вертится. Даже если он и скажет, что нашел последнюю жертву уже мертвой, то встанет вопрос, почему он не вызвал полицию и скорую? Этих обвинений в совокупности с подозрением в их причастности к более тяжким преступлениям вполне хватит для того, чтобы задержать их и как минимум остановить эти ужасные убийства. Как максимум же их задержание позволит Вилкиной выиграть время на сбор доказательной базы для суда.
В том, что подозреваемые повторят этот трюк с возвращением на место преступления, у девушки сомнений не было. Как правило, психи четко придерживались своих ритуалов. Оставалось лишь смириться с самым худшим в ее профессии — с ожиданием нового эпизода. А до поры до времени Катерина планировала лично участвовать в слежке за объектами. Разорваться надвое она не могла, как бы ей того ни хотелось. Пришлось выбирать, за кем именно следить. Группе говнюка Самойлова она поручила слежку за таинственным священником, Вилкиной же достался ординатор первого года Горин Григорий Олегович. За ним она и стала наблюдать, подключив все имеющиеся в ее распоряжении средства.
За время слежки Катерина и ее команда выяснили много любопытных фактов об объекте, основным из которых была его связь со вторым подозреваемым по делу, бывшим священником Московской Епархии отцом Евгением, в миру А. А. Смирновым. Кстати, информации об этом подозреваемом было с гулькин нос, да и та в основном касалась его прежней жизни, до его рукоположения — так, кажется, в православии называется обряд присвоения церковного сана. Все, что происходило с этим Смирновым до его духовной деятельности, укладывалось в понятие «рядовой гражданин». Ничего интересного: родился, школа, Рязанское военное училище, женился, армия, война, ранение, развелся, принял сан. Все, дальше полный ноль, словно после рукоположения этот человек выпал из сего мира полностью. Ни банковских карт, ни адреса проживания, ни причастности к какой-либо епархии. В синоде это прокомментировали просто: «У нас нет данных о таком священнике». После двухтысячного года о гражданине Смирнове, он же отец Евгений, нет информации, хоть ты тресни. Ах да, проныра Самойлов нашел где-то медицинскую карту Смирнова, где были указаны его группа крови и резус-фактор. С кровью в желудках жертв они не совпадали, а посему нужно было сосредоточиться на втором подозреваемом. Его медицинскую карту удалось подрезать в Пироговке, где Горин некогда учился, и тут уж мир для следователя Вилкиной заиграл другими красками — группа крови и резус-фактор Горина совпадали с теми, которые обнаружил Карпыч. Да, формально это ничего не доказывало, группа крови и резус могли просто совпасть. Но Вилкина уже взяла след, словно заправская ищейка, и ничто не могло убедить ее в непричастности этого ординатора к убийствам.
За пять последующих дней девушке удалось выяснить, что с отцом Евгением Горин виделся несколько раз, в основном после работы в больнице, где проходил ординатуру. Встречались они в небольшом старинном особняке в центре Москвы, проводили в нем от двух до пяти часов кряду, а после расходились каждый по своим делам. Вилкина пыталась попасть в этот особняк, но двери ей никто не открыл. Было ясно, что дом этот не используется как жилой фонд. В кадастре он числился как объект культурного наследия, охраняемый государством, но кому он принадлежит, выяснить так и не удалось. В бумагах присутствовала такая путаница, что сам черт ногу сломит. В целом выходило, что этот объект культурного наследия относится к Московской Епархии, но сами служители культа так и не дали четкого и однозначного ответа, кто и чем там занимается. На всякий случай Вилкина установила наблюдение за этим домом, но оно пока никаких результатов не принесло. Окна в особняке были плотно задрапированы шторами, а сам он находился за высоким каменным забором — да уж, негусто информации. На территорию никто, кроме Горина и Смирнова, за время наблюдения не проникал, из чего можно было сделать вывод, что большую часть времени здание пустует. И это в дорогой-то столице, в самом ее центре, где квадратный метр жилой площади стоит баснословных денег! В общем, наблюдение за странным особняком ничего толком не дало, а скорее наоборот — добавило в дело белых пятен.
Кроме стационара, имелась у этого Горина и другая работа — он трудился рядовым стоматологом на севере Москвы. Вилкиной такая карьерная перипетия показалась странной. Казалось бы, у тебя уже есть хорошая профессия — стоматологи во все времена неплохо зарабатывали. Так трудись и наслаждайся плодами своего труда, зачем тратить еще восемь лет своей жизни на медицинский институт? Чего ради? Чтобы стать простым терапевтом в поликлинике или стационаре? Ответ на этот вопрос Вилкина нашла в личном деле Горина. Как оказалось, по первой своей профессии он не стоматолог, а зубной врач, то есть имеет среднее специальное образование. Катерина навела справки. Оказалось, что с таким образованием выше пломб уже не прыгнешь, для любого дальнейшего карьерного роста необходимо высшее. Почему в итоге он не стал поступать на стоматологический факультет и не продолжил развивать именно это, более перспективное, по мнению Вилкиной, направление, стало ясно лишь тогда, когда Катерина узнала, кем были родители Горина. Вернее, ей удалось понять логику его метаний в карьере.
