Присела на лавку и утащила с блюда румяный пирожок, тут же ухватив кусок побольше мелкими острыми зубками.
— А как вернётся? — всполошилась ведьма. — Это он с нежданки так утёк, а вот вернётся, да с мечом или воев приведёт?
— В болоте притопим, — махнула зажатым в сухонькой ручке пирожком Гранька, уже и повадки мои переняла, недовольно подумал Прошка. — Пусть только сунется.
Пару дней ведьма с домочадцами всё ж провели беспокойно, мало ли явится кто; но, видимо, гость понял, что защитники у Вилы хорошие, и более к ним не сунулся. Водяной сказал, что видели, как драккар от берега отчалил и в сторону севера подался. Ну, то и хорошо, спокойнее стало.
Вила сидела у окна и пряла; веретено споро крутилось в её руке. Задумчивая более чем обычно, она была ещё и молчалива. Прошка решил её чем-то развлечь и рассказал, как девки в деревне Лелин день праздновали.
— Я с горушки наблюдал, — начал домовой. — Ночь ясная была, звёздная; костры запалили большие. Парни с девками через них прыгали, плясали вокруг, песни пели. Красиво как было! Но самое интересное днём, конечно, было. Выбрали Лелю, самую красивую девку в селе. В этом году Жданка ей стала, — домовой покосился на Вилу. — Ежели б ты тама жила, конечно, б тебя выбрали.
— Меня бы не выбрали. Леля — она светловолосая, златовласая. А я? Как ворона! — девушка посмотрела на косу иссиня-чёрного цвета и отбросила ту за спину.
— Но краше других, — начал было Прошка.
— Рассказывай дальше лучше, — перебила его Вила.
— Девы все нарядные пришли, в белых платьях; узоры яркие по подолу вышиты, венки большущие на головах. Усадили Жданку на скамью, дёрном покрытую, и понесли на берег, где гулянье проходит. Усадили в центре и стали ей дары, словно самой Леле, подносить. А как к полуночи дело дошло, парней прогнали, скинули платья, оставшись в одном исподнем, и стали хороводы водить; но я-то смотреть не стал. Сама знаешь, нельзя мужикам женскую волшбу видеть, особенно в Лельник творимую.
Вила кивнула, отложила пряжу и встала, разминая затекшие от работы руки. Тишка уже натаскал в баню воды: вон дымок курился. Банник расстарался, истопит скоро.
Отнесла кусок хлеба овчиннику: тот исправно следил за хозяйством, нужно было не забывать следить за тем, чтобы всегда сытый был. Идя обратно, заметила в кустах странное существо: черное всё, уши длинные, как у зайца, ручки сухонькие, почти человечьи, и огромные желтые глаза.
«Это же коловерша», — догадалась ведьма. «Неужто сила моя просыпается, о которой бабка говорила?» Вила знала, что коловерши служат ведьмам, но раньше никогда их не видела.
Существо моргнуло и скрылось в зарослях ракитника: не готов он еще к ней в услужение пойти, но его появление — знак добрый. Зайдя в избу, рассказала о том домовому. Прошка, чтоб его бесы унесли, решил изловить коловершу и тут же смылся за дверь.
Из кустов послышалась возня, по двору пронёсся чёрный заяц, а верхом на нём — истошно орущий домовой.
— Стой, тебе говорю! Стой, окаянный, — орал Прошка, вцепившись в шкуру коловерши.
Тот метался по двору, сшибая всё на пути, и тоже орал как резаный, к тому же голосом вполне людским.
— Отцепись от меня, нечисть проклятая, — визгливый, словно крик зайца, голос бил по ушам.
— Я на прошлой седмице мылся! — тут же возмутился домовой.
Вила вздохнула и вышла во двор. Схватив пробегавшего мимо коловершу за длинные уши, стряхнула с него Прошку. Тот кулем свалился на траву.
— А ну тихо, оба. Разорались, — голос ведьмы обещал им хорошую трёпку, духи притихли. Один прижал уши к спине, второй потирая седалище.
Ведьма приподняла коловершу, рассматривая его внимательно. Тот замер и прикрыл глаза.
— И зачем явился?
— Силу почуял, но слабо пока, видать, ошибся двором, — буркнул тот. — Ну, аль не проснулась ещё.
Вила вздохнула и поставила духа на землю. И что с ним делать? Тот опасливо отодвинулся, но не сбежал, подергал носом, словно принюхиваясь: всё-таки силой пахло от неё.
— Ежели дозволишь, останусь пока, вдруг пробудишь силу-то, — наконец принял он решение.
Подумав, Вильфрида кивнула. Прошка недовольно сверкнул глазами, но говорить ничего не стал: знал, когда лучше промолчать.
Вечером после бани девушка устроилась на постели и наблюдала, как коловерша с домовым закуток за печкой делят: во все стороны только шерсть летела. Но она решила не вмешиваться: им долго ещё вместе жить. С этим закрыла глаза и погрузилась в сон.
“Она шла по тёмному лесу, над головой светила яркая, почти белая луна, от чего на тропинку ложились тёмные кривые тени. Вокруг ухало, выло, скрипело, наводило тоску и жуть нагоняло. Ей казалось, она идёт уже целую вечность и никак не может придти. Нельзя придти, если не знаешь, куда идешь. Она шла, касаясь рукой шершавых стволов, капель холодной росы на траве, лёгкой дымки тумана. Мир вокруг казался нереальным, а может, так оно и было?
