Она готова. Прикусывает губы, закатывает глаза. Я чувствую себя подростком, впервые забившим гол. Сколько минут, часов, дней я мечтал, что однажды коснусь ее так? Я хочу упиваться ощущением того, насколько она близко ко мне. Играю с ней, поддразнивая, растягивая, скользя. В прошлый раз нам не удалось испробовать ничего из этого, и теперь я наверстываю упущенное. То, какая она на ощупь, звуки, которые она издает, совершенно меня пленяют, и я с легкостью растянул бы удовольствие на целый час. Мы могли бы заниматься этим каждый день. Я хотел бы заниматься этим каждый день. Мы соприкасаемся лбами, наши губы прижаты друг к другу, но не двигаются. Она обнимает меня за шею, приникая ко мне, и я чувствую, насколько ей это нужно, благодаря тому, как напрягается ее тело – словно струна. Мне нравится, что я – причина, первоисточник ее сбившегося дыхания, почти судорожного сокращения мышц. Мне нравится, как ее тело откликается на мои прикосновения. Один из моих пальцев все еще внутри ее, когда я говорю:
– В этот раз я не стану заниматься с тобой любовью. – Мой голос охрип. Она стаскивает с меня брюки, облизывая пересохшие губы. Я прикусываю ее язык и шепчу ей на ухо: – Я просто тебя трахну.
Она замирает – или скорее цепенеет. Я снимаю брюки; они падают на пол, и я просто выхожу из них. Она смотрит диким, почти пустым взглядом.
А затем ложится назад, раскладывая себя на столе, и ее темные волосы рекой стекают вниз, до самого ковра. Ее ноги согнуты в коленях, каблуки упираются в края стола – она выглядит как обретшая плоть эротическая фантазия. И стоит мне только подумать, что теперь она моя, что я соблазнил ее настолько, что она готова подчиниться, она говорит:
– Жестко и быстро, Дрейк, – и постарайся продержаться дольше, чем в прошлый раз.
После – мы лежим на полу в ее кабинете. Я – на спине, одну руку подсунув под голову, второй оплетая ее талию. Она лежит у меня на груди в живописной посткоитальной позе. Примерно на полпути жесткого секса мы перешли к занятию любовью; иначе у нас не получается. В конце концов, все между нами становится чересчур эмоциональным и сентиментальным – даже если мы сознательно пытаемся этого не допустить. Я прокручиваю в мыслях каждый искрящийся, теплый момент.
– Кажется, я сексуально от тебя зависим.
– Это просто из-за эффекта новизны, – говорит она. – Потому что раньше мы никогда не делали ничего подобного.
– Почему ты каждый раз пытаешься обесценить мои чувства к тебе?
– Я в них не верю, – произносит она минуту спустя. – Ты говоришь, что любишь меня, но в перерывах ты любил и других женщин.
– Ты оттолкнула меня, Герцогиня. Я обычный человек и пытался найти кого-то, кто заменил бы мне тебя.
– Что насчет Леа? Ты женился на ней.
Я вздыхаю:
– Вина. Я впутал ее в историю, она влюбилась в меня, а я солгал ей про потерю памяти. Тогда казалось, единственный способ искупить мои проступки – это жениться.
Оливия болезненно неподвижна в моих руках. Мне бы хотелось взглянуть ей в лицо, но она вправе совладать с эмоциями наедине с собой.
Мое сердце. Если бы мое сердце имело человеческий облик, оно упало бы на колени – согнувшись, пульсируя от боли. Я вытаскиваю руку из-под собственной шеи и протираю глаза:
– Оливия…
Мой голос срывается. Я хочу, чтобы она потребовала рассказать историю целиком, заставила меня вновь пережить те секунды, что навсегда изменили наши жизни, но она приподнимается и целует меня. Скользнув на меня сверху, протягивает руку между нами, и я забываю обо всем – обо всем – обо всем, кроме нас.
Глава 19
Когда я прибыл на место, дверь была приоткрыта. Я уже собирался постучать в нее, когда она распахнулась, и из квартиры вышел мужчина с мусорным пакетом. Я отступил, слишком пораженный, чтобы что-то сказать. Мысли разбегались в стороны. Он не ее типаж. Мне следовало бы убить его. Почему он выносит мусор из ее квартиры? Он часто оставался здесь на ночь? Я смотрел на него в ожидании, пока он поднимет взгляд, – каждый мужчина заслуживал возможности объясниться, прежде чем из него начали бы выбивать дерьмо.
Он слегка удивился, увидев меня перед собой, – и посмотрел мне за спину, чтобы проверить, пришел ли я один или с кем-то еще.
– Могу я чем-то помочь?
Дверь в квартиру Оливии он не закрыл, и я смог заглянуть внутрь.
Пусто.
Воздух словно покинул мои легкие. Я закрыл глаза, откидывая голову назад. Нет, нет, нет.
Я отошел на несколько шагов, путаясь пальцами в собственных волосах, и вернулся к той точке, где специалист по обслуживанию с любопытством наблюдал за мной. Из-за мгновенной вспышки ревности я не обратил внимания на униформу и бейдж с именем. Почему я ушел? Почему просто не остался с ней? Я знал, что она сама приняла решение. Она всегда бежала, когда чего-то боялась. Я думал… о чем я думал? Что смогу удержать ее подле себя, потому что мы занялись любовью? Что ее личные демоны не найдут ее в той апельсиновой роще, где я продал душу, чтобы быть с ней?
