Здесь и возникал тот тонкий водораздел, после которого все могло пойти в непредсказуемом направлении. Нутром подполковник чувствовал: непростой вор этот Мамонт, слишком изворотливый и хитрый. И статьи у него все проходные, заканчивающиеся, как правило, отказом потерпевших.
Предельно настораживала частота и быстрота появления отказных заявлений – тут явно прослеживалась чья-то заботливая защита. Но ни Коробейников, со скрипом перетащенный Меркульевым в Главное управление, ни его опытные сыскари не нашли надежных зацепок. Оставалось надеяться – пока. Меркульев знал, въедливый следователь, один раз вцепившись в дело, не отпустит его без результата.
Понятно было одно – загнанный в угол Мамонт очень опасен. И какое-то время неопытный Борис будет один на один с матерым преступником.
Именно здесь и было самое слабое место операции. Все остальные члены преступной группировки – мелочь. Работники станции, путевые рабочие, сам Барсуков вряд ли окажут какое-то сопротивление – не той породы люди. Но вот Мамонт с помощниками…
И еще одна мысль терзала Меркульева в последнее время. Он вдруг как-то сразу понял, пока только на интуитивном уровне – весной именно Мамонт ушел от него подмосковными лесами. Хотя это были только «размышления на тему», но он привык доверять своей интуиции – слишком много раз она его выручала. Ну а если принять эту догадку как факт, то история расцветала совершенно другими красками.
Но – думай, не думай – процесс, единожды начавшись, остановки не предполагает.
Автобус, скрипя и постанывая, вынес их за пределы кольцевой, символически перенеся на территорию областной ответственности.
Огромная и теплая Москва здесь заканчивалась, дальше начиналась Большая Страна – Носовихинское шоссе несло их через Железнодорожный, Купавну и Электроугли в торфяные дебри Подмосковья.
Сидя на переднем сиденье, Меркульев успел несколько раз вздремнуть, постепенно погружаясь в томительное беспамятство, прежде чем водитель, до боли напоминающий Тараса Ивановича, но – с черными усами, громко прокричал, перекрывая шум дороги:
– Робятки! Сороковой километр!
Бойцы Мальцева откровенно дрыхли, развалившись на сиденьях.
Меркульев протер глаза, потер лицо и, полуобернувшись, рявкнул:
– Рота, подъем!
Командирский рык возымел нужный эффект. Ребята подобрались, загремели амуницией, начали напряженно вглядываться в окна. Смотреть особо там было не на что – редкие дачные поселки среди березовых рощ перемежались торфяными болотами, в которых, по слухам, в свое время завязла армия Наполеона, когда вышла из завоеванной Москвы и двинулась на восток.
Так это или нет – официальная история умалчивает, но места здесь действительно гиблые.
Старый знакомец Сережа Лысюк пробрался между рядами сидений и наклонился вперед, заглядывая в лобовое стекло:
– Где встанем, товарищ подполковник?
– Здесь! – отрывисто приказал Меркульев, и автобус, сдерживая свою тушу, мгновенно прижался к обочине.
– Не стоит привлекать внимание, – пояснил он внимательно глядящим на него бойцам, – здесь разделимся. Одна группа пойдет лесом вдоль железной дороги, вторая – через дачный поселок до нужного участка. Идем скрытно. По времени, – он глянул на наручные часы, – состав уже должен быть на подходе к точке. Поэтому, скорее всего, наш объект уже на месте. Цель – красные «Жигули» первой модели, госномер 77–13 МОН. При обнаружении затаиться и ждать моего сигнала. Все понятно? – Меркульев дождался общего подтверждающего кивка и продолжил: – Лысюк с группой – по дачам, я – в лес. Приступаем!
Получилось по пять человек в группе.
Опытный водитель сдал назад, спрятав автобус в небольшом отворотке. Без лишних слов Лысюк разделил группу, кивнул подполковнику и вместе со своим отрядом растворился в наступающих сумерках.
Меркульев подошел к курящему в кулак водителю и попросил:
– Если услышите заваруху, прошу дать нам свет! Много света…
– Есть, товарищ подполковник! – подобрался старшина и серьезно отдал честь, не выпуская, впрочем, из рук папиросу.
Меркульев хмыкнул и дал сигнал своей группе.
Остатки листьев на деревьях и кустах давали достаточный покров для передвижения людей, но густой подлесок мешал неимоверно. Сапоги вязли в мягком и влажном слое опавших листьев и травы, вытягивая последние силы.
Меркульев с завистью поглядывал на бодрых и сосредоточенных бойцов в незнакомой экипировке. Высокие кожаные ботинки, бронежилет на черной форме и укороченный АК. Крепкие шеи и немаленький рост. «Прямо коммандос какие-то», – с некоторым раздражением подумал он.
Только родные полоски тельняшек, красные погоны с буквами «ВВ» и простые русские лица не оставляли сомнений, что это свои.
Сам он, в старой кожаной куртке и потертых галифе, заправленных в яловые сапоги, являл собой далекий образ основателей Страны Советов, кровью и потом принесших свободу трудовому народу. Хотя, надо признать, специально он этого не делал. Так уж получалось по его внутренним убеждениям.
