Дроздецкий был не робкого десятка, но, наткнувшись на холодный взгляд в момент протрезвевшего Васька и заметив, как Николай сунул руку в карман, сразу же понял, что его на этот раз «не пляшут»! На такие дела фраеров не посылали.
Но он и не думал суетиться и даже изумляться, а остался сидеть как сидел, молча и настороженно глядя на разместившихся напротив него парней. Чем и вызвал похвалу все того же Васька, как видно бывшего в этой компании за главного.
— Правильно, Толя, не переживай! — произнес он, несколько смягчая взгляд. — Еще не все потеряно! И если ты окажешься таким понятливым и дальше, то не только не пожалеешь о нашей встрече, но останешься еще и с мазой!
Дроздецкий неопределенно пожал плечами. И сие должно было означать: «Говорите толком, а там… посмотрим!» Хотя по большому счету он мог теперь смотреть только в одном направлении…
И снова Васек одобрительно мотнул головой и быстро изложил все, что имел, как говорили в Одессе, сказать прапорщику. Высказавшись, он умолк, вопросительно глядя на красное лицо Дроздецкого. Но так и не дождавшись ответа, поспешил добавить:
— Выхода у тебя, Толя, нет, да и жаловаться некому! А если даже и пожалуешься, то сделаешь себе только хуже! Ни мы, ни подставленный тобою Жокей этой жалобы не простим…
— Да не пугай ты меня, — поморщился Дроздецкий, — я уже пуганый! Что дашь в аванс?
Васек вытащил из кармана плотный розовый конверт и положил его на колено Дроздецкому.
— Здесь три! — пояснил он. — Остальные после дела… Десяти дней тебе хватит?
— Должно хватить! — после небольшой паузы кивнул Дроздецкий.
— Тогда держи! — Парень протянул ему прямоугольную коробку. — С глушителем! — добавил он, заметив многозначительный взгляд Анатолия. — И не беспокойся, ствол чистый! Но помни, Толя…
— Помню! — улыбнулся Дроздецкий. — Вход рубль, выход два! Так, что ли?
— Ты смотри, — покачал головой Николай, — грамотный!
Взглянув на него с некоторым презрением, Дроздецкий прищурил глаза:
— Побудешь с мое за запреткой, тоже образуешься! Еще, смотрю, не тянул!
— Типун тебе на язык! — махнул рукой Николай.
— Ладно вам! — миролюбиво проговорил Васек. — Слово дано, а оно, как известно, не воробей… На-ка, — протянул он Дроздецкому налитый под завязку стакан, — врежь! А то тоже мне, — насмешливо передразнил он прапорщика, — не употребляю! Видели мы в кафе, как ты не употребляешь! Верблюд меньше воды выпьет!
Теперь, когда все было позади, Дроздецкий громко рассмеялся и с удовольствием чуть ли не одним глотком выпил водку. Взяв заботливо протянутый ему все тем же Васьком кусочек хлеба с огурцом, аппетитно похрустел им на зубах.
Через полчаса они расстались. Прапорщик сошел на полустанке, где его ожидала лагерная машина, поскольку на станцию он приезжал не только за «товаром», но и за позарез нужными на зоне сверлами. Его веселые попутчики, забив ему стрелку на этой же станции через десять дней, поехали дальше.
И надо отдать Дроздецкому должное, он отнесся к случившемуся с ним философски. Он играл в опасные игры и давно был готов ко всему…
Гостей Красавин встречал во дворе своей роскошной трехэтажной виллы. И когда все были в сборе, он пригласил их подняться в просторную и светлую столовую на втором этаже, с выходящими в сад высокими, чуть ли не во всю стену окнами. Одно из них было открыто, и в зале стоял неповторимый терпкий запах осени, от которого холодело в груди и яснела голова. Усадив гостей за большой, красного дерева овальный стол, он на правах хозяина открыл высокое собрание.
— Я рад, — поднялся он с массивного кресла с высокой резной спинкой, — приветствовать у себя столь уважаемых и известных людей!
«Уважаемые и известные люди» дружно и довольно закивали. И надо заметить, Красавин, награждая своих приехавших к нему людей подобными эпитетами, и не думал льстить никому из них. Другое дело, что приехавшие в Николо-Архангельск на выборы нового «крестного папы» регионные авторитеты известны были действительно многим, а уважаемы далеко не всеми. Но в любом случае народ здесь подобрался, что называется, душевный…
Локотов хорошо знал этих душевных ребят и, пока не начался серьезный разговор, ощупывал каждого из них цепкими глазами.
Конечно, хозяин виллы был, что называется, вне конкуренции. Двенадцать лет за «колючкой» плюс отчаянность и смелость, о которой ходили легенды. Это он один пошел на трех вооруженных с ног до головы «пиковых» авторитетов, когда те попытались было бросить вызов николо-архангельской братве. И повел себя так, что уже на следующий день те не только стряхнули прах с ног своих, но еще и прислали Блату отделанный серебром кинжал. Что-что, а смелость они уважать умели… Но Красавина отличала не только смелость. Помимо нее, он обладал хорошей головой и тонким чутьем, позволявшим ему чувствовать ситуацию и находить правильные ходы даже там, где их, казалось бы, уже невозможно было найти. Единственной его слабостью, и слабостью весьма относительной, были красивые женщины. Особенно если учесть, что женщины были для Блата скорее видом спорта, нежели всепоглощавшей его страстью, и он никогда не терял с ними головы.
