— Кто, этот малахольный? — усмехнулась Пелагея, кивнув в сторону отца Евгения.
Отвечать было незачем, вопрос был риторическим. Вместо пустой болтовни я предложил:
— Что ты хочешь?
— Ты и без моих ультиматумов знаешь, что мне нужно.
— Мы уже решили это на дуэли.
— Дуэли меж нами не было, Гриша, не забывай…
— Де факто — не было, — поправил я Пелагею, — но де-юре, она состоялась. И тому были свидетели. Ты даже была вынуждена признать эту дуэль состоявшейся.
— Я тогда не знала…
— А кого это волнует? Меня, вот, уже не волнует. Ты мне полгода жизнь отравляла, изводила почем зря, плела интриги и завлекала в свои сети сестру. Неужели ты считала, что я окажусь покорной овцой на закланье? — Пелагея молчала. Лицо ее с каждой секундой мрачнело, но на этот раз мне не было никакого резона выводить ее из себя. Более того, я не верил в ее игру. Сейчас наша беседа была сродни ментальной дуэли, чем-то напоминающей то, как два гроссмейстера играют в шахматы по памяти. — Это в первые месяцы своей ворожейской карьеры, — продолжил я свой монолог, — меня можно было брать голыми руками. Именно тогда у тебя был шанс грохнуть меня или обманом завладеть моей силой…
— Не твоя она, Гриша, сколько можно повторять? Ты взял чужое, верни или брось каку, нехорошо так делать! Фу, Горин, фу!
— Своему Карлуше будешь фу говорить, — мне же можешь не фукать.
— Да, — задумчиво протянула ворожея, — а ты действительно стал сильным соперником.
— Вашими молитвами…
— Да не молюсь я за тебя, милый, — улыбнулась Пелагея. — Разве, что свечку тебе поставить могу… За упокой.
— Очень мило с вашей стороны. Знал, что дорог вам.
— Разве что, как память.
— Может, уже завершим упражнения в риторике?
— И что, договоримся?
— А почему бы и нет? План твой все одно провалился…
Пелагея попыталась сжать своего «удава» вокруг меня, но я с легкостью остановил это воздействие. Легкость, с которой я это сделал, должна была показать Пелагее, что я не блефую, что я действительно раскусил ее замысел.
— Ну что же, — кивнула мне Пелагея после этой маленькой демонстрации силы, — верю в тебя и признаю твою силу, ворожей. Но это никак не отменяет того факта, что тебе сегодня придется сдохнуть.
— Не вижу ни единой причины, зачем мне это делать.
— А вот она, — Пелагея подошла к моей сестре, на обескровленном лице которой замерла гримаса ненависти, — вот она, причина твоя, Гришенька. Она же слабость, она же рычаг давления — называй, как хочешь.
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты… — Я понимал, что сейчас настал самый ответственный момент нашей с Пелагеей партии. В шахматах эта часть игры именуется эндшпилем. — Обратив мою сестру в упыря, а после, превратив ее в вурдалака, ты подписала себе смертный приговор.
— Я подписала его тебе, Гришенька, — улыбнулась Пелагея. — И не забывай, Веру обратили вурдалаки, я лишь умело воспользовалась ситуацией.
И тут я решил сделать первую жертву фигуры.
— Я в курсе, кто надоумил Алису пойти на контакт с колдуном-имитатором. Ты нарисовала бедной честолюбивой вурдалачке красочную картину мира, в которой ей отводилась заманчивая роль матери целого вурдалачьего клана. Ты прекрасно понимала, что Алиса не сможет устоять перед предложением достопочтенного Марка Августа.
— Ты забываешь, Горин, что я всего лишь ворожея, — улыбнулась беззаботной улыбкой Пелагея. — Я не провидица и не гипнотизер. Откуда мне было знать, что этому старому прохиндею захочется заполучить силу Варвары всю, целиком? По нашему уговору ему полагалась лишь десятая часть.
— Ты знала это уже тогда, когда решила не расплачиваться с ним. Знала, что он захочет поквитаться за твой «кидок». И ты однозначно знала, как именно он будет действовать.
— Твоим словам нет и быть не может никаких доказательств. А если бы и были, — Пелагея хмыкнула себе под нос, — кому ты их предъявишь? Совету? Им плевать на тебя — лишь бы ты и твоя сила были под контролем. Бессмертным? Этим всегда было насрать как на людей, так и на обитателей мира Ночи. Единственное, чего они жаждут, так это баланса. Покуда в мире сохраняется некий статус-кво, им живется преспокойно. Стоит какой-либо стороне начать перетягивать на себя одеяло — они чувствуют для себя угрозу. Именно поэтому эта тварь, Геворг, помог тебе в решении нашего с тобой вопроса. Ему попросту выгодно иметь тебя в качестве сосуда для силы, которую должна была унаследовать я. Тебя легче контролировать, легче использовать. На меня же, где сядешь, там и слезешь. Не хотят они такого соперника в свою касту пускать. Неудобен им такой соперник.
— Мне никакие доказательства не нужны, — уверенно ответил я, словно бы невзначай убирая руки за спину и нащупывая свой антивурдалачий нож, — никому я ничего доказывать не собираюсь.
— Тогда, какая, на хрен, разница, как и почему я все это затеяла? — взревела Пелагея.
Ей, похоже, надоел наш диалог. Ощущение скорой победы не самый лучший советчик в переговорах. Можно упустить нюансы и детали, от которых многое зависит. Если не сказать — все.
