шит. Взвалила на плечо да приперла вот ко мне. Почитай седмицу уже лежишь, — пояснила его появление в избе бабка.
— А вчерашнего дня какой-то ухарь явился, лошадь в мыле, тебя всё искал. Я и сама не сказала, и деревенским запретила.
— А кто таков, не сказал? — князь задумался, кто б это мог его искать. Окромя Гостомысла, никто и не знал, куда он направился, а тому зачем бы вслед скакать?
— Не сказал. Я ему сказала, что ты в Воронье уехал, он лошадь повернул и туда поскакал, да так быстро, будто его волки гнали.
Попросил Светозар описать ему мужика.
— Ну каков он? — Малена задумалась. — Лицо широкое, глазки маленькие, как у порося, глубоко посаженные. Губы ещё поджимал постоянно. Нос большущий да кривой. Бороденка жидкая, как у козла. Сам коренастый, толстоват да кривоног. Одет был в простую рубаху и штаны из грубой ткани.
Светозар слушал описание и понимал, что Малена говорит о Гостомысле. Он нахмурился. Зачем Гостомысл так спешит его найти? И почему он не сказал, что это он? Малена сказала, что говорить, что его не видели, не стала — не поверил бы, знал он точно, что Светозар сюда направился. Подивился князь бабкиной смекалке.
Гостомысл же успел найти пособничков своих и в Вороньем разузнать, что князь был на болоте, к ведьме сходил и прочь отправился. Где теперь его искать, наместник не понимал. В Буруны, куда его послали в Щучьем, сказав, что князь там завсегда ночует, возвращаться было боязно, а ну как кто чего заподозрит. То, что князь там часто бывал, знавали все, мало ли с кем он там дружбу водит. Решил и он к ведьме наведаться, авось та чего расскажет.
Бабка приветила угрюмо, всё бурчала. Пришлось подхалимничать да кусок окорока в путь взятого отдать. Тогда и рассказала, что ищет Светозар ведьму древлянскую. Но где та, она не ведает, видать, мало показалось ей окорока, чтобы и этому заезжему рассказать, что знает. Но посоветовала в Турове разузнать, может, тамошние ворожеи что знают.
Туда наместник и отправился, переночевал в Вороньем, а наутро в путь двинулся.
Князь тем временем в себя пришёл, с постели уже сам вставал, но пока слаб был. Не отпускала его Малена в дорогу, мало ли, с коня ещё свалится. Грома Горяшка тоже привела, опосля того как Светозара к бабке притащила. В лесу изловила и привела.
Сама Горяшка тоже захаживала, улыбалась князю несмело и всё поддержать того пыталась. Уж не метит ли и она в невесты? Нет-нет да мелькало в голове Светозара.
Вот и опять пришла, князь смотрел, как крепкая и здоровая девка колет дрова. Высокая и статная, с широкими плечами и узкими бёдрами, руки сильные, ей бы в поляницы. У неё были длинные рыжие волосы, заплетённые в толстую косу, и весёлые карие глаза. Лицо Горяшки было круглым и румяным, с веснушками на носу. Она то и дело бросала на князя взгляд украдкою, откидывала на спину тяжёлую косу и смахивала широкой ладонью с лица пот и выбившиеся прилипшие волоски.
Но девица мало занимала его мысли, ему хотелось поскорее отправиться дальше.
Ведьма, что живёт в топях около Бережков, могла оказаться той самой или нет, но узнать он мог это лишь побывав у неё самой.
Наконец Малена сказала, что сил он достаточно набрался и может дальше ехать, подсказала путь короткий, чтобы по пути в Туров не заезжать. По нему-то Светозар коня и направил. Поблагодарил на прощанье Горяшку, подарил ей бусину, глаза девки так и засияли огнём. Князь даже подивился, такой мелочи радуется, но значения не придал, сел на коня и поскакал.
Дорога до Бережков была, считай, не дорога вовсе, так, тропиночка среди густой чащи, но добрался он быстро, за четыре дня. В деревне отдохнул, снял у вдовой бабы угол, баню помог той истопить, напарился. К ведьме решил поутру идти. И лёг спать.
Наутро, умывшись колодезной водой, поблагодарил хозяйку, оставил ей за еду и кров плату, богатую по меркам деревни, — ленту алую да серебряную векшу. И пошёл через пролесок по тропке в сторону топей.
Дойдя до берега болотца, остановился, гати не было видно, и как бабка тут ходит? Само болото было почти не видно из-за тумана, что стелился почти от топкого бережка. Тут и там то и дело торчали чёрные коряги. Вокруг всё ухало и скрипело, со дна поднимались и лопались на поверхности воды пузыри. Покричал Светозар, пытаясь ведьму дозваться, но никто на зов не откликнулся. Выломал тогда батог побольше и сам вперёд двинулся. Идёт, путь прощупывает, ноги в тине путаются. Всё вокруг хлюпает, булькает.
Тут ещё из-за куста анчутка выскочил, князь от неожиданности аж в болото сел, весна была совсем ранняя, и вода оттого ещё холодила тело. А бесу только радость.
Небольшой, не больше пяти вершков росту, покрытый чёрной короткой шерстью, с длинными острыми коготками, бесёнок скакал вокруг упавшего Светозара и что-то неразборчиво бормотал. Князь вытащил меч и начал им пугать анчутку, как известно, они лишь железо да соль и боятся. Тот заверещал и кинулся прочь.
А в тумане послышался каркающий старческий голос:
— Ты зачем это моего беса стращаешь? А?
