Под куполообразным потолком ели, пили, танцевали и громко разговаривали десятки хорошо одетых людей.
Меркульев и Борис в своей пыльной и потрепанной одежде инородной кляксой пятнали чистоту роскошного заведения. Особенно нелепо выглядели здесь сапоги и галифе Меркульева.
Но именно они и произвели нужный эффект. Налаженная машина развлечения дала осечку – на несколько секунд шум прекратился, все присутствующие обратили к ним недоуменные лица. Даже музыканты, до этого меланхолично играющие что-то знакомое, сбились и стали затихать.
Меркурьев, нисколько не задетый повышенным вниманием публики, быстрым шагом нырнул в неглубокий закуток. Борис едва не налетел на него, поспешая следом. За закутком обнаружилось еще одно небольшое сводчатое помещение, в котором за одним из нескольких больших круглых столов, уставленных разнообразными яствами и напитками, в окружении друзей и подруг сидел Мамонт.
Появление незваных гостей произвело впечатление. Люди перестали жевать и уставились на милиционеров.
Меркульев переглянулся с Борисом и в несколько шагов преодолел небольшое пространство. Борис после секундного замешательства сделал то же самое.
Они нависли над столом. Меркульев презрительно обвел разношерстную компанию и тихо произнес:
– Всем оставаться на своих местах. Милиция.
Он достал удостоверение, намеренно распахнув полу куртки так, чтобы все увидели кобуру. Окружающие оценили – мужчины посерьезнели, женщины тихо охнули. Люди за соседними столиками сделали слабую попытку покинуть зал, но Меркульев суровым взглядом остановил их.
Мамонт отошел от первого шока, сфокусировал взгляд на Борисе и больше не сводил с него глаз. Нехороший это был взгляд. Прицел ненавидящих зрачков плавил перед Борисом воздух.
В зале наступила хрупкая тишина.
– Продался? – прошипел, не разжимая зубов, Мамонт.
Борис смотрел в мутно-голубые глаза в обрамлении покрасневших белков и пытался найти в себе хоть какое-то чувство к этому человеку.
Обыкновенная сволочь, паразитирующая на обществе, возомнившая себя центром Вселенной…
– Не продался, а выполняет свой гражданский долг, гражданин Мамонтов. – Меркульев пододвинул себе свободный стул. – В отличие от вас, Борис точно знает, где проходят границы дозволенного…
Мамонт откинулся на спинку стула и перевел взгляд на подполковника.
– А кто определяет дозволенное? Вы, что ли? – Мамонт презрительно фыркнул. – Или, может, эта сявка?
Борис поежился от потока злобы, исходящей от этого человека.
– А почему бы и нет? Он, – Меркульев пожал плечами, – такой же член советского общества…
После секундной заминки Мамонт громко расхохотался. Окружающие несмело поддержали его испуганным хихиканьем. Меркульев терпеливо переждал эту вспышку.
– Ха! Оставьте эти речи для партийного собрания – там ваши сподвижники вам с удовольствием поаплодируют. А мы, – Мамонт широко развел руками, – мы и есть народ! И мы хотим жить! А не это… – он вдруг неожиданно талантливо, причмокивая, спародировал Брежнева: —…в ряду сосисек сраных, тьфу, социалистических стран, – и снова громко расхохотался своей шутке.
Меркульев спокойно посмотрел на Бориса и вкрадчиво спросил:
– Значит, народ – это вы? Воры и дармоеды?
– А вы поймайте сначала! – вскинулся Мамонт. – Говорить можно разное! Докажите, а потом будете разбрасываться словами!
До Бориса наконец дошло – Меркульев провоцирует Мамонта. Но зачем? Становилось интересно…
– Докажем, конечно, – еще более спокойно продолжил Меркульев, – правда, Борис?
Борис не нашел свободного стула, поэтому подошел к столу и упер кулаки в столешницу. Он решил включиться в эту игру.
Окружающие оценили бесплатное развлечение. Напряжение спало, они с интересом следили за пикировкой.
– Конечно! – бодро проговорил Борис. – И про станцию, и про вагоны с ящиками, и про то, что в них…
– Сука! – Мамонт вскочил, уронив стул. – Я тебя, гнида, из грязи вытащил! Пожить дал, сволочь неблагодарная!
Борис вытянулся и демонстративно приложил ладонь к кепке:
– Младший лейтенант Самохин! Прошу не выражаться!
Глаза Мамонта округлились, он сжал кулаки и несколько долгих секунд буравил взглядом Бориса.
– Т-ты… Я… – прошептал он трясущимися губами, – ах ты, ментяра поганый!
Столько ненависти в свой адрес Борис не испытывал никогда. Она стала почти осязаемой и ощущалась как горячий поток, сбивающий с ног. Но отступать он не собирался – в эту игру играть можно было вдвоем.
Тем временем в зале образовался небольшой людской водоворот: окружающие Мамонта подельники поняли, что дело приобрело нехороший оборот и, видимо, пришло время ретироваться, пока не поздно.
Меркульев быстрым движением вытащил пистолет и гаркнул:
– Всем оставаться на месте!
Но было поздно. Его крик сработал как спусковой крючок – бандиты бросились к выходу, отталкивая визжащих женщин и роняя стулья.
