– Красиво, действительно очень красиво, но, думаю, мне нужно что-то более… уникальное. Неповторимое, – и я подтолкнул кольцо обратно в его сторону.
– Расскажите о ней, – сказал он. – Возможно, я почувствую, какое именно кольцо подойдет в данном случае.
Я усмехнулся:
– Она яростно независима. Ни от кого не принимает помощи, даже от меня. Ей нравятся милые вещи, но она этого стыдится, потому что боится показаться пустышкой. Но она не пустышка. Боже, она проницательна… и знает саму себя. И она добра. Только об этом она не догадывается. Она видит себя холодной и отстраненной, но у нее доброе сердце.
Когда я посмотрел на него, он вскинул брови. Засмеялись мы одновременно. Я облокотился о витрину, пряча лицо в ладонях.
– Что ж, вы определенно влюблены, – сказал он.
– Так и есть.
Он отошел на несколько шагов, а затем вернулся с другим кольцом.
– Оно из более дорогостоящей коллекции. Все еще с солитером, но, как вы можете видеть, лента – единственная в своем роде.
Я взял кольцо. Центральный камень был овальным, бриллиант, развернутый с востока на запад. Отклонение от нормы – благодаря этому ей бы понравилось. На ленте кольца из белого золота были выгравированы ветви и миниатюрные листья. Кольцо походило на те, что носили век тому назад. Современное и винтажное одновременно. Как сама Оливия.
– Это оно, – сказал я. – Идеально, особенно учитывая, что мы встретились под деревом.
Покинув магазин, я вышел обратно на теплую, влажную улицу. Жизнь во Флориде ощущалась как плавание в миске горохового супа. Однако сегодня меня это не раздражало. Я улыбался. У меня в кармане лежало кольцо, кольцо Оливии. Расскажи я кому-нибудь, что собирался сделать предложение девушке, с которой так ни разу и не переспал, все мои знакомые посчитали бы, что я сошел с ума. Поэтому я никого не посвящал в свои планы. Мои друзья и семья не поддержали бы меня, и я не считал нужным вовлекать их. Мне не нужно было спать с ней, чтобы знать, что я чувствую. Она могла бы отказывать мне в доступе к своему телу каждый день, до самой нашей смерти, и это не помешало бы мне выбрать ее. Вот насколько глубоко я увяз в ней.
План был приведен в действие. Через шесть недель я бы спросил… нет… сказал бы Оливии выйти за меня. Скорее всего, она отказала бы, но я бы просто продолжил спрашивать – или говорить. Так все и получается, когда ты одержим женщиной. В один момент ты просто перестаешь бежать от любви и нарушаешь свои собственные правила… выставляешь себя дураком. Но меня все устраивало.
Я позвонил ей, стараясь, чтобы голос не выдавал эмоции.
– Привет, – выдохнула она.
– Привет, малышка.
Мы всегда молчали несколько секунд, едва обменявшись приветствиями. Я предпочитал думать об этом как о насыщении. Однажды она призналась, что каждый раз, когда видит мое имя, высвечивающееся на экране телефона, у нее в животе порхают бабочки. И что-то мягко заныло у меня в груди. Хорошая боль – словно мое сердце сокращалось в оргазме.
– Я кое-что планирую через пару недель. Возможно, мы могли бы уехать куда-нибудь вместе на пару дней? Например, в Дейтону.
Она звучала воодушевленно:
– Никогда там не была.
– Такой же пляж. Еще один уголок старой доброй Флориды. Я бы показал тебе Европу. Но пока – Дейтона.
– Калеб, да, я только за. И за Европу, и за Дейтону.
– Ладно, – сказал я, улыбаясь.
– Ладно, – повторила она.
И через несколько мгновений окликнула:
– Эй. Не бронируй раздельные номера.
Кажется, я споткнулся о бордюр.
– Что?
Она рассмеялась.
– Пока, Калеб.
– Пока, Герцогиня.
Я улыбался от уха до уха.
После того как мы повесили трубки, я остановился в кафе на открытом воздухе, чтобы выпить чашечку эспрессо. Утер пот со лба и позвонил в отель – оформить бронь. Одна комната: огромная двуспальная кровать, джакузи, вид на океан. Затем позвонил флористу и заказал тридцать гардений. Они запросили адрес доставки, и мне пришлось прервать звонок, чтобы проверить, где находится отель, и перезвонить им снова. Между звонками я смеялся. Вслух. Люди оборачивались, смущенные, но я ничего не мог поделать. Все это было чистым безумием, но оно делало меня счастливым. Я набрал номер Кэмми, но затем, передумав, сбросил звонок. Кэмми была единственным человеком, близким ей почти как семья, но она абсолютно не умела хранить секреты. Мне хотелось бы, чтобы в жизни Оливии был отец, которого я мог бы попросить… нет. Я точно подрался бы с ее отцом, вероятно даже неоднократно. В конце концов я позвонил старому другу, который помог бы мне с заключительной частью плана. С лучшей частью. Я не хотел просто отдать ей кольцо; мне нужно было показать, насколько я серьезен.
Я встал из-за стола, оставил деньги и отправился к дому моей матери. С надеждой, что в доме Дрейков найдется достаточно успокоительных, потому что они ей однозначно понадобятся.
– Калеб, это ужасная ошибка.
Цвет лица матери мог сравниться с пеплом, и она теребила цепочку медальона – верный признак, что она вот-вот утратила бы самообладание.
