Борис никак не мог продраться дальше вступления – мешали возбужденное состояние, шум льющейся воды и звон тарелок. Ленка демонстративно громко мыла посуду.
Долгий путь домой, а сегодня он был действительно долгий, проведенный в тягостном молчании, только добавил заряда в искрящийся коктейль ссоры.
Борис несколько раз пытался разговорить Ленку, но, натыкаясь на ее холодный взгляд, спешно прекращал свои попытки. Так и ехали до дома – молча, погруженные каждый в свои мысли.
Впрочем, подобное с ними случалось все чаще и чаще.
Он наконец сдался и отложил газету.
Стоило признать – что бы ни свершалось сейчас в стране, оно никак не могло сравниться с событиями, происходящими в его семье.
Борис задумался: а ведь прав был Меркульев. Точкой отсчета для человека может быть только он сам, его жизнь и его окружение.
С младенческих лет и весь период детства, являясь центром внимания родителей, воспитателей и педагогов, ребенок учится выстраивать свою жизнь, опираясь на простой эгоцентричный постулат – есть я и есть все остальные. В основе – противопоставление. Но с постепенным осваиванием сложного комплекса взаимоотношений между людьми приходит знание того, что мир не крутится вокруг тебя одного. И тогда человек постепенно учится встраивать свои желания и потребности в круговорот жизни общества – сначала семьи, школы, а затем и трудового коллектива.
Вот тут-то и поджидают его первые трудности – не все могут перешагнуть этот порог. Многие так и остаются в чудесном, но ушедшем детстве. С мнимой свободой и вседозволенностью.
И здесь же кроется основная причина конфликта между индивидуумом и обществом – неумение жить по его правилам и нежелание принять существующую реальность. Этот конфликт переживает подросток, с кровью и болью входя во взрослую жизнь, учась умению жить. Но дается это далеко не всем.
Вот так – просто и одновременно сложно. Практически все преступники – это не повзрослевшие дети…
Борис встал и прошелся по небольшой комнатке. Диван, простецкая стенка с плотным рядком потрепанных книг, пара видавших виды кресел и журнальный столик с дачи Ленкиных родителей, шкаф – вот и вся их несложная обстановка.
Он подошел к окну и несколько минут бездумно смотрел на ряд точно таких же многоэтажек их микрорайона.
В квартире наступила тишина. Он подошел к двери и осторожно выглянул на кухню.
Ленка в своем потрепанном синем халате, закрыв лицо руками, сидела за маленьким обеденным столиком – шесть квадратов кухонного пространства не позволяли разместиться крупным предметам, в том числе и Борису – он всегда бился об угол холодильника, усаживаясь на свое любимое место…
– Лена… – неожиданно жалобно, совершенно против своей воли, позвал Борис.
– Ну? – глухо ответила она, не опуская рук.
– Лен, ну что ты? – Борис сделал шаг в маленький коридорчик, отделяющий кухню от прихожей. – Давай поедим, а?
– Все бы жрал… – Ленка повернула к нему слегка припухшее лицо.
Борис, наверное, впервые за все годы их совместной жизни, внимательно и отстраненно пригляделся к ней.
Ленка ощутимо переменилась в последнее время. Это не было так заметно, пока она была на работе или готовилась к выходу в свет, но становилось очевидным, когда она оставалась дома.
Ранее безупречная, ее фигура слегка расплылась, появилась какая-то тяжесть в походке. Она чаще лежала на диване, читая своих любимых Стругацких, и реже соглашалась на выходы из дома. И эта странная одутловатость лица…
Борис поморщился – не о том он сейчас, не о том.
– Ты здорова? – спросил он, проходя и садясь на табурет напротив нее.
Стопка посуды, стоящая из-за дефицита подходящего пространства на крышке подаренного на свадьбу холодильника «ЗИЛ», тонко зазвенела – в очередной раз произошла неизбежная встреча его плеча и массивного бытового прибора.
– Нормально все, – пробурчала Ленка и вздохнула: – Рис с котлетой будешь?
– Конечно, – обрадовался Борис возникающему контакту.
Сердитая, но все же общающаяся женщина не в пример приятней и понятней сердито молчащей и внутренне переживающей ‒ это он понял еще с детства. Кто его знает, чего она может там себе надумать…
– Лен, ну ты что, из-за Лариски, что ли? – бодро спросил он, принимая от нее тарелку. – Мы же так – случайно… она дурная, ты же знаешь…
Ленка придержала тарелку, внимательно вглядываясь в его глаза.
– Эх, Борька, Борька… – Она снова вздохнула, отдала тарелку и села рядом. – Мы с мамой поговорили…
Борис вздохнул – с этой фразы, как правило, начинались настоящие проблемы.
– Мы, – она помолчала, подчеркивая общность их мнений, – думаем, что-то неладное с тобой творится…
– Что не так опять? – насупился Борис.
Он, как ни старался, не смог сжиться с Ленкиной семьей. Отношения между ними, даже по прошествии четырех лет совместной жизни, остались напряженными. Что было тому причиной, он догадывался, но искренне не понимал.
