Взаимодействие между ними сложное, но чем ближе они, тем ярче эта связь, тем крепче возводимая броня. Заставить защитников работать может правильно совершенный ритуал, но иногда схема включается и сама, коли части сошлись тесно.
Так вот, ваша защита несла на себе отпечаток весьма узкой традиции. По неизвестным причинам погибший керамический диск принадлежал к ней же. Откуда он взялся, как существовал до того – не важно: Долгов и подобные ему самонадеянные господа постоянно ходят по краю, волохая как попало вещи, силы которых не подозревают. Вот и случилось: в антикварной лавке, куда Долгов притащил майолику, её положили рядышком с другим охранителем из того же контура, и предметы эти друг дружку запустили. Дальше – просто: силой нужно управлять, иначе она начинает творить шут знает что. Тут вам и потопы, и пожары… Но главное – эта самая, как говорит Ферапонт, могота, если не направлен её поток, со временем собирается в этакий ком и пробует существовать наособицу. Не стану утомлять вас, но многое из чертовщины, явленной и заполняющей предания, – это как раз оно: ком надулся пузырём и жаждет автономии. И непременно ищет вместилища: сначала на эту роль испробовали барышню с третьего этажа (дева младая влечёт бесов не хуже, чем гопников), однако вы, сами того не ведая, спасли горемычную. Как? Да очень просто: вас почуяли, признали за своего и решили употребить вместо скворечника. Сразу не вышло: повторюсь, защита ещё держалась, но дело было за малым – в первое же новолуние участь ваша решалась бесповоротно. Тем более что Долгов опрометчиво процесс ускорил, по неуклюжести уронив свою керамическую розетку. Считайте, что он взялся за провод высокого напряжения: и самого искорежило, и коллеге вашему перепало.
Жахнуло до того мощно, что не выдержало зеркало в углу, а остатки глиняной таблетки растёрло в пыль. Дальнейшее вы знаете: к вам начали подбираться кружным путём, подводя апогей как раз под новолуние. Если бы вы остались тогда в лесу ещё на часок, говорить бы нам уже не случилось. Моя роль была проста: прервать цепь (здесь очень помогли заговоры Агафьи Даниловны как владетеля прямой передачи) и растворить оставшийся комок. И тут без вас тоже никак не сходилось, поскольку комок этот следовало ужать, разбередить, затянуть в ловушку. Ну и…
Анастасий покрутил руками на манер фокусника и, вполне довольный собой, снова взялся за отвар.
Некоторое время Георгий молчал, бесцельно сжимая в ладонях кружку. Потом отхлебнул из неё, поставил и только тогда поднял глаза.
– И часто так?
– Что именно, Георгий Игоревич? Часто ли по невежеству себе и другим копают могилу? Часто ли в защите обнаруживают пробой?
– Часто ли… эта… могота…
– Да, считайте, каждый день, – успокоил старец. – И ваш случай не самый приметный.
– И вы?.. – определения для произошедшего у Георгия придумать не вышло.
– Правим, что согнулось? Нет, это было бы самонадеянно. Но доводится. Порой иначе нельзя: слишком уж яростно заворачивает. В вашем же вопросе… Впрочем, объяснять это сейчас бесполезно.
– Отчего же?
– А оттого, что не поймёшь, – ответил мягкий голос откуда-то из-за спины. Неизвестно как и когда возникшие Серапион и Ферапонт располагались здесь же в светлице, усевшись на пристенных скамьях. – Тут наука особая, деликатная, не пошла по рукам, как всю жизнь привыкал. Тебе в неё вбираться – что с быком бодаться.
– А я, говорят, обучаемый, – Георгий попробовал выжать улыбку, но поворотить на шутку не вышло.
– Обучаемый? – Серапион, посмеиваясь, переглянулся с другими старцами. – Ну, обучись, милый. Это не за книжкой вспотеть, а самую жизнь середухой доспеть, доподлинно её, взаправду разглядеть. Кто такое превосходит – каждый день по кошельку находит! Да тебе, паренёк, и не скакнуть вбок…
– Между прочим, это правда, – голос Анастасия заставил снова развернуться вперёд. – Превосходить науку придётся, чтобы хоть не пропасть самому. Сила отметила вас, не спросясь, что, впрочем, не новость. Но тут и ещё одно, весьма личное обстоятельство… Словом, другого пути не оставлено. Так что свернуть или отступить уже не выйдет.
– То есть как «превзойти»? Какую науку?
– Узнаете и поймёте в своё время. Однако ж, мы заговорились, пора бы и честь знать. Повязка, думаю, больше не нужна.
Пострадавший этнограф только теперь вспомнил о своей искалеченной руке, притихшей после стариковской тавромахии. Трогать было не больно, пальцы слушались, и Георгий осторожно взялся за аккуратный узел у локтя. Под тряпицей открылся слой зеленоватой мази, мгновенно смахнутый ветошью. На чистом предплечье не читалось и малейших следов раны или хотя бы синяка. Кость шла ровно, жилы играли под кожей. Воспоминанием о былом служил лишь тонкий беловатый шрам.
– Вот и сувенир вам, – буднично заметил Анастасий. – На добрую память. А наука… Чтобы учиться, нужно существовать. Так что возникните, наконец. Потом найдём, о чём говорить дальше.