Рядом с Блатом восседал хабаровский авторитет Иван Крылов, по кличке Кий. Так его прозвали за необыкновенную страсть к бильярду, в который он играл настолько виртуозно, что не многие мастера отваживались выходить против него «на интерес». Кию было за пятьдесят. Неоднократно судимый за кражи, он был типичным силовиком и часто шел напролом, словно раненый медведь. Но законы соблюдал свято и в беспределе замечен не был. Но на трон Ларса он явно не тянул. Не хватало ни гибкости, ни умения просчитывать варианты, от которых зачастую зависела не только личная безопасность, но и успех всего дела. И если бы на то была его воля, Локотов давно снял бы Кия с группировки, поставив на его место более грамотного и современного авторитета…
С Кия Могол перевел взгляд на совершенно лысого невысокого человека, одетого в элегантный серый костюм. Бурый… Человек, которого ему чаще приходилось видеть в лагерном клифту, ибо свой первый срок они мотали в солнечной Коми вместе.
Юрий Дробот был «крестным папой» легендарного Магадана. Карьеру он начал двенадцатилетним парнишкой, а в шестнадцать уже имел репутацию классного щипача. Когда же в конце концов веревочка сплелась в петлю и перед ним открылись ворота колонии, он вошел в них легко и непринужденно. С такой же легкостью и непринужденностью Бурый входил в них и потом, и из имевшихся у него в наличии сорока девяти лет двадцать два провел за «колючкой». Ни на какие троны он давно уже не претендовал, ему за глаза хватало уже полученного. В отличие от сидевшего напротив него приятеля Клеста Федора Буренкова, по кличке Мох, могучего сибиряка тридцати восьми лет от роду! Этот всегда тяготел к беспределу. И на воле и на зонах. Он отбирал машины, нередко наезжал с вооруженными до зубов боевиками на чужую территорию и постоянно требовал переадресовки «крыш». Это по его приказу были брошены на одну из автостоянок города три гранаты, сразу же излечившие ее владельцев от излишней самостоятельности. Его, время от времени одергивая, пока еще терпели, поскольку он имел целую армию боевиков и сильные выходы на власть имущих.
— Ну что же, — перешел наконец к делу Красавин, — начнем помолясь! Прошу вас, Всеволод Алексеевич! — взглянул он на сидевшего напротив Могола, которого уже давно из-за уважения к его славному прошлому и годам вся братва называла по имени-отчеству и даже на «вы».
Могол встал, чувствуя на себе почтительные взгляды «крестных братьев». Им хороша была известна одиссея этого респектабельного человека, ведь его громкое имя в свое время гремело по всей России… Начинал он в середине далеких теперь шестидесятых и был своего рода пионером в благородном деле обкладывания данью цеховиков, заведующих шашлычными, пивными барами и прочими паразитами, сосущими народную кровь. В шестьдесят девятом, после первой ходки, он сколотил отчаянную бригаду из двадцати с лишним человек, и работа закипела! От всей ресторанно-торговой шушеры, когда на нее выходил со своими орлами Локотов, только клочья летели. Он угрожал, шантажировал, брал в заложники, калечил, а когда надо, то и убивал… И до поры до времени играл по сути дела в беспроигрышную рулетку. Никто из всей ограбленной им сволочи даже и не подумал обращаться в милицию. У бригады было несколько машин, верных им водителей такси и практически любые документы, от справки из домоуправления до удостоверения оперуполномоченного уголовного розыска. Его жестокость усугублялась той ненавистью, которую Могол всю свою жизнь испытывал к торгашам. Ведь в то время, когда он ходил по краю пропасти, вся эта золотозубая братия качала в пивные бочки воду на глазах у всех. Даже к ментам Могол был куда снисходительнее. Да и как устоять оперу из ОБХСС с окладом в сто пятнадцать рублей перед суммами, что платили ему его подопечные… Правда, очень скоро Моголу пришлось столкнуться уже не с ментами и непокорными теневиками, а с собственными «крестными братьями», пожелавшими кормиться с ним из одной кормушки. Со свойственной ему жестокостью он усмирял непокорных и тут. Железная воля и авторитет сделали свое дело. Все недовольные получили свое: кто новую территорию, а кто и безымянные могилы в глухом лесу… Но по-настоящему Могол развернулся при кооперативах, организованных по сути дела вчерашними теневиками, спешившими легализировать наворованные капиталы. С началом строительства в конце двадцатого века капитализма в отдельно взятой стране так и непобедившего социализма поле деятельности для Могола и его соратников расширилось до невообразимых пределов. Чего тут только уже не было! И поддельные авизо, и банки, и кредиты, и нефть, и прочее, прочее, прочее, что никогда даже не снилось никаким Аль Капоне, Сальваторе Лучано и тому же Кодзамо Таоке! Россия и здесь умудрилась продемонстрировать миру свою особенную стать, почти стерев разницу между нелегальным и легальным бизнесом. Но… годы сказывались, и Могол начал уставать от навалившейся на него громады дел. И благо, что на смену ему шел человек выдающихся дарований! Давно уже служившего правой рукой Могола Виталия Куманькова не согнули ни крытые, ни щедрые посулы спецслужб, ни многомесячное нахождение в карцерах, и он по праву занял освободившийся трон. Правда, совсем от дел Локотову так и не дали уйти, попросив время от времени быть «послом по специальным поручениям», поэтому он прибыл в Николо-Архангельск сейчас. Ко всему прочему, Могол всегда имел незапятнанную репутацию «правильного вора», и на него можно было положиться даже в нынешние неспокойные времена.