Ее папа, преподаватель истории КПСС в МГУ, ярый ленинец и коммунист, и мама, тоже преподаватель, но в МГИМО, долго не могли принять выбор дочери – ей светила полная возможностей карьера историка, а она выбрала профессию строителя. Да еще и привела в семью простого парня из глубинки.
Они только-только признали успехи дочки в науке, пусть и в такой специфической, как материаловедение в строительстве, примирились с зятем-прорабом, как новый удар пошатнул основы их мировоззрения.
Решение Бориса уйти в Школу милиции потрясло всех. Кто-то одобрял, кто-то крутил пальцем у виска – но равнодушных не было…
Папаша, не особо, кстати, кичившийся своим положением, несколько раз заводил с ним разговор обо всей абсурдности этого поступка, но, каждый раз натыкаясь на непреклонность Бориса, отступал. Пока окончательно не прервал с ним всякие отношения.
Мама Лены все же приходила к ним – сурово поджав губы и старательно не смотря на строптивого зятя. Это было тяжело для всех, но остатки хоть каких-то отношений члены семьи старались сохранить.
– Все не так! – наконец-то взорвалась Ленка. – Все! Ты пьешь, гуляешь ночами, недавно пропадал целую неделю, пришел вонючий и дикий! Это работа в милиции, Боря? А твои тряпки? Откуда, Боря? Ты просто нам всем врешь! Зачем?
Борис смотрел на ее лицо, покрытое красными пятнами, и глухое раздражение поднималось из глубины его души. Господи, как они ему все надоели!
Как донести до них, что то, чем он занимается, совсем не то, как оно выглядит? Он не мог рассказать все, а намеки не находили понимания – вокруг все слишком прямолинейно мыслили.
– Я работаю, Лена! Такая сейчас у меня работа! И… – он намеренно сбавил обороты, – я же приношу тебе зарплату? Ты видела расчетку?
Она посмотрела на него и презрительно усмехнулась. Не вставая, дотянулась до кухонного шкафа и выдвинула полку. Достала из нее ворох мятых банкнот и швырнула их на стол.
– Вот твои деньги! Мне ничего не нужно! Ты просто лгун! Иди к своим фарцовщикам и Ларискам и рассказывай им о своей работе! Уж они-то оценят!
Борис посмотрел на бумажки, молча встал и боком протиснулся между Ленкой и холодильником, стараясь не задеть их. Так же молча обулся, надел плащ и тихо процедил сквозь зубы:
– Дура ты, Ленка…
И громко хлопнул дверью.
Двор встретил сердитого Бориса вездесущими бабками у подъезда и суетой новостроечных переездов – он едва увернулся от двух дюжих мужиков, затаскивающих в подъезд пианино. Бабки, сидящие на новенькой свежеокрашенной скамейке, выглядели несколько бледновато – видимо, новое место и огромное количество людей пока не давали им пищи для обсуждения. Они молча проводили Бориса взглядом и вновь переключились на представление с пианино.
Борис остановился в колодце домов и огляделся. Куда податься в это вечернее время обиженному мужу? Либо пивнушка, либо гаражи! И там и там – человека встретят со всеми его бедами, поймут и посочувствуют!
Сегодня Борис выбрал гаражи. На границе микрорайона, в пределах старого города, еще оставались улочки, заставленные металлическими и деревянными постройками.
В них хранили и ремонтировали автомобили, держали различный бытовой скарб, огородные и дачные соленья-варенья.
А еще это были кружки по интересам и клубы взаимопомощи – психологической и физической. Любой страждущий находил здесь понимание. Потому что условный «дядя Вася» всегда вникнет в положение человека – нальет чарку с похмелья или выслушает горестный рассказ о вредной жене.
Туда и отправился Борис зализывать кровоточащую рану. Он просочился через жиденький кустарник, нырнул под проломленный штакетник и, мечтая оказаться в мире истинного и всеобщего равенства, споткнулся о лежащее в неглубокой канаве тело…
Борис чертыхнулся и в нерешительности замер. Почему-то сразу, словно проявленное фото, в памяти возникли строки правил осмотра места происшествия: «Осмотр трупа на месте его обнаружения производит следователь в присутствии понятых и с участием врача – специалиста в области судебной медицины, а при невозможности его участия – иного врача. При необходимости для осмотра трупа привлекается также другой специалист».
«Вот, блин, приключение», – он почесал затылок и оглянулся. Ничего необычного осмотр не дал: городская жидкая растительность, много мусора и мало информации.
Неожиданно тело застонало и сделало попытку перевернуться. Борис с облегчением выдохнул и нагнулся к грязному кулю. Сдерживая дыхание от невыносимой вони, он с трудом перевернул человека на спину и в изумлении заморгал глазами.
Молодая женщина. Спутанные волосы открывали отечное лицо с темными кругами под глазами. Но даже в этом состоянии сквозь грязь проглядывали миловидные черты.
Не веря, что его угораздило вляпаться в эту историю, Борис похлопал девушку по щеке и глуповато проговорил:
– Алле! Вы кто?
– Пошел ты, козел! – Создание на секунду разлепило покрытые коростой губы. На долю секунды сквозь полузакрытое веко блеснул черный зрачок, и тело снова обмякло, пустив струйку слюны изо рта.