Мамонт схватился за край стола и с криком «Хрен вам, а не Мамонт!» опрокинул его на Меркульева и тут же, воспользовавшись замешательством подполковника, прыгнул на Бориса.
Все произошло настолько стремительно, что Борис не успел среагировать. Мамонт сбил его с ног и вцепился обеими руками в шею, давя на горло и истекая от злобы слюной.
Несколько долгих секунд потребовалось Борису, чтобы очнуться от оцепенения. Дыхание перехватило, только после этого сжатая пружина ненависти распрямилась со всей силой.
Он ткнул пальцами в глаза Мамонта, тот с криком скатился в сторону. Борис сумел высвободиться. Горло саднило, дыхание никак не удавалось восстановить, но он все же попытался встать.
И тут же получил стулом по голове от пробегающего мимо мужчины. Инерция удара вновь бросила его на Мамонта, сумевшего уже открыть покрасневшие глаза. Среагировал бандит правильно – крепкий кулак немедленно врезался в челюсть Бориса. Тот отлетел назад, успев все же зацепить ногу Мамонта. Оба опять повалились на грязный пол.
Меркульев барахтался среди разбитой посуды и остатков еды, запутавшись в тяжелом полотне скатерти. Пистолет выпал из его рук и отлетел в угол.
Пока Борис, стоя на коленях, тряс головой и пытался прийти в себя, Мамонт дотянулся и схватил пистолет. Ловким движением он передернул затвор и отвел флажок предохранителя.
Меркульев, измазанный соусом и вином, выпутался наконец из плена скатерти. Ему хватило мгновения для принятия нужного решения. Вместе с очухавшимся Борисом они дружно прыгнули на Мамонта. Тот, не мешкая ни секунды, нажал на спусковой крючок.
В закрытом помещении выстрел прозвучал на удивление громко. Это ощутимо добавило градуса в окружающий сумбур – к выходу рванули даже видавшие виды музыканты. Как раз навстречу милицейским свисткам и ввалившимся в помещение спецназовцам.
Борис, Меркульев и Мамонт многоруким чудовищем катались по полу. Мамонт изворачивался как мог, вращая безумными глазами, Борис и подполковник пытались завернуть ему за спину руки.
Раздался еще один выстрел – теперь глухой и едва слышимый в царящем хаосе. Меркульев наконец вывернул руку Мамонта с пистолетом и несколько раз ударил ею об пол.
Пистолет с металлическим цоканьем отлетел под стол, Меркульев рывком встал на колени и локтем двинул лежащему Мамонту в скулу.
Подоспели спецназовцы и все вместе навалились на бандита. Это уже было лишнее – от удара подполковника тот потерял сознание.
Меркульев, тяжело дыша, встал на ноги и обвел помещение диким взглядом.
Он остановил глаза на сидящем на полу Борисе, лицо которого бледнело на глазах.
– Боря, ты чего? – придушенно спросил Меркульев. – Взяли-таки скотину!
– Сан Саныч… я… – Борис кулем повалился на пол, пачкая кафель кровью.
Меркульев опустился рядом на колени и осторожно поднял голову Бориса:
– Боря, сынок, ты чего? – жалобно просто-нал он.
Борис попытался слабо улыбнуться, закатил глаза и повис на руках подполковника.
Часть четвертая
Правосудие – дело творческое, весьма ответственное. Оно в высшей степени требует внимания, способностей, ответственности и глубокой человечности. Вот почему помимо образования и опыта, помимо юридических знаний неотъемлемым качеством следователя, судьи или прокурора являются его личные, чисто человеческие качества.
Глава 1
Семь тридцать утра – время, когда генерал Цепков появляется на работе.
К этому времени невозмутимый майор-ординарец подогревает чайник и раскладывает папки с документами на подпись – важные, менее важные и совсем не важные… Кто это определяет, он или кто другой, Меркульев не знал.
Да ему в данный момент это было совсем неинтересно. Грязный, злой, пропахший кровью и грузинскими специями, он с шести утра метался по приемной, ожидая приезда начальства.
Усталость постепенно разъедала стальной стержень, держащий его на плаву, но сила воли и возбуждение заставляли раз за разом, под неодобрительные взгляды сначала уборщицы, а затем и майора, наматывать круги по маленькой комнате.
«Скорая» увезла бессознательного Бориса и еще одного пострадавшего – первый выстрел, к сожалению, тоже нашел свою жертву. Мамонт и подельники упакованы в автозак, Лысюк со своими «коммандос» отправились на базу, а Меркульев, взведенный до предела, поспешил в Главк. Пешком, пугая своим видом редких прохожих, благо идти было недалеко.
Ровно в шесть в приемную ворвался Цепков. Вид он имел не менее дикий – шинель и китель распахнуты, половина лица выбрита, вторая отсвечивала седоватой щетиной.
Еще с порога он заревел:
– Меркульев, какого черта!
Глаза майора-ординарца округлились, он выронил авторучку.
– Что происходит? Что за стрельба в центре города?
– Провели задержание, товарищ генерал! – попытался по-уставному доложить Меркульев.
– В городе?! Ты что, подполковник?! Это юрисдикция городского Главка! Это… – Генерал закашлялся, замахал руками. – Да с нас головы снимут!