– Так… – Меркульев сел на краешек стола. – Что происходит, Боря?
Тот упрямо молчал, не глядя подполковнику в глаза.
– Борис, Борис. – Меркульев вздохнул: – Н-да… в психологии это называется «стокгольмский синдром», это когда жертва проникается симпатией к агрессору… Ты поварился в среде преступников и тебе кажется все происходящее крайне несправедливым?
Борис с вызовом ответил:
– Да! И они не все преступники…
– Пока суд не решит это! – рявкнул Меркульев. – Сюда попадают люди повторно, я подчеркиваю, повторно совершившие преступление!
– Но есть же презумпция невиновности! Пока идет следствие, пока не свершился суд, нельзя утверждать, что человек виновен! Нельзя! – Борис неожиданно для себя сорвался на крик.
Скрипнула дверь, они одновременно оглянулись. Обеспокоенный сержант, заглядывая в приоткрытый проем, неуверенно спросил:
– Все нормально, товарищ подполковник?
Меркульев набрал воздуха, с силой выдохнул и совершенно спокойно ответил:
– Нормально, сержант!
Тот пожал плечами и тихо прикрыл дверь. Меркульев повернулся к Борису и чуть слышно прошипел:
– Не с той колокольни ты судишь, Борис!
– А с какой колокольни мне судить? – криво усмехнулся Борис. – Вы манипулируете людьми для того, чтобы добиться своих целей. Вы открыто признаетесь, что применяете любые способы воздействия на них: и психические, и физические. Так кто здесь преступник, Александр Александрович? Где здесь закон? Где право?
Меркульев посмотрел на Бориса и прошел к столу. Пододвинул стул и совершенно спокойно проговорил:
– Садись, Борис.
Тот удивленно поднял брови, недоверчиво глянул на Меркульева.
– Давай-давай, – подбодрил его подполковник.
Борис пожал плечами и подошел к столу. Еще раз недоверчиво хмыкнув, сел. С ожиданием посмотрел на Меркульева.
Тот подошел к двери и крикнул в коридор:
– Сержант, найди Москалева!
Глава 3
Пена, ароматная даже с расстояния, желтоватой шапкой покрывала желанное содержимое. Капля, сначала маленькая, но с набором скорости прибавляющая в объеме, пробила янтарную гладь пол-литровой пивной кружки…
Борис оторвался от полупустой посудины и шумно выдохнул. Прохладное и одновременно горячительное питье провалилось в сытый желудок.
– Что, путешественник, вкусно? – довольно захохотал Мамонт. – Это тебе не в «Яме» пойло из автоматов хлестать. Это, брат, настоящее «Жигулевское»! Так, Ваня?
Он повернулся к стоящему рядом с их столом официанту. Тот заискивающе улыбнулся:
– Конечно, Сергей Иванович! Для вас – только лучшее!
– Вот! – Мамонт поднял палец. – Только лучшее, Боря! А что? Разве мы не стоим того, а?
Он откинулся на спинку стула и самодовольно огляделся.
Большой, освещенный круглыми плафонами под потолком и квадратными бра по стенам и колоннам зал был полон. Официанты и официантки в серой униформе, словно пчелки, без устали сновали между сдвоенными столами, разгоняя собой клубы табачного дыма.
Н-да, это совсем не напоминало привычные для Бориса пивнушки Москвы. Пресловутая «Яма», фарцовая «Лира», «Стекляшка», «Золотой фазан», «Тайвань», «Голливуд» и, конечно, «Больной Головин»!
Все эти названия – словно песня для истинного любителя пива! Каждый уважающий себя москвич знал, где, когда и за сколько он получит вожделенный напиток. Каждое заведение делало всех своими, переплавляя в едином потоке абсолютно разномастный народ. Интеллигент, рабочий, гость столицы – все становились равными за круглым липким столиком.
А вот «Жигули» поражал своей строгой атмосферой. Вроде и пивняк в знаменитых домах-книжках на проспекте Калинина, но облагороженный не по-советски. Говорят, Хрущев, восхищенный американскими небоскребами, приказал построить точно такие же в Москве. Похоронив при этом старые московские улочки и Собачью площадку, о которой так долго горевали горожане. Хотя для самых обездоленных остался Арбат, вытянувшийся неподалеку от нового проспекта. Вот там еще оставалась старая Москва…
Народ в «Жигулях» собирался аккуратный и сдержанный. «Еще бы!» – чертыхнулся Борис. Вход ему обошелся в два рубля, мгновенно исчезнувших в широкой ладони меланхоличного швейцара.
– Жить, Борис, нужно так, чтобы на том свете не было стыдно! – отпив из кружки, продолжил разглагольствовать раздобревший Мамонт. – Вот мы с тобой еще неделю назад баланду хлебали в камере, а теперь пиво в приличном месте пьем! Давай, Ваня, раков свежих нам принеси!
Он махнул официанту, и тот исчез. Борис потряс головой – столь неожиданным было исчезновение Вани. Мамонт похрустел шеей и наклонился к слегка осоловевшему Борису:
– Ты вот думаешь – Мамонт простой вор? Нахватался, дескать, понтов и базарит здесь за жизнь? Нет, Боря… Все не так просто! Меня в Москве многие знают, и все немаленькие люди… А мне не в падлу с тобой посидеть, пивка попить, понимаешь? Потому что я знаю – в нашем деле лишних людей не бывает… А ты здоров, Боря, и прост! Господи, как задолбало, когда сложно… Когда откинулся? Чем промышляешь?
