– Ты рассказала ему, что виделась со мной?
Она кивает.
– Вряд ли ему это понравилось.
– Он знает о нас все. Я никогда не пыталась от него ничего скрывать. Я думала, что между нами с тобой все кончено, и хотела быть с ним честной.
Я беру ее за руку, чтобы она остановилась.
– Оливия, он прекрасно знал, что ты чувствуешь ко мне, и все равно женился на тебе.
Замаскировать недоверие в голосе у меня не получается. Какой мужчина решился бы на подобное? Провожу ладонью по взмокшей от жары шее.
– Не смей говорить со мной таким праведным тоном. Ты сделал то же самое.
– Это другое. Я остался с Леа, потому что она была беременна. Я считал, что это морально оправданный выбор.
Оливия приоткрывает рот.
– Леа была… – Она качает головой. – Нет, это не мое дело. И ты прав… это другое. Ноа – чудесный человек, в отличие от бессердечной суки, на которой женился ты.
Мы недалеко от здания ее офиса. Она роется в сумочке, пока не находит ключи. Вместо того чтобы направиться к машине, она открывает дверь «Спиннера & Каспен» и вбивает код в систему безопасности.
– Мы были в круизе, когда он сделал мне предложение. Мы прогуливались по палубе, и он просто повернулся ко мне и сказал: «Без тебя моя жизнь будет пустой. Выходи за меня».
Я смотрю ей в глаза, пытаясь понять, зачем она рассказывает об этом.
– Он сказал, что понимает, что мои чувства к тебе настоящие, но он готов любить меня, преодолевая их.
Я нервно сглатываю. Черт возьми. Как человек он лучше меня.
– Я забыла тебя на целый год. У Ноа отлично получалось меня отвлекать.
Я прерываю ее, потому что не хочу об этом слышать:
– Оливия…
– Заткнись. – Дверь за нами захлопывается, и мы оказываемся в зале ожидания, погруженном в темноту. В ней видны лишь очертания ее лица. – Я влюблена в него, Калеб. На самом деле.
Я едва не скрежещу зубами.
– Но когда я выиграла то дело и ударилась в панику, поговорить мне хотелось не с ним. – Слова даются ей нелегко, будто ей стыдно признаваться в этом. Я вспоминаю, как она появилась на пороге моей квартиры. – Я хотела, чтобы рядом был ты… и когда Добсон сбежал из клиники – я хотела тебя. Когда у меня случился выкидыш…
Она закрывает рот ладонью, надрывно всхлипывая.
– Герцогиня…
– Умолкни и дай мне закончить. – Кончиками пальцев она вытирает мокрые дорожки под глазами. – Когда у меня случился выкидыш, я хотела, чтобы ты обнял меня, – снова говорит она. – И это ранит его, Калеб. И я не знаю, чего мне хочется больше, закричать ему: «Я же говорила!» – или утопиться в океане в наказание за то, что разрушаю все, к чему прикасаюсь.
Она резко поворачивается к своему кабинету. Я слепо следую за ней. Она открывает дверь и включает настольную лампу, а не галогеновые лампы, свисающие с потолка. Подходит к картотечному шкафу, открывает один из ящиков и вытаскивает оттуда стопку документов, которые передает мне.
– Почему ты не сказал мне?
И глаза, и горло жжет:
– Я собирался… той ночью.
Она чуть вскидывает подбородок:
– Она была…
– Старой подругой. Она руководила стройкой дома.
– И когда я застала вас…
– Мы перепроверяли чертежи. Я рассказал ей, что планировал делать предложение. Она попросила посмотреть на кольцо.
Втянув щеки, она отворачивается к стене слева от себя.
– Ты планировал сделать мне предложение?
Слезы уже скатываются по ее щекам, каплями падая с подбородка, а я еще даже не дошел до худшей части.
– Да.
Она опускает взгляд в пол и кивает.
– Так что я увидела, когда… прервала вас?
– Мы просто разговаривали. Она призналась, что испытывала чувства ко мне. Я пытался заверить ее, что они не могут быть взаимны.
Она упирается кулаками в бока и делает круг по кабинету.
– Почему ты не объяснил все сразу?
– Ты начала бросаться обвинениями довольно быстро, Герцогиня. Я едва успел открыть рот, прежде чем ты назвала меня таким же, как твой отец, сказала, что я был твоей первой любовью, и вылетела прочь. Я пошел за тобой. Прождал несколько часов, потом поехал к Кэмми. Когда тебя там не оказалось, я решил, что ты, должно быть, остановилась в отеле. К тому моменту, когда я добрался туда…
– Так, значит, это я во всем виновата?
Я хватаюсь за нее.
– Нет, – говорю я. – Это моя вина. Я не сражался достаточно сильно. Я должен был преградить тебе дорогу, заставить тебя слушать.
– Ты даже не поцеловал ее?
– Нет, но влечение я чувствовал. Я думал об этом.
– Господи. Дай мне минуту… – Она начинает метаться между рабочим столом и окном. Я сползаю вниз по стене, пока не опускаюсь на пол, приподняв одно колено.
Наконец она выдавливает:
– Ноа спросил, по-прежнему ли я влюблена в тебя.
Я прочищаю горло.
– И что ты ему ответила?
Она садится, скидывает несуразные шлепанцы и снова надевает шпильки. Наклоняется, чтобы застегнуть ремешки на каждой туфле; ее волосы перекидываются через плечо и мажут по полу. Она оттягивает момент, притворяясь, будто занята, пока напряженно думает.
– Что мы дисфункциональны и токсичны друг для друга!
– Что мы были дисфункциональны и токсичны друг для друга, – поправляю ее я.
Она пронзает меня раздраженным взглядом и проводит ладонями по бедрам. Ощущение, будто так она пытается стереть меня.
– Мы влюблены, детка. – Делаю глоток из горла бутылки текилы и опираюсь рукой на приподнятое колено. Алкоголь в горле начинает жечь.
– Нет. Вот уж нет, – она отрицательно мотает головой. – Мы пьяны, а у пьяных людей возникают безумные идеи, которые никогда не пришли бы им в голову, будь они трезвы.
– Абсолютная правда, – соглашаюсь я. – Иногда, когда я пьян, я думаю, что любовь к тебе – это нормально.
Она швыряет в меня упаковку стикеров для заметок. Я отклоняюсь влево, и они врезаются в стену. Делаю еще один глоток текилы.
Она доводит себя до исступления. Это чертовски сексуально. Жду, когда она начнет материться, и уже через минуту получаю свое вознаграждение.
– Нет никаких гребаных доказательств, что наши долбаные отношения вообще могут работать! Нас разорвало, как…
Я встаю, и она тут же умолкает.
– Нет доказательств… тебе нужны доказательства, Герцогиня?
Она отрицательно трясет головой. Я выпил больше, чем следовало, и эмоции накатывают на меня огромной волной с ароматом текилы.
– Потому что я могу показать, что тебе действительно нужно.
Я приближаюсь к ней, и она пятится.
– Не смей, – выставляет перед собой поднятый палец она, отваживая меня, словно какого-то зверя. Я легким шлепком смахиваю его прочь и обвиваю ее талию руками, прижимая к себе. Наклоняюсь вниз, ртом почти касаясь мочки ее уха.
– Позволь мне сделать с тобой все, чего мне бы хотелось, лишь на одну ночь, и получишь все доказательства.
Ее глаза стекленеют, и я смеюсь, приникая к ней, губами сминая ее губы. Языком скольжу по ее верхней губе. Она пихает меня в грудь:
– Нет! – и пытается оттолкнуть меня прочь.
– Почему нет? – целую уголок ее рта, и она всхлипывает. Шепчу ей на ухо: – Питер Пэн.
– Я боюсь.
– Боишься чего? – целую другой уголок ее рта.
Она уже не так напряжена, как минуту назад. Теперь я целую ее глубоко, по-настоящему, закрыв глаза, чтобы ярче чувствовать ее губы. Боже, я одержим этой женщиной.
– Того, насколько уязвимой ты меня делаешь.
Она приоткрывает рот, позволяя целовать ее – но в ответ не целует.
– Я делаю тебя уязвимой, потому что ты любишь меня. Такова цена любви, малышка.
Мы замедляем темп, обмениваясь поцелуями медленно, останавливаясь, лишь чтобы отдышаться, но даже тогда не отстраняясь друг от друга.
– Чувства должны быть настоящими, чтобы заниматься любовью. В апельсиновой роще мы занимались именно этим.
Я подталкиваю ее назад, пока она не упирается в рабочий стол.
Оглаживаю ее ладонями, опускаясь к подолу ее платья, и тяну его вверх.
– Как часто ты вспоминаешь об апельсиновой роще, Оливия?
Она задыхается.
– Каждый день.
Подхватываю ее под бедра и сажаю на стол. Стоя между ее ног, через голову стягиваю с нее платье; целую одно плечо, затем второе.
– Я тоже.
Расстегивая ее бюстгальтер, наклоняюсь к ней и беру в рот ее сосок. Она прогибается в спине, сжимая бедра на моем поясе.
– Все, что ты делаешь, ужасно сексуально. Я говорил тебе об этом?
Приникаю ко второй ее груди… повторяю каждое движение языком, точь-в-точь как в первый раз, и она извивается.
Пальцами Оливия зарывается в мои волосы, и от меня требуется невероятное усилие воли, чтобы не взять ее прямо здесь, прямо сейчас.
– В постели ты по-прежнему тихая, – говорю я, возвращаясь к ее рту. Ее глаза сомкнуты, но губы слегка приоткрыты. – Но мы оба знаем, Герцогиня, что у меня есть секрет, как разработать твои голосовые связки.
Ее зрачки расширяются. Пальцем я скольжу вдоль ее шеи. Она пытается придумать остроумную колкость, но ее тело в моих руках, в моей власти, и слова разбегаются прежде, чем она могла бы их ухватить.
Мягко целую ее там, где лихорадочно трепещет пульс. Одной рукой она оплетает мою шею, второй цепляется за мое предплечье. Глаза у нее дымчато-голубые. Она слушает, как я соблазняю ее, с почти нетерпеливым выражением лица. Оглаживаю ее тело, прежде чем поддеть тонкие края ее нижнего белья. Тяну вниз, и она приподнимает бедра, чтобы я мог снять его. Теперь она балансирует на краю рабочего стола в своем кабинете, совершенно обнаженная – за исключением острых, под три дюйма, шпилек.
– Туфли мы оставим, – грубо раздвигаю ее ноги в стороны, почти нежно провожу по внутренней стороне бедра. За движением моей руки она следит словно завороженная. Я веду свою игру и мастерски исполняю роль, не позволяя улыбке вырваться наружу, но сложно не ухмыляться, с первых рядов наблюдая ее очевидный фетиш на руки. Он был у нее еще в колледже. Я касаюсь ее, и у меня перехватывает дыхание.