Я рассмеялся над ней. Я всегда старался относиться к ней уважительно, но не стал бы терпеть, продолжи она утверждать, будто Оливия – какая-то ошибка. Я забрал у нее футляр с кольцом и захлопнул его.
– Я здесь не потому, что нуждаюсь в твоем мнении, а потому, что ты моя мать, и я хочу, чтобы ты знала о происходящем в моей жизни. Однако я могу изменить свою позицию, если ты не перестанешь настаивать, будто Оливия меня недостойна.
– Она…
– …достойна, – твердо заканчиваю за нее я. – В колледже я был придурком, который гонялся за каждой юбкой, просто потому что мог. Я был со множеством женщин, и она – единственная, кто заставляет меня стремиться к тому, чтобы стать лучшим человеком… лучшим – ради нее. Мне даже не нужно быть хорошим человеком; просто достаточно хорошим, чтобы она выбрала меня.
Мама смотрела совершенно безучастно.
– Забудь, – сдался я, поднимаясь. Она ухватилась за мое предплечье.
– Ты сообщил отцу?
Я поморщился:
– Нет, зачем?
– А брату?
Я покачал головой.
– Они согласятся со мной. Ты еще слишком молод.
– Но если бы я купил это кольцо для Сидни, никто бы меня моей молодостью не попрекал, не так ли?
Она прикусила нижнюю губу, и я вырвал руку из ее хватки.
– Отцу настолько сложно брать на себя обязательства, что он умудряется находить по женщине в месяц последние десять лет. Сет замкнутый невротик, который скорее проведет жизнь в одиночестве, чем смирится с тем, что кто-то оставил тарелку в раковине. Кому, как не им, раздавать советы по отношениям. И, просто к твоему сведению, это твоя работа – поддерживать меня. Все говорили тебе не разводиться с отцом и не выходить замуж за Стива. Где бы ты была сейчас, если бы прислушалась?
К концу моей речи она дышала так тяжело, что почти задыхалась. Я покосился на дверь. Нужно было выбираться отсюда, быстро. Хотелось быть рядом с Оливией. Увидеть ее, поцеловать.
– Калеб.
Я повернулся к ней. Для нас с братом она была хорошей матерью. Достаточно хорошей, чтобы уйти от отца, едва она заметила, насколько дурно он на нас влияет. Остальным она не казалась особенно добросердечной женщиной, но я ее понимал. Она резала словами, как ножом, и не стеснялась высказывать критику – распространенные черты среди людей с деньгами. Я и не ожидал, что она примет Оливию, но надеялся на менее банальную реакцию. Возможно, даже на то, что она преодолеет себя и вынужденно, но будет счастлива за меня, ради меня. Ее явная грубость начинала утомлять.
Она снова дотронулась до моей руки, легко сжимая ее:
– Я знаю, ты думаешь, что я поверхностна. Вероятно, так и есть. Женщин моего поколения учили не особенно задумываться о чувствах и просто делать то, что необходимо, не анализируя эмоции. Но я проницательнее, чем могу казаться. Она погубит тебя. Она нездорова.
Я мягко отстранил ее:
– Тогда просто не мешай ей губить меня.
Глава 11
Сначала я отвожу домой Кэмми. Выбираясь из машины, она целует меня в щеку и смотрит мне в глаза чуть дольше, чем положено. Я знаю, что ей жаль. После всех этих лет между мной и Оливией как может быть иначе? Я киваю ей, и она улыбается, поджимая губы. Когда я возвращаюсь в салон, Оливия наблюдает за мной.
– Иногда мне кажется, будто вы с Кэмми разговариваете не разговаривая, – отмечает она.
– Наверное, так и есть.
Остаток пути мы проводим в молчании. Чем-то это напоминает возвращение из похода, когда нужно было многое сказать, но ни одному из нас не хватило храбрости. Теперь мы старше, с нами столько всего произошло. Нам не должно быть так тяжело.
Я заношу ее сумки наверх. Она придерживает для меня входную дверь, когда мы выходим на ее этаж, так что я первым оказываюсь в фойе.
Отсутствие Ноа ощутимо – она будто живет одна. Воздух теплый, тут и там по квартире рассыпается аромат ее парфюма. Она включает кондиционер, и мы перемещаемся в кухню.
– Чаю? – предлагает она.
– С удовольствием.
На несколько минут я могу вообразить, будто это наш дом и она заваривает чай так же, как делает каждое утро. Наблюдаю, как она ставит чайник и достает чайные пакетики. Потирает заднюю часть шеи, ставит стопу одной ноги под колено другой, пока ждет, когда закипит вода; затем ставит передо мной стеклянную баночку с сахарными кубиками и миниатюрный кувшин с молоком. Я отворачиваюсь, притворяясь, будто вовсе не смотрел на нее. От этого появляется ощущение, будто я пронзил свое собственное сердце. Мы всегда говорили, что вместо обычного сахара у нас будут сахарные кубики. Она достает две чайные чашки из буфетного шкафчика, приподнимаясь на мысках, чтобы дотянуться до них. Я прослеживаю выражение ее лица, когда она кидает в мой чай четыре кубика, затем помешивает его и добавляет молоко. Я тянусь за чашкой прежде, чем она успевает отстраниться, и кончики наших пальцев соприкасаются. Ее взгляд устремляется на меня и тут же – прочь. Свой чай она пьет лишь с одним кубиком сахара. Минуты растягиваются между нами, и столешница начинает казаться все более интересной. Наконец я отставляю чашку в сторону – та звякает о поверхность блюдца. Между нами зарождается шторм. Возможно, именно поэтому мы так наслаж