– Ну вот мы и на месте, Егорка! – Гамадиев сделал широкий жест в сторону затворённого входа. – Стучись, входи, и да прибудет с тобой Сила!
– А ты?
– А я восвояси. Поверь, мне тут и муторно, и дуракаваляние, и ну вас обоих в задницу!
– Подожди, Зарыпыч, а как я обратно-то?
– Вот! – злопамятно прорёк Гамадиев, пафосно вознося перст. – Я тебе говорил, Егорий, поезжай на бричке, как раньше хотел. Дорога фиговая, но дорога. Раз-два – и доехали! Нет, тошнит оно ему, назад припёрся, пешком попёрся… Ну и думай теперь: по дороге дуть – крюк залюбенный, часа полтора-два, а лесом… да ещё к ночи… Не предполагаешь ведь, до каких ты здесь петухов?
То, что Георгий почему-то выслушал сказанное с равнодушием, удивляло и его самого. Видать, свежий воздух.
– Дороги тутошние, Зарыпыч, не мне не по нутру, они подвеске моей не по нутру. И страховой до кучи. На моей кобыле после развилки можно, знаешь, этак… В общем, не бухти, Гамадиев, и не говнись. Давай вот чего: мобильник здесь берёт?
– Здесь-то берёт, железка близко. Но не всякий. А у нас там – местами. Можешь и не преуспеть.
– Значит, поместись куда-нибудь, чтобы преуспеть, – я тебя и наберу. А коли уж фатально никак, прогуляюсь по дороге, делов-то… Медведей тут нет?
– Медведей нет, – Гамадиев поглядел на собственные часы с таким вниманием, словно они ему только что подмигнули. – Нет медведей. Это сколько у нас?.. Часа через полтора стемнеет совсем… Короче говоря, Егор, одному нельзя. И всё. Коли на целую ночь не раскочегарите, звони, мы тебя подберём. Но звони!
– На целую ночь? Он что, Гена ваш, дева ясноокая? Ты за кого меня держишь, Зарыпыч?
– Ну, это же тебе приспичило сбодяжить за день квартальный отчёт. Так что ты не меня, а себя вопрошай, друг любезный, – Гамадиев был сама невозмутимость. Впрочем, и вправду – ему-то чего?
– Понятно, – Георгий машинально поправил поднятый воротник. Вот мерзко на душе, правда. Может, ну его к собачей бабушке, колдуна этого? – А представить нас не желаешь?
– Егор, ты и верно там в Питере прокис слегонца. У нас не Ротари-клуб, любезный. Гене что ты, что я – едина малина. У тебя, опять же, знатное рекомендательное письмо – ноль семьдесят пять называется. И валяй, ждут тебя горячий чай и ихнее радушие… Ну, про чай, это я того. Но радушие гарантирую.
– А коли дома нет?
– Я вон там обожду. Если через пять минут не появишься, значит, удалось. Между прочим, по этой же дороге, только в обратную сторону, торчит такой… кирпичный… помнишь? Не сарай, незнамо что, хрень кособокая. В нём обитают божьи люди Степан и Арсений, заодно с Геной тут нарисовавшиеся. Ребята, чего греха таить, не в себе, но говорить способны. Ежели не обломится у Геннадия, может, туда заглянешь. Словом, жду пять минут, а дальше – звони!
Дверь оказалась не заперта. Просторные сени освещала тускловатая лампочка – как ни поразительно, электричество в доме имелось. Изнутри жилище глядело таким же несуразным, но вполне обжитым и даже прибранным. Геннадий был явно мужиком хозяйственным, и различные запасы теснились буквально повсеместно. Хозяин к вопросу подошёл ответственно: грибы висли сушёными связками, на полках и вдоль стен выстроились банки и кадушки с соленьями да вареньями. Большие вёдра и жбаны, судя по духу, пошли под квашеное. Откуда нищебродный чародей позаимствовал эту утварь, в принципе, догадка была: в брошенных строениях всегда водилось изрядно посуды, которой побрезговали. А Гена вот нос воротить не стал…
Сени и узкий тамбур вели в некий непонятный закуток с маленьким окном. Закуток тоже освещался лампочкой и являл ещё одно, куда более знатное украшение – самого хозяина избушки. Геннадий сидел на лавке, занимаясь делом мирным и благостным: растирал пестом что-то в небольшой деревянной миске, предварительно заварив в стакане неизвестный бурый сухарик. На вошедшего он внимания не обратил, как не отозвался прежде и на стук в дверь.
– Здравствуйте! – сердечно выговорил Георгий: информанта нужно располагать к себе сразу.