— О, поверь, есть разница, — усмехнулся я. — Но вернемся к так называемому «рычагу давления» на меня. — Я медленно подошел к сестре и встал напротив нее. Позади Веры по-прежнему стояла Пелагея. — Что ты имела в виду, говоря сии слова?
— Все, что ты сегодня увидел, все, что я показала сегодня этому миру — есть мой манифест, Горин.
Я лишь улыбнулся.
— Дай угадаю, звучит он примерно так: «Верните мне мою силу, иначе устрою революцию».
— Если коротко, то да, — согласилась с моим видением ситуации Пелагея. Только манифест мой направлен не на кого-то конкретного из высших слоев власти, а на тебя лично. Ты прекрасно понимаешь, что за тебя и твою силу никто впрягаться не станет, коль на кону будет власть и устоявшийся миропорядок.
— И что же ты предлагаешь?
— Гриша, я все еще могу убить тебя и завладеть частью силы. Но я не хочу довольствоваться частью — мне нужна вся сила. Целиком и полностью.
— Зачем?
Ворожея рассмеялась.
— Это уже не твоего ума дело, Гришенька. — Внезапно улыбка с ее лица стерлась, а в глазах сверкнула недобрая искорка. — Итак, мы имеем следующий расклад. В твоих руках моя сила и мой фолиант. И только я могу пользоваться, как первым, так и вторым. Вернуть свою сестру к жизни ты не сможешь, фолиант не откроет тебе и десятой доли своих тайн. Ты для него чужак. Да и те знания, что он позволит заполучить вряд ли тебе помогут. Далее, мой манифест вынудит твоих сюзеренов принять решение о твоей ликвидации. Да, при этом раскладе я также не получу свою силу, но и тебе он, очевидно, не будет в кассу.
— Ну, почему же, утереть тебе нос — уже достижение.
— Назло маме отморожу уши? Позиция ребенка, — фыркнула Пелагея. — Давай так, Горин — я прямо сейчас возвращаю твою сестру к жизни, но для этого мне нужна твоя сила и фолиант.
— А я, такой наивный, сейчас сопли распущу и поверю тебе на слово, так?
— Я и не думала, что ты пойдешь мне навстречу. Именно поэтому я придумала иную комбинацию.
— Ох, я весь — внимание.
— Ты пускаешь меня к себе в гости, внутрь своего сознания, я же решаю вопрос с Верой и удаляюсь. Ты проверяешь честность сделки, прощаешься с сестрой и умираешь. В посмертии же ты добровольно отдаешь мне мое, и с миром уходишь за кромку. Соглашайся, ворожей, предложения лучше уже не будет.
И тут я вывихнул мозг своему противнику:
— Согласен.
— Что? — изумилась столь легкой победе Пелагея. — Ты согласен? Позволь узнать, почему? Неужели осознал всю тщетность своих попыток бороться со мной?
— Именно так, Пелагея Батьковна. Клянись луной и богами в том, что сделаешь все в точности, как обещала и я пущу тебя в свое тело.
Глава 23
Надо ли говорить, что после своей клятвы Пелагея выторговала аналогичную клятву луной и богами с меня самого? Не поверила, старая, что я могу вот так запросто сдаться и повиноваться ее воле. Но я и на этот раз не разочаровал свою названную родственницу.
— Клянусь луной и всеми богами, что добровольно отдам ворожее Пелагее фолиант и силу, обретающуюся во мне. Обозначенные предметы передам ворожее Пелагее в уплату ее работы по возвращению моей сестре, Вере Гориной, человеческого естества и человеческой сути.
Немного затянутая клятва получилась, согласен. Но в этом деле важна каждая мелочь. Лучше коряво, но максимально точно, нежели коротко и пафосно.
— Да будет так, — ехидно улыбнулась Пелагея, скрепляя наши с ней обязательства крепким, совсем уж не женским рукопожатием.
— А кровью не надо окропить договор? — уточнил я на всякий случай, потирая чрезмерно сжатую кисть — не хватка, блин, а тиски какие-то. Даром, что старуха.
— Нет, — уверенно покачала головой Пелагея, совершенно не оценив моей шутки, — это только с вурдалаками работает. Промеж живых достаточно клятвы произнесенной в присутствии силы и свидетелей от мира Ночи. Кстати, — тут же уточнила Пелагея, — это и тех касается, кто о силе ничего не ведает. Обычный человек тоже должен понимать, что и кому он говорит. Ибо всякое слово имеет вес.
— Иными словами, — перефразировал я, — за базар отвечать нужно.
Сказал и после призадумался: про силу понятно, тут ее сейчас хоть половником черпай. А что Пелагея насчет свидетелей несла? Мы же тут, как я понял, одни тусуемся. Вуаль невнимания, или кокон, как его на страницах фолианта кличут, полностью нас от физического мира отделяет. У нас тут даже время идет своим чередом. Я задал ворожее интересующий меня вопрос, но ответ получил размазанный и слишком уж туманный.
— Кому надо, Гришенька, те наши клятвы слышали.
— Ну что ж, — не стал чиниться я, — не хочешь говорить, не надо. Сам разберусь.
— Уже не разберешься, ворожей, — с ехидцей в голосе и заблестевшими от предвкушения скорой добычи глазами, ответила Пелагея. — Очень и очень скоро ты окажешься там, где тебе эта информация будет уже ни к чему.