Но не смог. Рука безвольно повисла. Я положил монетку в карман и поехал домой.
Глава 20
Едва над горизонтом показывается восходящее солнце, она подвозит меня до моей машины. Ни одному из нас не хотелось уезжать, но мы оба беспокоились, что Берни может заявиться в офис, невзирая на то, что сегодня суббота.
– Скоро на тебя накатит депрессия, – говорю я, когда мы сворачиваем на парковку. – Ты возненавидишь себя, хорошенько проплачешься, а затем спустишься в продуктовый и купишь мороженое. Так вот не надо.
Она смотрит на меня огромными глазами, в которых уже растекается стыд.
– Я не знаю, чего хочу, – говорит она, – но по отношению к Ноа это было неправильно и нечестно.
– Он бросил тебя.
– Да.
– Потому что ты хочешь ребенка, а он нет.
– Да, – повторяет она.
– А перед тем, как он ушел, как часто он был рядом?
Она молчит. Долго.
– Складывается впечатление, будто он хотел быть женатым на своих условиях. Чтобы ты была дома, когда ему так удобно, но взамен он никогда не был рядом с тобой.
– Прекрати.
Я удерживаю ее за запястье.
– Почему он не вернулся, когда Добсон сбежал из психлечебницы?
– Он сказал, что Добсона поймают и что нужно довериться полиции.
– Именно. Он должен был защитить тебя. Это его работа. Он должен был быть в самолете в ту же секунду, когда обо всем узнал.
– Это нечестно, – качает головой она. – Он знает, что я сильная. И знает, что я могу о себе позаботиться.
У меня в горле клокочет отвращение. До чего же это печально.
– Послушай меня… – Я беру ее лицо в свои ладони, чтобы она не отворачивалась, пока я говорю. Ей нужно это услышать. – Я знаю, что ты этого не понимаешь, потому что твой отец был бесполезным куском дерьма и так и не показал тебе, чего ты заслуживаешь. Но ты достойна того, чтобы каждый мужчина в твоей жизни бросил все, лишь бы защитить тебя. Ты не должна быть сильной сама по себе, потому что никто не примет твою сторону. Твой отец подвел тебя. Ноа подвел тебя. А я больше не позволю себе так поступить.
Я мягко касаюсь губами ее лба. По ее щеке бежит слеза. Одна-единственная.
– Мы ходим по кругу, Оливия, снова, и снова, и снова. Дело в нас с тобой, а не в тебе и Ноа. Возьми пару недель. Проведи время со мной. Не принимай никаких решений, пока не будешь готова принять единственно верное решение.
– Единственно верное решение – поступить справедливо…
Я перебиваю ее.
– Для тебя. Да, поступай справедливо по отношению к себе. Дай мне немного времени, чтобы показать тебе.
Она открывает рот, чтобы ужалить меня.
– Шшш, – говорю я. – Собери сумку с вещами на одну ночь. Я бы хотел свозить тебя кое-куда.
– Я не могу просто уехать с тобой! У меня есть работа!
– Ты в отпуске. Берни мне сказала.
Оливия ошарашена.
– Берни? Когда ты разговаривал с Берни?
– Мы столкнулись в продуктовом. Она за тебя волнуется.
Она качает головой так, будто сама мысль, что о ней кто-то волнуется, абсолютно нелепа.
– Я в порядке, – твердо говорит она.
Я увлекаю ее в объятия, целуя в макушку.
– Нет, ты не в порядке. Я твоя родственная душа, и только я знаю, как исцелить тебя.
Она отпихивает меня, но, едва я отстраняюсь, утыкается лбом мне в грудь, словно желая зарыться в меня. Я вновь обнимаю ее, стараясь не смеяться.
– Ну давай же, Герцогиня. Будет весело, как в походе с палатками.
– Да, будет точь-в-точь как тогда. – Ее голос звучит приглушенно. – Только ты не будешь лгать о своей амнезии, я не буду притворяться, будто тебя не знаю, а твоя рыжая склочная подружка не будет разносить мою квартиру, пока меня там нет.
Я сжимаю ее крепче в своих руках. Мне до сих пор тошно от того, что Леа действительно опустилась до подобного. Она совершала мерзкие вещи, лишь бы разлучить нас с Оливией, – почти такие же мерзкие, как те, что я совершал, чтобы удержать Оливию подле себя. Поморщившись, я обхватываю ее за плечи и отстраняю от себя, чтобы взглянуть ей в лицо.
– Так что скажешь? Согласна?
– Как надолго мы уедем?
Я взвешиваю варианты.
– Четыре дня.
Она мотает головой.
– Два.
– Три, – возражаю я. – Один из этих дней нам понадобится на дорогу.
Она хмурится.
– Но планируешь ты не поход с палатками? Потому что каждый раз, когда мы в него отправляемся, всплывает какой-то эмоциональный катализатор, и я не думаю, что выдержу…
Я мягко накрываю ее рот ладонью.
– Никакого похода с палатками. Возьми что-нибудь красивое из одежды. Я заеду за тобой завтра в восемь утра.
– Ладно, – она ведет себя будто бы небрежно, но я вижу, что она приятно взволнована.
Я целую ее в лоб.
– Пока, Герцогиня. До скорой встречи.
Оставляю я ее, не оглядываясь. Понятия не имею, куда собрался везти ее, и, если честно, поход с палатками действительно был одной из черновых идей. Но едва она напомнила, что все наши подобные поездки заканчивались драматично, эту мысль я отринул. Оливия нуждалась в чем-то, что напомнило бы ей, как нам хорошо вместе, а не какие игры мы друг с другом вели. Садясь в машину, я достаю телефон. Есть одно волшебное место – и лишь в нескольких часах отсюда.