Родился парень, как говорится, с золотой ложкой в заднице. Папа миллиардер, крупный финансист, мама искусствовед и филантроп. Учился Горин в престижной гимназии в Москве — одним словом, со всех сторон упакованный подросток. Но в начале нулевых случился глобальный передел бизнеса. Горин старший с супругой погибли в авиакатастрофе и отошли не только в мир иной, но и от дел. По какой-то причине отец не оставил сыну свою империю, и в одночасье оба отпрыска четы Гориных оказались без гроша в кармане на попечении бабки по материнской линии. Горину с малолетней сестрой пришлось переехать в провинцию, где он и поступил туда, куда получилось поступить, то есть в медицинский колледж. Более того, Горину пришлось еще и кирзу потоптать в армии по срочке. В это время умерла его бабушка, и после демобилизации Гориным младшим пришлось вернуться в Москву, где они с сестрой поселились в квартире матери — единственном стоящем наследстве огромной империи родителей. Денег от продажи бабкиной квартиры хватило ненадолго, так что Григорий вскоре нашел работу в маленькой стоматологии и поступил на бюджет в медицинский университет. Получается, поступил он туда, куда взяли, а не туда, куда хотелось. На стомфак уже попросту не хватило средств.
По всему выходило, что триггерных факторов, необходимых для возникновения маниакальных замашек, у Горина в жизни было с избытком. Плюс ко всему прочему его сестру сразил какой-то недуг, она стала инвалидкой-колясочницей. Стало быть, размышляла Вилкина, мы имеем неуравновешенного маменькиного сынка с кучей поводов убивать.
Профайлер из Вилкиной был так себе, да и не было в России такой профессии, эта ниша была давно застолблена забугорными спецслужбами. Но чтобы понять, что психологический портрет преступника и таковой портрет подозреваемого Горина совпадают, не нужно было быть семи пядей во лбу. После изучения материалов, которые нарыл лапочка Звягинцев, Катерина еще более убедилась в необходимости прижать этого подозрительного парня к стенке. Не поколебали ее уверенность ни его положительные характеристики с места учебы и работы, ни золотая медаль в школе, ни трогательная и трепетная забота о сестре-инвалидке. Что с того? Многие пойманные маньяки тоже были примерными семьянинами и образцовыми работниками, но всех их объединяло трудное детство и сугубо индивидуальные травматические факторы, сломавшие их психику. Детство у Горина было сахарным, а после жизнь окунула его в личный ад. И да, кого-то такой жизненный расклад не сломал бы — как ни крути, у Гориных после смерти родителей оставались и некоторые средства, и даже крыша над головой. Они не попали в детдом, они не голодали и в целом были худо-бедно упакованы. Но то для обычного рядового человека нашей необъятной родины. Для таких же «золотых» детей, как Горины, подобные жизненные перипетии могли, и, скорее всего, стали причиной психической неустойчивости. Из медицинской карты сестры Горина, Веры Гориной, Вилкина, к примеру, узнала, что инвалидкой она сделала себя сама. Никаких органических патологий позвоночника или травм у нее не было. Она попросту внушила себе эту болезнь — вероятно, ответ детской психики на психологическую травму. И сделала она это лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание брата. Ну, или общественности, тут уже непринципиально.
В общем, время шло, слежка продолжалась, но каких-либо противоправных действий Горин и Смирнов не совершали. Самойлов докладывал, что после встреч с Гориным Смирнов отправлялся на своем двухсотом крузаке (тот еще пример монашеского аскетизма) в один из подмосковных монастырей. Чем отец Евгений там занимался, оперативнику выяснить не удалось, поскольку монастырь был из числа закрытых и попасть внутрь без привлечения внимания не представлялось возможным. Тем не менее наружное наблюдение за монастырем установило, что периодически там принимают гражданских лиц, причем чаще всего этих лиц привозят в состоянии какого-либо опьянения.
— Прости, не поняла? — уточнила Катерина у Самойлова, когда тот завершил свой ежевечерний доклад.
— Ну, неадекватные они, — пояснил опер. — Приезжает какой-нибудь гелик или майбах, оттуда выносят полумертвое тело, размахивающее руками, пять-шесть часов их маринуют за стенами монастыря, а после они выходят оттуда на своих двоих.
— Их там что, капают? — вслух размышляла Вилкина. — В Москве полно специализированных рехабов. Зачем в монастырь-то тащить к черту на рога?
— «К черту на рога в монастырь»? — не удержался от колкости Самойлов. — Странное у вас, Екатерина Алексеевна, чувство юмора.
— Уж какое есть, — огрызнулась Вилкина, понимая, что действительно сморозила глупость.