Он пристально заглянул Борису в глаза. Страх вновь потек тонкой струйкой между лопаток. Он прекрасно помнил эту манеру общения Мамонта. Вот он дружелюбен и вежлив, но как только ты расслабишься, тут же – этот холодный взгляд, проникающий, кажется, в самую душу.
– Я, это… Три дня как. – Борис сглотнул тягучую слюну. – Дядя подсуетился, ну, терпила от показаний и отказался. А меня в связи с отсутствием состава – на волю… Поболтался немного, дядя на работу отправляет, а мне влом… позвонил вам, может, что есть для меня…
– Может, и есть… – задумчиво проговорил Мамонт, откидываясь назад и снимая Бориса с прицела своих внимательных глаз. – Какой дядя у тебя правильный…
Он огляделся и поправил воротник модного джинсового батника.
– Маляву я читал от кореша твоего Митяя… вроде впрягается он за тебя. Был он в теме одной, да вишь – загремел, болезный, на трешник. А мне позарез человек надежный нужен…
Он замолчал, снова пристально глядя на Бориса. Спасительный хмель куда-то испарился, парню сейчас приходилось самостоятельно переламывать собственный страх. Он пробормотал:
– Да я… по гроб жизни, Сергей Иванович!
Мамонт досадливо махнул рукой:
– Это ты оставь – жизнь сама все по местам расставит! Мне поможешь, еще и бабок заработаешь… Только пойми, Рама, у нас вход копейка, выход – рупь… Подумай головой. С дядей опять же посоветуйся, вон он какой у тебя рассудительный.
Только через секунду до Бориса дошло, что Мамонт так шутит.
– Да не! Не надо дядю! Я все понимаю, Сергей Иванович! – зачастил Борис. – Мне Митька так и говорил: держись Мамонта, с ним не прогоришь. Фартовый мужик…
– Но-но! С мужиком-то поосторожней. Другой я масти! – насторожился Мамонт.
– Ой, простите, Сергей Ива…
– Ша! Принято! – Мамонт наконец расслабился и довольно хмыкнул: – Мне ты сразу понравился. Думаю, пучком все будет. Давай на пивасик налегай, Ваня вон раков несет…
Ваня принес не только раков, но и привел дородного мужчину, одетого с иголочки. Серый костюм-тройка сидел на нем как влитой. Борис мысленно вздохнул – умеют же некоторые одеваться…
Мамонт привстал и радостно проревел:
– Какие люди в Голливуде! Дмитрий Владимирович! Сколько лет, сколько зим!
Человек смущенно оглянулся, явно чураясь повышенного к себе внимания.
– Здорово, Сергей Иванович! Чего же ты так орешь?
Они поздоровались и одновременно сели. Мистер «дорогой костюм» мазнул равнодушным взглядом по лицу Бориса, посмотрел на Мамонта. Тот расплылся в широкой улыбке:
– Свой, не боись, Владимирыч! Вместо Митьки будет… пока.
Они оба посмотрели на Бориса. У того по спине поползли мурашки. И вправду – не прост был Митька, и все это было неспроста. Борис прекрасно осознавал, что он для них – всего лишь пешка в какой-то непонятной пока игре. Секунды разглядывания закончились, и компания занялась привычным и приятным делом – разделыванием раков под пивко.
Борис, не переставая разделывать рака, исподтишка наблюдал, как мужчина в «тройке» аккуратно и споро потрошил красное тельце. Невинное членистоногое, по нелепой случайности когда-то угодившее в деликатесы, было вскрыто и употреблено с помощью ножа и вилки… Высочайшее мастерство!
Даже Мамонт отставил свою кружку и с интересом наблюдал за экзекуцией. Дмитрий Владимирович закончил, проглотил последний кусок и жадно приложился к пиву. Сделал пару приличных глотков, со вздохом откинулся на спинку стула. Деликатно отрыгнул и вытер салфеткой пенные «усы» с пухлых губ. Мамонт посмотрел на свои испачканные руки, перевел взгляд на смущенного Бориса, на его измазанную физиономию и восхищенно хмыкнул:
– Ну ты даешь, Владимирыч…
Тот довольно проворчал:
– Да ладно… навыки не пропьешь, Сергей Иванович. Чай, не шараги заканчивали. Бауманка, она и есть Бауманка…
– Во, Борис! Какие люди к нам ходят! – поднял палец Мамонт.
– Пиво – отличное! Давно такого не пробовал… Умеешь ты угощать, Мамонт!
Смена атмосферы произошла мгновенно. Только что за столом сидела компания приятелей, потягивала пивко под ни к чему не обязывающий треп, но одна только фраза расставила все по своим местам. Согласно иерархии.
Мамонт подобрался и сумрачно взглянул на Бориса. Тот торопливо допил остатки пива и поставил кружку на край стола.
– Хорошо, – подытожил Дмитрий Владимирович, – раз паренек свой, будем, значит, о деле гутарить.
Неожиданно промелькнувшее южнорусское мягкое «г» заставило Бориса по-новому взглянуть на мужчину. Из-за светской ширмы респектабельного москвича на секунду проглянул простой мужик из глубинки. Интересно – кубанский или донецкий?
Тем временем Дмитрий Владимирович повернулся всем телом к Борису:
– На железной дороге работал? Что-нибудь знаешь о вагонном оборудовании?
Досадливо поморщился на Борисово растерянное качание головой, повернулся к Мамонту. Тот спокойно ответил: