Соглашусь с мнением любого из читателей — здоровыми такие отношения не назвать, но родню, как говорится, не выбирают. Мы друг у друга одни и, несмотря на очевидные сложности в наших отношениях, готовы в кровь расшибиться, но остаться семьей.
Такое положение вещей в нашем с ней маленьком мирке в большей степени устраивало именно Веру. В силу своей юности (ей лишь недавно восемнадцать исполнилось) и особого склада характера отношениями с парнями, а тем паче семьей Вера обзаводиться не спешила. Я на эту тему консультировался заочно с психиатром, и мы оба пришли к выводу, что сестра таким образом сама для себя ставит эмоциональные барьеры: «Если у меня не будет семьи, я ее и не потеряю». В целом вполне логично.
Корни такого подхода к жизни, разумеется, растут из трагической ситуации, которую нам обоим пришлось пережить несколько лет назад. И все бы ничего, да только Веркина кривая логика распространялась и на меня самого. Начиная с моей бывшей невесты Насти Воронковой, сестра всеми правдами и неправдами не позволяла мне заводить сколь бы то ни было серьезные отношения с противоположным полом.
В чем это проявляется, полюбопытствуете вы? Так я вам отвечу — представьте себе отношения с парнем, у которого на руках сестра-инвалидка, вечно впутывающаяся в сомнительные, а порой и в откровенно криминальные ситуации. На моей памяти одних только приводов в полицию у моей сестры было штук семь или восемь. Верка с четырнадцати лет на учете в детской комнате милиции числится. Да я нашего участкового в лицо знаю, за руку с ним здороваюсь, когда на улице встречаемся. Он в нашу квартиру порой как к себе домой ходит. Чуть какая нелепая или странная движуха на районе намечается, а Владислав Сергеевич Борис (это у него реально фамилия такая — Борис) уже у наших дверей, дознание проводит. Не замешана ли моя Верочка, не видела ли чего. Благо с Владиславом мы одногодки и умеем договариваться по-мужски, так сказать. Но будь на его месте какой другой капитан полиции, сидеть бы моей Верке в местах не столь отдаленных, это как пить дать. А, быть может, и мне вместе с нею.
Так вот, Верка с таким-то характером всех моих пассий и распугивает. Не сразу, конечно. Пару месяцев она мне дает на «погулять да пар спустить», как она сама выражается. О мужском здоровье и определенных плотских потребностях она, вероятно, уже лучше меня знает, а потому до поры до времени позволяет мне побыть в обществе других женщин, а после все, шабаш. В ее воспаленном мозгу зреет очередной идиотский план по выкуриванию из нашего с ней жизненного пространства левой самки.
Самое ужасное во всей этой ситуации (и мне придется это признать рано или поздно) — это то, что мне такой расклад стал нравиться. Ну, сами посудите, отношения есть? Есть. Конфетно-букетный период присутствует? А как же. Далее происходит покорение женского сердца, а в самый что ни на есть ответственный момент, когда следует переходить к более серьезным отношениям, моя избранница как бы самоустраняется, не выдержав натиска со стороны моей сестры. Официально я, как водится, такого подхода не одобряю, мы с Веркой ссоримся, а после миримся. От вновь образовавшегося трио остается дуэт, и весь цикл запускается по новому кругу. И волки сыты, как говорится, и овцы целы. То есть я и не под каблуком у другой бабы, и при этом нагулявшийся.
Да-да, знаю, лечиться мне у психиатра нужно. Но пока я не готов ни к крутым переменам в своей жизни в виде серьезных отношений, ни к тому, чтобы сестру оставить на кого-то другого (тут вообще труба, как мне кажется), ни к тому, чтобы завязать узелком, эмм, любое мое общение с противоположным полом. Это дело я люблю, умею, как говорится, и частенько практикую. Благо, и язык у меня подвешенный, и сам из себя я никак не урод. Девушки частенько ко мне липнут сами, мне и делать для этого ничего не нужно. И чаще всего липнут как раз те девушки, которым от меня нужна именно помощь. Ну, вы знаете такие типажи — «брошенки» там всякие, «разведенки» с прицепами и без, «святые мученицы» с пьющими и гулящими мужьями-абьюзерами и так далее по списку. Каюсь, водится за мной такой грешок — страдаю синдромом спасителя, из-за чего частенько влипаю в неприятные ситуации. Но это уже совсем другая история, точнее, истории — их реально много. Выводы, однако, я давно уже сделал и сейчас почти научился щелкать таких вот «проблемных» на раз-два. Ну а после «разоблачения» у меня уже руки развязаны: хочешь — впутывайся, а хочешь — мимо проходи. В последнее время, к слову, я чаще мимо иду. Ну их, этих странных барышень с их жизненными ситуациями, трудностями и тупиками, в баню! У самого проблем выше крыши. И как я их только нахожу, ну не по запаху же⁈
Ладно, заболтался я. Не о том история. В тот день после очередного «сопливо-слезливого» примирения с Веркой я почему-то быстро отрубился. Глаза слипались так, что я просто не смог дальше терпеть и вырубился прямо в зале, на Веркином диване, даже не раздевшись. Как ни старалась сестра меня добудиться, ничего у нее не вышло. Проспал я тогда целые сутки, Верке даже пришлось в моей комнате ночевать. Мне ничего не снилось, я просто пребывал в каком-то состоянии полного забвения. Словно из меня вынули жесткий диск, на котором хранились все мои воспоминания, переживания и опыт, а вставили его лишь под утро. И то лишь для того, чтобы моя операционная система загрузилась и, проанализировав ситуацию, приняла решение тащить свой ленивый зад на работу.