Наконец впереди показалась поляна. Залитая белым мертвенным светом Луны, она словно светилась каждой травинкой. Посреди поляны спиной к ней стояла женщина, высокая, с длинными распущенными волосами цвета воронова крыла. Одета она была в длинное чёрное платье, перехваченное тяжёлым поясом. В её руках сверкал синеватым светом острый серп, лезвие которого покрывали руны. Бледная, почти белая кожа её рук казалась безжизненной, холодной.
Она повернулась к Виле. Её бледное лицо было лишено всякого выражения, а глаза светились холодным, неживым светом. Раздался голос, тихий, словно шелест опавших листьев, что гонимы ветром:
— Пришла? Я давно тебя жду.
— Зачем? — собственный голос казался ягине далёким, словно доносился откуда-то из тумана.
— Хочу предложить дружбу. Стань моей жрицей. Ты получишь силу, власть. Станешь самой могучей ведьмой на Руси. Разве не об этом мечтает каждая ведающая?
Мара, а это была она, подошла ближе и протянула руку. В какой-то момент Виле показалось, что плоти у неё нет и к ней тянется костлявая рука мертвяка, но наваждение прошло. От руки веяло могильным холодом.
— Не готова пока принять, значит, что ж. Пойдём, покажу что.
Она взмахнула серпом и словно разрезала ткань Мироздания. Прореха зияла огромной чёрной дырой с рваными краями. Мара шагнула в неё.
— Идём же. Смелее.
Девушка всё же двинулась за ней. Края разрыва с лёгким хлопком сомкнулись. Вила резко обернулась, но вокруг была темнота, и лишь тусклый свет Луны позволял видеть очертания.
— Где мы? — Вила шла за богиней, стараясь не отставать. Под ногами что-то шуршало, хрустело.
— В подлунном мире, месте перехода в Навь. Войти сюда могут лишь мёртвые, — на этих словах Вила запнулась. — Боги и очень сильные ведьмы. Какой и ты можешь стать. Если поймать душу умирающего здесь, её можно успеть вернуть в тело. Я могу пробудить твою силу, служи мне верой.
— Только ты можешь? — уточнила будущая могучая ведьма.
— Нет, она может и сама пробудиться, но для этого должно произойти что-то ужасное. Но даже это не всегда пробуждает силу. Ты можешь просто погибнуть, — чуть раздражённо откликнулась богиня.
Вила задумалась. Возвращать умершего к жизни, конечно, дело доброе, но не вернётся ли он упырём или ещё какой нечистью?
Впереди показался берег озера. На острове посреди воды стояла избушка. Она была большой и крепкой, срубленная из толстых брёвен, которые почернели от времени. Высокие столбы поддерживали её, поднимая над землёй. Окна были большие и светлые. Крыша была покрыта дёрном, на котором рос мох.
Около избы паслись три лошади. Одна была белой, как снег, с длинной гривой и хвостом. Вторая была чёрной, как ночь, с блестящей шкурой. Третья была рыжей, как огонь, с густой и пышной гривой. Лошади были прекрасны.
Озеро было окружено густым лесом. Деревья были высокие и могучие, их ветви сплетались над головой, образуя непроглядный шатёр. Листья на деревьях были тёмно-зелёными, почти чёрными, а в воздухе витал запах хвои и сырой земли.
— Они могут стать твоими, — увидев интерес в глазах, произнесла Мара.
— Кто они? — Вила понимала, что это не просто кони.
— Ночь, Утро и День, три помощника Яги, той, что сильнее всех, той, что живёт на озере в Подлунном мире. Ты можешь стать ей.
Но Вильфрида не хотела жить здесь, одна, посреди чёрных вод озера. Она любила своё болото и свою избушку.
Мара вновь пошла вперёд, девушка, бросив ещё один взгляд на коней, поспешила следом.
Вскоре они вышли к реке, берега её поросли прекрасными цветами, вода была чистой, прозрачной, а на том берегу ярко светило солнце. Вила уже было шагнула на деревянный мост, изукрашенный резьбой, как холодная рука схватила её за локоть.
— Тебе туда рано.
— А что там? Где мы?
— Это река Смородина, Калинов мост. Видишь, — Мара указала на людей, идущих по мосту, — это души, спешащие в Навь. — Пойдём, покажу, как видят Калинов мост с другой стороны.
Она взмахнула рукой, и они оказались в совершенно другом месте. Мимо них текла огненная река, чадил дым, мост был ветхим и, казалось, вот-вот развалится. Посреди моста замер, закрыв глаза, василиск. Теперь понятно, почему души не рвутся из Нави, подумала ведьма.
— Ты видела много, подумай. Если решишь, позови меня, я приду, — Мара вновь взмахнула серпом, и они оказались на той же поляне, откуда начали свой путь.
— Сила ждёт тебя, ведьма, ты мне матерью обещана, но дитём неразумным, не могу потому неволить, сама придти ко мне должна, — Мара шагнула в туман и словно растворилась в нём“.
Вила подскочила на постели. Холодный пот покрыл лоб мелкими бисеринками, сердце глухо ухало в груди, словно кузнечный молот. Это всего лишь сон? Она откинулась на подушку и замерла, пытаясь отдышаться. Или не сон? Она не понимала, где проходит граница яви и сна. Всё вокруг было таким осязаемым, что ей казалось, будто она до сих пор пахнет дымом реки Смородины.
Опустив босые ноги на пол, она дошла до кадушки. По полу тянулся тонкий луч бледного света Луны. Попив из ладони, она опустилась на лавку и задумалась. Тут из-за печки вылез коловерша, а за ним — заспанный домовой.