– Подождите, подождите, – ухватить в происходящем логику напрочь не удавалось. – Как возникнуть? Кому возникнуть? И что за такое «нет выхода»? Волдырь из этой… как её… моготы лопнул же, чего ж ещё?
– Лопнул, но речь не о нём. Вы видели, как сила, что созидает, способна разрушить, но суть подлинного, направленного разрушения другая. И вы имеете прямую вероятность с ней сшибиться. Так что нарождайтесь уже в этой жизни, чтоб хотя бы не лишиться её совсем.
– Но как?
– Да нехитро, – заверил снова из-за спины Серапион. – Вокруг собирай, своего не высыпай. Середуху из хляби выдирай.
– Именно так, – согласился Анастасий. – Верните в жизнь себя настоящего, того, который этот мир не через враки, а через самую правду видел, который удивлялся ему и ужасался. Верните и больше ни на волосок не сдавайте в сторону. А пока что говорить дальше не с кем – вас не существует, одна лишь скорлупа полая.
– Стань собой! – неожиданно подал голос и Ферапонт. – Вот и задача. А без того не быть! Стань собой!
Обескураженный антиквар глядел на стариков, и словно что-то завертелось в груди, комната поплыла, растеклась, пол скользнул из-под ног… Георгий невольно выставил руку… И мягко перекатился щекой на шов собственной куртки.
Глава 3
…воздерживаясь от деятельности, человек не освободится от кармы… Гораздо лучше выполнять собственные обязанности, пусть даже несовершенным образом, чем безукоризненно выполнять чужие.
Яркий солнечный свет заливал помещение весьма экзотическое. Ободранные дощатые стены, грязный настил, покосившаяся редкая мебель вот, собственно, и вся декорация, в которой Георгий неожиданно себя обнаружил. Лежал он на широкой лавке, пристроивши вытянутую руку под голову, отчего плечо безвозвратно онемело.
На дворе было позднее утро. Или уже день? Нет, часы на запястье показывали без десяти одиннадцать. И кошелёк, и документы исправно лежали в карманах, как и при выходе из дому. Мобильник молчал, но сеть ловилась отлично, и пропущенных звонков не набежало вовсе.
Пребывал он, вероятно, в каком-то заброшенном доме на отшибе села; в окне маячили обжитые строения, столбы с проводами и грунтовка.
Оправившись и уняв ломоту в отлёжанной руке, Георгий решил выискать для беседы кого-нибудь из местных, что исполнилось моментально: трезвый и вполне достоверный абориген попался через десяток шагов от крыльца. Абориген неспешно брёл с корзинкой навстречу.
– Здравствуйте, – начал Георгий и тут понял, что облечь свою мысль в слова будет трудно. Вряд ли стоило сразу спрашивать: «Где я?», а как к этой мысли аккуратно подъехать, в голову не шло.
– И вам не хворать! – отозвался приветливый мужичок, останавливаясь. – Вы не со станции?
– Нет, не со станции… Я… как раз собирался спросить, как попасть вот на станцию…
– Так вы же с той стороны и идёте! – удивился грибник.
– Это которая… платформа, да? Такой… э-э… километр? – туманно уточнил Георгий, но мужичок понять его отказался.
– Да какой километр, – обиженно сказал грибник. – Не километр ни фига, а Мюллюпельто. Километров тут и нет вовсе. Есть Сто сорок восьмой, так это шиш заберёт где: до него ещё будет Синёво и Приозерск целый. А тут Мюллюпельто, а ни хера не километр!
– А в другую сторону? – спросил сбитый с толку антиквар.
– И в другую, и в третью. Туда – Отрадное, а потом Суходолье, а потом…
– Спасибо, – не клеилось что-то с километрами, не стыковалось. И как он в этом Мюллюпельте оказался, Георгий в упор припомнить не мог. – Говорите, там станция?
– Там, – подтвердил абориген, снова ложась на курс. – Вот мимо этой халупы – и вправо. А к дороге выйдете – спросите…
Поглядев в удаляющуюся грибникову спину, Георгий поразмышлял мгновение и набрал номер Гамадиева.
– Да? – удивленно ответил Марат на том конце. – Егорка, ты? Каким ветром?
– То есть как это: каким ветром? – опешил заплутавший этнограф. – Я думал, ты меня с собаками искать отправился, когда вчера на вокзале не встретил…
– На вокзале? Тебя? А зачем? И откуда я знал, что ты приезжаешь? – удивление Гамадиева было искренним. – Ты что, снова по экспедициям ударил?
– По башке я тебя ударю, Зарыпыч, когда увижу! – щедро пообещал Георгий. – Ты же меня снарядил в эту заразу… как её… в сторону Кузнечного…
– В какую?!! – Гамадиев, кажется, лихорадочно вспоминал, как вызывают наркологическую скорую. – Я с тобой уже с год, если не больше, не видался и не говорил, ты ж теперь всё говном разным хороводишь, дядек толстых обираешь, а не в поле…
– Гамадиев, брось, – Георгий и сам чувствовал, что на горизонте замаячила подлинная и продолжительная психушка. – Ты мне не звонил, не говорил про плашки защитников, которые вы там где-то откопали?
– Плашки откопали, истинная правда! – Кажется, Марат теперь оставил мысли о наркологической бригаде и задумался о собственных медицинских нуждах. – И звонить тебе хотел. Но пока не звонил, истинный Христос, не звонил!