А что? Чувствовал я себя сносно, если не сказать хорошо. Поднялся я в пять утра безо всякого будильника и был практически свеж и бодр. Грудная клетка по какой-то непонятной мне причине уже не болела. Я полежал минут десять на диване, прислушиваясь к своим ощущениям, повздыхал в надежде ощутить знакомую уже боль от сломанных ребер, да и принял волевое решение не прогуливать работу. Себе дороже выйдет. Один день мне еще как-то простят, для более длительного больничного уже нужна справка. А для этого надо вызвать врача на дом, а то и самому в поликлинику топать. Нет уж, увольте, бывал я в наших поликлиниках.
К тому же в памяти вновь ожили образы, мерещившиеся мне накануне. Бабка Семенова в виде бесплотного сексапильного призрака, наш с ней разговор о силе, которой она меня якобы наградила — блин, приснится же такое! Мозг упорно отказывался принять за чистую монету события минувших суток. Однако каким-то внутренним чутьем я ощущал неладное. Объяснить это чувство очень трудно, его просто ощущаешь, и все. Так вот, я каким-то шестым чувством понимал, что все, что мне привиделось, имеет под собой вполне реальную подоплеку. Возможно, не все, возможно, лишь частично, но однозначно какая-то часть вчерашних событий мне все же казалась реальной.
Я вдруг в деталях вспомнил, как именно выглядела во сне новопреставленная бабка Семенова. И меня словно током ударило: а ведь проверить, она ли это ко мне являлась или же все было плодом моей больной фантазии, было проще простого. Мне всего-то и нужно было вернуться в больницу и наведаться в наш морг. Там я увижу покойницу и смогу сравнить. И это не то, о чем вы подумали — фигурка той Семеновой из сна, разумеется, ни в какое сравнение с тем, что я увижу в реальности, идти не будет. Дело в другом — во сне, я это помнил отчетливо, у девицы Семеновой над лобком были вполне себе заметные родинки. Располагались они так чудно, словно созвездие какое. Увижу — точно узнаю. Реальную бабку Семенову я голой никогда не видел и выдумать эти родинки мой мозг никак не мог.
План, в общем, был проще некуда. Я должен взглянуть на труп и сравнить его приметы с теми, которые бросились мне в глаза во сне. И если на оригинале не будет родинок или их расположение окажется иным, или они будут не такими и не в том количестве, то есть если я хоть на секунду засомневаюсь, то можно будет смело списывать все эти видения на гипоксию мозга и посттравматическое психическое расстройство.
Верку я будить не стал, так рано она никогда не просыпалась. Хватит с нее вчерашних скандалов и потрясений, пусть дрыхнет. Я опять поймал себя на мысли, что занимаюсь гиперопекой. Это же она вчера накосячила, а потому огребла заслуженно. Ан нет, все одно — жалею. Надо бы с ней как-то построже, что ли. А то я ее так никогда на ноги не поставлю (во всех смыслах) и замуж не спихну. Не жить же мне всю жизнь с сестрой!
Приняв душ, наспех позавтракав и выпив чашку кофе, я вылетел из дома. Пока бежал к метро по морозу и ехал в душном вагоне, думал о странных вывертах и метаморфозах человеческого организма. Бывает, и живешь по расписанию, и питаешься, как положено, спортом занимаешься, а все одно — чувствуешь себя как собака побитая. Неделями, месяцами не отпускает тебя накопленная за годы учебы и работы усталость. А тут, после такого мощного стресса, мой организм просто распирало от бодрости. Хотелось куда-то бежать, хотелось активности, действия, продуктивных результатов. Такое чувство было, что чем бы я ни занялся сегодня, все удастся. И я сейчас даже не про медицину говорю. Была у меня какая-то внутренняя уверенность во всем, что я делаю и о чем думаю. Залез бы сейчас на биржу — наверняка сорвал бы банк. Занялся бы разработкой стартапа — по любому бы выстрелило. Да куда там — была какая-то дичайшая уверенность в том, что любая несуразная дичь, какой ни займись, все в моих руках сегодня превратилось бы в золото. Хоть книгу пиши — бестселлер века выйдет, хоть в сомнительную историю с криптовалютами влезай — что ни купишь, то на порядки вырастет за пару лет.
Всегда бы таким бодрым быть. Интересно, это так гормоны стресса на организм влияют или же мне Зубков все-таки вколол что-то наркотическое, пока я в отключке был? Кстати, это многое бы объяснило. Как я об этом раньше не подумал? Надо будет у него спросить.
До больницы я добрался довольно быстро — повезло, что проснулся рано. Ввиду профицита времени срезать путь по той малоприметной тропинке между домами не стал, мало ли что. Снаряд, поговаривают, дважды в одну воронку не падает, но лучше не рисковать. Времени на расхлебывание очередного геморроя у меня сегодня не было. Уже на территории стационара мелкими перебежками от здания к зданию я прокрался к нашему моргу. Удалось остаться никем не замеченным, что меня порадовало. Мой нездоровый интерес к трупу бабки Семеновой наверняка не остался бы без внимания, узнай кто, что я приперся на работу чуть свет только ради того, чтобы полюбоваться на ее обнаженное мертвое тело. Это даже для меня самого выглядело странно. Утро сгладило все острые углы моего вчерашнего восприятия мира и заставило смотреть на вещи со всем возможным в данной ситуации скепсисом. Если вчера я еще не знал, верить ли мне собственным глазам и ощущениям, то сегодня весь тот бред, что со мной творился в последние сутки, казался мне именно что бредом чистой воды. Я был почти уверен в том, что увижу покойницу и выдохну с облегчением, не обнаружив на ней искомой россыпи родинок.