Я прочитал имя на бейдже мужчины из персонала.
– Мигель, – даже для меня самого мой голос звучал хрипло, отчаянно. Мигель вскинул брови, не мешая мне справляться со словами, которые я никак не мог выдавить. – Когда она… как давно?
– Квартира не заперта последние двадцать четыре часа, – сказал он, подразумевая апартаменты за своей спиной. – У нас есть список ожидающих. Нужно подготовить ее к заселению новых жильцов.
Двадцать четыре часа? Куда она направилась? Она уехала сразу же? Что могло спугнуть ее?
Ладонью я провел по волосам. Два дня назад я уехал ненадолго, чтобы разобраться со своими делами. Перед отъездом я танцевал с ней на парковке – она пыталась сказать мне правду, но я прервал ее. Стоило ей узнать об амнезии, она зацепилась бы за любой предлог уйти от меня. Мой план состоял в том, чтобы запереть ее в квартире, снова заняться с ней любовью и убедить, что у нас все получится. Но сперва я должен был подчистить за собой хвосты.
Оставив Оливию, я отправился прямиком в таунхаус, к Леа. Она открыла дверь, и я тут же понял, что она плакала. Разбить ее сердце заняло лишь тридцать минут. Необходимость сделать это терзала меня. Она не сделала ничего, чтобы заслужить все, через что я заставлял ее пройти. Я сказал ей, что встретил кое-кого. Она не спросила, кого именно – я подозревал, что ей все известно, учитывая, что парой недель ранее она проследила за мной до квартиры Оливии. Прежде чем уйти, я поцеловал ее в лоб. О потере памяти я ей не признался: не хотел причинять еще больше боли, чем уже причинил.
Затем я поехал к себе. Стоя под душем, думал о нашей с Оливией совместной неделе. Думал об апельсиновой роще, о том, какова Оливия на вкус, и что ее кожа на ощупь как прохладный атлас. Мысли вернулись к тому моменту, первому мгновению, когда я только оказался внутри ее, и ее глаза распахнулись, а губы приоткрылись, распухшие и блестящие – и мне пришлось выкрутить ледяную воду на максимум, пока та не остудила мои нервы.
Она отдала мне все – все, что не выпускала наружу раньше. Она была другой. И в то же время той же самой. Упрямой, непокорной… полной лжи.
Когда-то я пытался сломать ее, перекроить, но теперь хотел ее такой, как прежде. Хотел каждый ее безукоризненный недостаток, хотел ее колкие остроты и холод, растопить который мог только я, потому что только я знал, как согреть ее. Хотел ссоры, разногласия и бурный примирительный секс. Хотел, чтобы каждое утро она просыпалась в моей постели. Хотел есть то мерзкое нечто, что она готовит, и хотел перепутья ее разума.
Быть с ней означало перечеркнуть все, во что я когда-либо верил. Правду я выбросил в окно. Я так боялся, что она забудет меня, что солгал, просачиваясь обратно в ее жизнь. И теперь мне предстояло объяснить очень и очень многое.
Я посмотрел на Мигеля. Он казался единственной ниточкой, что могла бы соединить меня с ней.
– Она ничего не оставила? Записку… хоть что-нибудь?
Он нервно сжал зубы.
– Я всего лишь обслуживающий персонал. Не то чтобы мне сообщают почтовым адресом. – Он заозирался, убеждаясь, что мы наедине. – Но если она оставила хоть что-то, оно наверняка в этом мусорном мешке, который я оставлю здесь, пока провожу обход помещений.
Он поставил пакет на пол и многозначительно взглянул на меня, прежде чем вернуться в квартиру и закрыть за собой дверь.
Я приподнял его – он был совсем невесомым. Оставила ли она что-нибудь для меня, какую-то подсказку о том, куда исчезла? Неужели Джим вернулся и спугнул ее? Рассказал ли он ей? Встав на колени, я перевернул мешок, вытряхивая содержимое на бетонное покрытие. Мои ладони взмокли, пока я перебирал мусор, сырая от пота футболка прилипла к спине. Разорванные бумаги, битое стекло, скомканные цветочные лепестки… что именно я искал? Письмо? Оливия не стала бы писать письмо. Не в ее стиле. Не в ее стиле – бросать меня одного, в огне, в котором я горел. Я отшвырнул мешок в сторону. Одна половина моего сердца разбивалась, вторая пылала всепоглощающим гневом. Едва пакет ударился о землю, раздался тонкий звон, будто что-то запрыгало по полу. Я тут же принялся разглядывать бетон, отчаянно надеясь, что есть хотя бы крошечная зацепка, что привела бы меня к ней.
Оно лежало у меня под ногами.
Монетка. Один пенс.
Она оставила ее для меня или просто оставила? Я приподнял ее. Некогда гладкая поверхность подернулась зеленью, оттенком стареющей меди. Таково ее прощание? Я злился, но сильнее злости была растерянность. Какую ошибку я допустил? Апельсиновая роща, поцелуй на парковке перед тем, как уехать. Я не сомневался в том, что чувствую к ней… в том, что она чувствует ко мне. Оливия никогда не отдалась бы мне, не будь она уверена в нашем будущем. Тогда почему? ПОЧЕМУ?
Я дошел до самого края парковки, сжимая монетку в ладони так, что она врезалась в кожу. Избавься от нее, приказал я самому себе. Мышцы напряглись, готовясь сделать бросок.