Так и перлись они по болотистой местности – советские «коммандос» во главе с ожившим комиссаром!
Красные «Жигули» обнаружились на участке, где железная дорога и улица Воровского максимально сближались друг с другом. Между ними было чуть более ста метров.
Машина стояла на обочине, прикрытая с двух сторон полуразрушенными строениями. Хотя абсолютно пустая улица совершенно не давала повода для такой маскировки. К тому же строения ощутимо закрывали обзор водителю.
Меркульев поморщился – привычка мыслить по-ментовски неискоренима. Чего это он взъелся? Преступники настолько уверовали в свое везение, что вряд ли задумывались о столь серьезном укрытии.
Да и какие к ним можно предъявить обвинения – одни люди встречают других, делов-то… Грибники мы…
Скорее всего, эта история и была припасена для гаишников, которые могли внезапно появиться в столь пустынном месте по невероятному стечению обстоятельств.
С обратной стороны дороги было удобное место для засады, и Меркульев был уверен – ребята уже там.
Сам он расположил своих бойцов, охватывая машину полукольцом. Очень удобная получилась диспозиция – подкрасться к месту из-за прикрывавших строений милиционерам не составляло труда. Оставалось только ждать выхода Самохина.
Меркульев прилег на прохладную землю и задумался. «История повторяется дважды: первый раз как трагедия, а второй – как фарс».
Его немного пугали сложившиеся обстоятельства, пусть не зеркально, но все-таки повторяющие события прошлой весны, – молодой милиционер под прикрытием, большие силы, задействованные в операции, и, как тогда казалось, пустяковый захват не слишком опасных преступников…
И опять эти проклятые дачи вокруг.
Конечно, разница все-таки есть: в отличие от прошлой операции, эта – часть большой игры, в которой участвует много других руководителей, взявших на себя часть ответственности, но все же…
Меркульев поправил кобуру, перевернулся на живот и внимательно вгляделся в подступающие сумерки. Еще немного, и наступит полная темнота, станет ощутимо сложнее. Солнце еще освещало верхушки деревьев, но внизу уже формировались угольно-черные тени, скрывая в своей глубине полную сюрпризов неизвестность. Красная машина вместе со всем миром постепенно погружалась в царство ночи. Словно по сигналу, задул пронизывающий ветер.
Как там – «Ешьте и пейте, пока вы не сможете отличить белую нитку от черной…»? Именно сейчас наступало такое время, когда все становилось серым.
– Товарищ подполковник, – послышался жаркий шепот, – смотрите!
Из придорожных кустов на асфальт вышла темная мужская фигура.
«Борька», – беззвучно выдохнул Меркульев.
Глава 7
С группой захвата разошлись почти сразу – различные у них были задачи. Хорошие ребята. Даже те несколько минут, которые они успели пообщаться, оставили приятный отпечаток в памяти Бориса. А может, просто находясь среди своих, он ощущал единство с общим делом.
Наконец исчезло чувство раздвоенности – он занимался нужной, хоть и опасной работой. В ряду таких же, как он, ребят – молодых, но уже выбравших свой путь. Без особого пафоса и рисовки.
Это было неожиданно. И очень воодушевляло.
Борис выпрыгнул из вагона в нужном месте, пропустив вперед троих бойцов, – им еще предстояло заняться сборщиками ящиков. Остальные во главе с сержантом Толубаевым, тем самым понятливым азиатом, на самом деле казахом из Астрахани, отправились далее. Они ехали до станции в закрытом для виду вагоне, где их ждала встреча с пломбировщиками – мелкими соучастниками, скорее всего, простыми работниками железной дороги.
А его путь лежал дальше, на встречу с главным участником этой истории.
Солнце почти село, но ноги сами несли его знакомой тропинкой, через мелкий лесок, отделяющий железную дорогу от улицы, название которой он так и не удосужился узнать.
И если раньше этот путь означал всего лишь еще один эпизод его двуличной жизни, то теперь наступала самая настоящая развязка затянувшейся драмы.
Борис стал копаться в себе, пытаясь понять свои чувства.
Страха как такового не было, а легкий мандраж был вызван, скорее всего, новизной ситуации – не каждый день приходилось участвовать в задержании, да еще в роли главного участника.
Новое для него ощущение – смесь презрения и злости – будоражило кровь.
Он не боялся Мамонта и его подельников, но относился к главарю как к грязной дикой собаке, стоящей у него на пути, – она вызывает опасение, но ее вид и ощущение неприкаянности раздражают. Возникает желание прогнать ее подальше от себя.
Лесок закончился, Борис вышел на обочину дороги. Повертел головой, силясь в наступающем сумраке разглядеть машину Мамонта. Чертов сиделец, подозрительный до неприличия, постоянно менял место стоянки, заставляя Бориса и Сайгона метаться по дороге.
«Жигули» обнаружились у старых сарайчиков, вплотную примыкавших к проезжей части. Зачем они здесь стояли, Бориса совершенно не интересовало, но стояли они весьма удачно.