Наш гид останавливается перед запертой клетью, за которой находится целая библиотека винных бутылок. Глаза Оливии расширяются, когда он демонстрирует бутылку портвейна, одна унция которого стоит двести пятьдесят долларов.
– Его вкус – праздник на вашем языке, – шутливо говорит он.
Вскидываю брови. Я стою позади нее, поэтому мне легко обвить ее руками сзади и шепнуть ей на ухо:
– Хочешь попробовать, Герцогиня? Праздник на твоем языке…
Она отрицательно качает головой, но я киваю нашему гиду:
– Отправьте его в комнату для десертов.
Она недоуменно уточняет:
– Куда?
– Наше пребывание в Bern’s еще не подошло к концу. В ресторане есть отдельное помещение, только для десертов.
По лестнице мы поднимаемся в еще одно тускло освещенное помещение. Десертная комната похожа на лабиринт, и сложно представить, как выбраться отсюда самостоятельно, не заблудившись. Нас проводят мимо не меньше десяти индивидуальных кабинок в форме стеклянных сфер, за каждой из которых расположены сервировочные столы. Для каждого гостя обеспечивается собственное тихое и замкнутое пространство, чтобы насладиться сладким. Наш столик на двоих расположен в глубине ресторана: странная и романтичная атмосфера. Оливия уже выпила два бокала вина и теперь расслабленно улыбается. Едва нас оставляют наедине, она поворачивается ко мне и говорит то, что заставляет меня поперхнуться водой.
– Как думаешь, мы могли бы заняться сексом прямо здесь?
Я медленно ставлю стакан на стол.
– Ты пьяна, да?
– Я давно не пила вино, – признает она. – Чувствую себя беззаботной.
– Настолько беззаботной, что готова заняться сексом в публичном месте?
– Я просто хочу тебя.
Я зрелый мужчина, но мое сердце пропускает удар.
– Нет, – твердо говорю я. – Это мой любимый ресторан, и я не допущу, чтобы нас вышвырнули отсюда навсегда из-за того, что ты не можешь потерпеть один час.
– Я не могу ждать целый час, – выдыхает она. – Пожалуйста.
Я стискиваю зубы.
– Ты делаешь так, когда злишься, – она указывает на мою челюсть. – Ты злишься?
– Да.
– Почему?
– Потому что очень хочу мороженое с орехом макадамия.
Она наклоняется вперед, грудью упираясь в край стола.
– Больше, чем хочешь меня?
Я встаю и беру ее за руку, заставляя ее подняться вслед за мной.
– До машины же дотерпишь?
Она кивает. Едва мы заворачиваем за угол, наш официант возвращается с портером, унция которого оценивается в двести пятьдесят долларов. Я принимаю его и передаю ей. Она опрокидывает его в себя залпом, словно дешевый шот. Официант вздрагивает, и я смеюсь, вручая ему свою кредитную карту.
– Поторопитесь, – прошу я. Он мчится прочь, и я впечатываю ее в стену, приникая к ее губам. – И что, на вкус как праздник на твоем языке?
– Приемлемо, – отвечает она. – Я бы предпочла на своем языке кое-что другое…
– Боже.
Углубляю поцелуй так, чтобы ощутить флер престижного вина, что она выпила только что. Когда я оборачиваюсь, официант уже вернулся с моей картой. Я торопливо расписываюсь в чеке и тащу ее вон из ресторана.
Спустя пятнадцать напряженных и незабываемых минут, проведенных на заднем сиденье мини-фургона, припаркованного напротив аптеки, мы едем к кафе-мороженому и, устроившись снаружи, наслаждаемся нашими рожками.
– Не идет ни в какое сравнение с Jaxson’s, – говорит она, слизывая подтекающее мороженое со своего запястья.
Я ухмыляюсь, наблюдая за машинами, пролетающими по шоссе.
– Как думаешь, нам это когда-нибудь наскучит?
Мы обмениваемся рожками, и я рассматриваю ее сквозь туман, застилающий глаза. Она заказала местную версию «Вишневой Гарсии», я – что-то с арахисовым маслом. Не могу оторвать от нее взгляда, пока она пробует мое мороженое. По ней сразу видно, что она только что занималась сексом, – раскрасневшаяся кожа, взъерошенные волосы. Я устал, но ради нее с легкостью пойду на второй раунд.
– Сильно сомневаюсь, Герцогиня.
– Почему?
– Зависимость, – просто поясняю я. – Она может длиться целую жизнь, если ее не лечить.
– И в чем состоит лечение?
– Меня это не волнует.
– Меня тоже, – говорит она, выбрасывая остатки моего рожка в мусорный бак и отряхивая ладони о свое платье. – Пойдем. У нас в номере должна быть горячая ванна.
Дважды меня просить не нужно.