Мара
Уже больше двух седмиц гостил в избе на болоте варяг. Дров наколол на три зимы хватит. Даже инструмент странный притащил, похожий на меч, но с тупым концом и весь в зазубринах, назвал пилой. Странная приспособа деревья валила лучше топора, а ещё быстро их на чурбаки разделяла. Прошке инструмент понравился, он даже сам попробовал, металл был тонкий и иногда выгибался дугой. Но приноровившись, он оценил придумку варягов. Надо и им такую с Вилькой заиметь в дому. Но варягу, что оценил приспособу, показывать не стал, не-ча, а то возгордится ещё. И так ходит, как петух, хвост распушив. Прошка постоянно сравнивал северянина с этой птицей или с козлом.
Вот и сейчас Эгиль стоял на краю болота, оглаживая рукой короткую бородку, а в голове домового рисовался образ козла в темной рубахе. Он даже сплюнул, когда к тому подошла Вильфрида и рассмеялась от того, что там этот ухарь ей баял. Вечерами варяг постоянно сочинял свои висы, в чем их смысл, Проша не понимал, набор слов какой-то. Кто ж бабу берёзой щита зовёт, тьфу, ладой бы там, лебедушкой, а то берёза. Как чурку какую. Совсем он не понимал, отчего Вила так к этому пришлому тянется.
Девушка тем временем позвала гостя в избу, налила ему кваса и села напротив. Эгиль опять заговорил про то, что хочет видеть ее хозяйкой Тронхейма.
Вила, уже знавшая о том, что у варягов живут свои домовые, решила спросить его, как он себе представляет уживание двух домовых.
— Просья останется тут, — пожал плечами варяг. — В Тронхейме уже есть гутгин, зачем второй?
Вильфрида даже дар речи потеряла: как это «останется тут»?
— Ты понимаешь, он же погибнет, если не появится новая ведьма?
— Он просто дух, зачем так переживать? — Эгиль искренне не понимал девушку.
— А Тишка, что будет с ним, с Гранькой? — Виле казалось, что вот-вот он рассмеется и скажет, что это была шутка. Но варяг не смеялся.
— Они вообще альвы. Ты станешь кюной конунга Тронхейма, а тебя волнуют какие-то альвы? — приподнял бровь варяг.
— Это не какие-то альвы! Они моя семья! — голос Вилы дрожал от гнева. И вот в это она влюбилась? Бесчувственный истукан!
— У тебя будет большая семья, — он начал перечислять своих родичей. — Зачем тащить нечисть?
Это он сейчас назвал самых близких ей, ну ладно, не людей, но существ, нечистью. Нет, они, конечно, нечисть, но… Терпение девушки лопнуло, и она схватила ухват.
— А ну-ка выметайся живо, — наставив на него рога, она начала выталкивать гостя из избы. — Пошёл, говорю, ну!
Эгиль, ошалевший от напора, свалился с лавки и тут же получил рогатиной в седалище. На шум прибежал и Прошка. С криком «наших бьют!» вцепился варягу в волосы. С притолоки от поднявшегося сквозняка упал ошалевший от всего паук. И свалился прямо на нос орущего благим матом варяга. Тот от неожиданности завопил ещё больше, перевернулся и прямо на четвереньках вылетел из избы. По пути чуть не снеся лбом дверь. Где на него тут же набросился Тишка. Упырь вцепился острыми зубами в ногу северянина и трепал того, что твой цепной пёс.
Отбившись наконец, Эгиль рванул в сторону болота, забыл и про меч, брошенный на завалинке, и про приспособу дивную. Едва он ступил в воду, как его тут же окружили мавки и кикиморы, те тоже на шум явились. Чуть не утопили.
Выбравшись на берег с другой стороны, варяг отдышался, опершись руками о колени.
— Сумасшедшие какие-то, — выдохнул он.
Горячая кровь требовала вернуться и отомстить, но тропинка, как назло, пропала, да и хихикающие кругом мавки уверенности не добавляли. Сунься снова — так точно утопят проклятые.
Осмотрел себя на предмет повреждений — так и есть: все штаны разлохмачены, на ноге следы зубов упыря. Варяг задумался: а ежели помрёт? Ядовитые они или нет? Этого он, к сожалению, не помнил.
Сплюнув, поднялся: нога зудела и болела. Дохромав до ближайшего дерева, выломал палку и пошёл в сторону деревни, решив вернуться на драккар и найти вëльву посговорчивее и желательно без приданного в виде бешеных альвов.
Прошка тем временем утешал ревущую в избе Вилу. Она горько рыдала, уткнувшись носом в тёплую, пахнущую пирогами и пылью шёрстку домового.
— Я ему квас наливала, баню топила, — всхлипывала она. — А он что? Пусть, говорит, помрёт. Разве же так можно? Как это помрёт? А Тишка? Какая Тишка нечисть? Правильно, никакая.
Казалось, она говорила сама с собой, но Прошка лишь молча похлопывал её маленькой ручкой по спине.
— И правильно, мы тебе хорошего жениха сыщем, тутошнего, зачем нам эти дикари.
Но пилу в пылу потасовки, пока Тишка трепал варяга, он всё же припрятал: в хозяйстве сгодится, чай.
— Никакого мне не надо, он тоже скажет, что вы нечисть, — вновь всхлипнула Вила.
— Так ты и его ухватом по хребту погладишь, — усмехнулся домовой. — А мы подсобим.
В избу проскользнула Гранька.
— Чего сырость развели, от сырости анчутки заводятся. А они ой какие зловредные, — кикимора сморщила тонкий носик. — Даже мы их не любим. Вредные они страсть.