В ее дверь я стучу без пятнадцати восемь.
– Заранее, как всегда, – жалуется она, открывая ее. Сумка уже у нее в руках. Я забираю ее, рассматривая Оливию. На ней выцветшие джинсы и приталенная футболка «Марлинс». Мокрые после душа волосы обрамляют лицо.
Заметив, как я сосредоточился на ее футболке, она пожимает плечами.
– Я была на матче, – говорит она. Я усмехаюсь, уловив ноту вызова.
– Что? – раздражается она, шлепая меня по руке. – Мне нравится спорт.
– Во-первых, из нас двоих британец я, и ходить в мерче для болельщиков полагается мне. Во-вторых, ты ненавидишь спорт и спортсменов. Если память меня не подводит, однажды ты заявила, что профессиональные спортсмены только зря занимают место на планете.
Уголки ее губ чуть опускаются.
– Ноа любит бейсбол. Я пыталась его поддержать.
– А.
Ревность комом встает в горле, поэтому я закидываю за плечо ее сумку и направляюсь к лифтам, пока Оливия запирает дверь на замок.
Вниз мы спускаемся в полном молчании, стоя так близко друг к другу, что соприкасаемся руками – она почти льнет ко мне, от плеча до запястья.
Когда двери лифта раздвигаются, в коридор мы выходим не сразу.
– И сколько нам ехать? – интересуется она, забираясь в салон.
– Мы поедем не на машине, – отвечаю я.
Она вопросительно вскидывает бровь.
– Увидишь. Просто расслабься. Скоро будем на месте.
Подозрительно покосившись на меня, она включает радио. Вручаю ей свой айпод, и она пролистывает список песен, пока не замечает Coldplay.
– Ты сумасшедшая, нестабильная, и характер у тебя противный, но на твой музыкальный вкус грех жаловаться.
– Прошу прощения, – отставляет айпод в сторону она, поворачиваясь ко мне. – Разве ты не должен очаровывать меня в нашем маленьком приключении или я что-то не так поняла?
Я игриво сжимаю ее колено.
– Именно это я и делаю, Герцогиня. Комплимент с щепоткой оскорбления, как тебе нравится.
Она невесомо бьет меня по руке, но улыбается.
Поездка занимает двадцать минут. Когда я останавливаю машину около причала, Оливия явно смущена и взбудоражена. Я выхожу из машины и вытаскиваю из багажника наши сумки.
– Что это…
– Пристань. Тут я держу свою яхту.
– Яхту?
– Именно так, прелесть.
Она следует за мной к моей части пристани. Я забираюсь на борт первым, пристраивая наши вещи в небольшом камбузе, а затем возвращаюсь за ней.
– Питер Пэн, – говорит она, не отрывая взгляда от лодки. – Ты назвал свою яхту «Питер Пэн».
– Ну, когда я только приобрел ее, назвал «Большие надежды», но в финале Пип не остается с Эстеллой, поэтому сменил на «Питер Пэн». Не хотел на себя накаркать.
Из-за того, как она смотрит на меня, ее глаза вдруг кажутся особенно большими.
– Я никогда не была на лодке. На кораблях, да, но они… будто бы намного безопаснее.
Я протягиваю руку, помогая ей подняться. Где-то с минуту она шатается, привыкая к колеблющемуся дну, и это выглядит так, будто она стоит на доске для серфинга. Затем она бодро перебегает в рубку управления и устраивается на сиденье, придерживаясь за края обивки. Она такая крутая, что порой забываешь, как мало она на самом деле испытывала в жизни. Улыбаясь, я готовлю лодку к отплытию.
Когда мы устремляемся вперед, подпрыгивая на волнах, разрезая их носом судна, она подвигается ко мне ближе и, стоит мне приподнять руку, подныривает под нее, прижимаясь ко мне. В этот миг я даже не могу улыбнуться. Во мне столько эмоций, и они бушуют так, что я направляю яхту в направлении, противоположном тому, что задумывал, почти тридцать минут, прежде чем осознаю свою навигационную ошибку. Когда мы наконец оказываемся так далеко от цивилизации, что до самого горизонта все заполняет вода, я глушу двигатель, чтобы Оливия могла насладиться пейзажем.
– Я ощущаю себя такой смертной, – говорит она. – Я заковала себя в такую мощную броню за все эти годы: юридическое образование, деньги, железное сердце. Но здесь все это бессмысленно, и я чувствую себя обнаженной.
– Твое сердце не такое уж и железное, – говорю я, любуясь бликами и изгибами волн. – Ты просто предпочитаешь притворяться, будто оно железное.
Краем глаза она смотрит на меня.
– Ты единственный, кто так считает. Остальные мне верят.
– Я единственный, кто тебя знает.
– Тогда почему ты всегда так легко меня отпускаешь? Почему не знаешь, что я хочу, чтобы ты сражался за меня?
Я вздыхаю. Вот она. Правда.
– У меня заняло очень много времени понять, что ты пытаешься сказать мне именно об этом. И, кажется, стоило мне вернуться за тобой или тебе за мной, мы просто оказывались неготовыми к воссоединению. Но вот он я, десять лет спустя. Сражаюсь за тебя. Мне хотелось бы думать, что я усвоил урок. И еще мне хотелось бы верить, что в конце концов мы достигли той точки, когда действительно готовы друг для друга.