Глава 23
Спустя четыре месяца после того, как Леа вынесли оправдательный приговор, я подал на развод. В тот же миг, в тот самый миг, когда я принял окончательное решение, с моих метафорических плеч свалился неподъемный груз. Не то чтобы я верил в развод, но и оставаться в ситуации, которая тебя убивает, нельзя тоже. Порой ты совершаешь в жизни столько ошибок, что приходится склониться перед ними. Они побеждают. Смирись… и двигайся дальше. Леа думала, что была счастлива со мной, но как я мог сделать кого-то счастливым, будучи мертвым внутри? Она даже не знала настоящего меня. Состоять в браке с тем, кого ты не любишь, ощущается как хождение во сне. Ты пытаешься заполнить собственную пустоту приятными впечатлениями – покупкой домов, отпусками, кулинарными курсами, чем угодно, лишь бы сблизиться с человеком, с которым должен был сблизиться прежде, чем сказать: «Я согласен». Сражение за то, чего никогда не существовало, изматывает. Была ли моя вина в том, что я вообще на ней женился, – я наделал кучу ошибок и без этого. Настал час двигаться дальше. И я подал документы.
Оливия.
Было моей первой мыслью.
Тернер.
Второй.
Ублюдок.
Третьей. Затем я сложил их в связное предложение: Этот ублюдок собирается жениться на Оливии!
Сколько времени у меня оставалось? Она все еще любила меня? Могла простить меня? Если бы я отвоевал ее у того кретина, могли бы мы в самом деле построить что-то на пепелище, которое сами и создали? Мечты об этом подталкивали меня к краю – выводили из себя. Что она сказала бы, если бы знала о том, что я солгал про амнезию? Мы обманывали друг друга так часто, грешили один против другого – против каждого, кто переходил нам дорогу. Однажды я попытался сознаться ей. Когда шел судебный процесс. Пришел в здание суда рано, чтобы застать ее одну. На ней был мой любимый оттенок синего – цвет аэропорта. У нее был день рождения.
– С днем рождения.
Она подняла взгляд. Мое сердце изнывало каждый раз, когда она смотрела на меня.
– Удивительно, что ты помнишь.
– Почему?
– О, ты стал особенно забывчив в последние годы.
Я криво улыбнулся, принимая ее мрачную шутку.
– Тебя я никогда не забывал…
В голову ударил адреналин. Вот он – мой шанс очистить свою совесть. Но затем в помещение зашел прокурор, и правду пришлось поставить на паузу.
Я съехал из дома, который делил с Леа, обратно в свою квартиру. И занимался лишь тем, что бродил по коридорам, пил скотч и ждал.
Ждал чего? Что она сама вернется ко мне? Что я вернусь к ней? Я ждал, потому что был трусом. Такова истина.
Я подошел к ящику с носками – знаменитому стражу обручальных колец и прочих памятных вещиц – и пробежал пальцами вдоль дна. И, едва нащупав то, что искал, ощутил, как под ребрами что-то толкнулось и заболело. Монетка была чуть зеленой; я зациклился на ней на добрую минуту, вспоминая, сколько раз обменивал ее на поцелуи. Лишь безделица, забавная уловка, которая когда-то сработала, а теперь превратилась во что-то гораздо большее.
Надев спортивные штаны, я отправился на пробежку. Бег помогал думать. Я прокручивал все произошедшее в голове, пока сворачивал к пляжу, огибая маленькую девочку с ее мамой, что неторопливо шли по тротуару, держась за руки. Я улыбнулся. У малышки были длинные черные волосы и восхитительные голубые глаза – она выглядела точь-в-точь как Оливия. Такой была бы наша дочь? Я остановился, согнувшись и упершись ладонями в колени. Это не обязательно должен был быть сценарий из разряда «если бы». У нас все еще могла быть настоящая, живая, наша дочь. Я вытащил из кармана монетку для поцелуев – и побежал к своей машине.
Когда, как не сейчас? Если бы Тернер встал у меня на пути, я бы просто сбросил его с балкона. Когда я заводил двигатель, я был мокрым от пота и крайне серьезно настроенным.
До квартиры Оливии оставалась лишь миля, когда раздался телефонный звонок. С незнакомого номера. Я принял его.
– Калеб Дрейк?
– Да? – я отвечал кратко. Свернул к океану и вжал в пол педаль газа.
– Произошел инцидент… с вашей женой.
– С моей женой?
Господи Иисусе, что она натворила на этот раз? Невольно вспомнился конфликт, в который она ввязалась с соседями из-за их собаки – могла ли она выкинуть какую-то глупость?
– Меня зовут доктор Летч, я звоню из медицинского центра Западного Бока. Мистер Дрейк, ваша жена поступила к нам несколько часов назад.
Я ударил по тормозам, вывернул руль до упора, так что шины издали мучительный свист по асфальту, и рванул в противоположном направлении. Какой-то внедорожник шарахнулся от меня, вильнул и оглушительно загудел в гудок.
– Что с ней?
Доктор прокашлялся.
– Она выпила целую упаковку снотворного. Ваша домработница обнаружила ее и вызвала 911. Сейчас она стабильна, но мы были бы благодарны, если бы вы могли приехать.
Я остановился на светофоре и провел рукой по волосам. Это была моя вина. Я знал, что развод давался ей тяжело, но самоубийство? На нее совсем не похоже.
– Конечно… уже еду.
Я повесил трубку. Повесил трубку и кулаком ударил по рулю. Некоторым мечтам не суждено осуществиться.
Когда я прибыл в больницу, Леа уже очнулась и просила увидеть меня. Я вошел в ее палату, и мое сердце едва не остановилось. Она сидела, опершись на подушки, подложенные под спину, настолько бледная, что казалась прозрачной; волосы – крысиное гнездо. Ее веки были прикрыты, и я воспользовался секундой, чтобы изменить выражение своего лица.