Чаемый информант ровным счётом ничего не ответил и даже головы поворачивать не стал.
– Мне бы побеседовать, – продолжил Георгий в том же воркующем тоне, выуживая на свет бутылку и ставя её на приступок, игравший здесь роль стола.
– М! – согласно кивнул задрипанный кудесник, приподняв кусок газеты с заварочного стакана, хлебнул из него и водрузил газету на место. – Чага, – сказал он таким тоном, словно бы это всё на свете объясняло.
Георгий выразил на лице участливость, но в ту же секунду глаза его натурально полезли наружу, и было отчего: порывшись под приступком, Геннадий извлёк две столь причудливых ёмкости, что и слов не подобрать. В принципе, Георгий был готов к самым разным вариациям – от гранёных «малиновских» до пластиковых кювет, но сервировка бомжеватого чародея из этого ряда напрочь выбивалась. Перед самым носом ошалевшего этнографа помещались сейчас две чашки костяного фарфора, разные по исполнению, но отличной работы. Фарфор был французским, тонким и дорогим. Произвели посуду лет сто пятьдесят назад.
– Э-э?? – сказал Георгий искательно, вперившись во французские чашки.
– А… – неопределённо поиграл бровями Геннадий, кивнув куда-то за спину. – В комнате…
Стало быть, за форменно театральной дверью, как раз позади кудесника, размещалась главная зала избы. И что же?
– И что? – спросил Георгий, машинально принимая уже наполненную на две трети чашку.
Вместо ответа Геннадий выпил, занюхав без затей рукавом. Повисла пауза.
– И что? – повторил Георгий.
– Холодно, – доверительно сообщил колдун, кивая собственным мыслям и опять принимаясь за пест. – Студёно.
Несмотря на промозглость снаружи, в избе было вполне себе натоплено. И маленький, головастый Геннадий до начала разговора ознобом никак не страдал: он сидел в одной лёгкой сорочке, замызганной, но не без кокетства: в полоску разных цветов. Штаны гляделись плотнее, но также не по-зимнему. А сейчас вещун вдруг скукожился, словно бы действительно от мороза, торчащий вперёд нос заострился ещё больше, близко посаженные глаза впали.
– Болеете? – другого уместного вопроса Георгий сочинить не смог.
– Там, – хозяин махнул рукой в сторону – кажется, к двери, а может, в угол. – Там. Напало, как есть напало. И ходят ночами, бродят… И холодно.
Сказав это, Геннадий вновь сделался вальяжен, обнаружив, что давешний озноб был свинским лицедейством, и, как ни в чём не бывало, вернулся к чаге из кружки.
– Я вот… Геннадий… видите… уважаемый, – Георгий поймал себя на том, что не только не находит правильных слов, но и не представляет, чего вообще сказать этому странному небритому коротышке. Первый раз в жизни такое, честно! – Я хотел спросить…
– А озеро ведь может! – перебил его Геннадий, снова берясь за бутылку и наполняя собственную опустошённую ёмкость. Чашка Георгия оставалась нетронутой. – Озеро может – чего угодно. И сам ходить будешь. Да как? Как поймаешь-то? – Тут странный мужичок заговорчески подмигнул.
«Он помешанный, вот и разговор весь», – догадался Георгий. Странно, чего падла Гамадиев потащил его сюда? Опытный же человек, грамотный, объяснял ведь ему: материал нужен… Ну что тут будешь делать?!
– Покойники ходят, – вдруг трезво и внятно проговорил Геннадий. Нет, ничего не помешанный: задрипанный чернокнижник продолжал деловито растирать свою баланду, цепко зыркая маленькими глазками.
– И где же?
– Так на кладбище, – с готовностью отозвался колдун.
– А с чего бы?
– Вопрос… – Геннадий бросил короткий взгляд на гостя и снова уставился в миску. – Идут… И дожди идут. Всякие. Вот грязный был. Дождь прошёл, а словно бы глиной сбрызнули. В точках всё. В горах так бывает, а тут – какие горы? Но глина. С неба. И в озеро.
– Н-да, – Георгий вновь терял нить разговора. – Понимаю. И что, часто такие тут у вас дожди?
– Ещё потеплеет, – спокойно заверил Геннадий, подхватил миску со стаканом и неспешно двинулся во внутренние покои. Дверь за ним затворилась.
– Несуразно… – проговорил Георгий сам себе, рассматривая закрывшийся проход. – Тут не этнография, тут доктор требуется.
Взгляд бесцельно заскользил ниже, уперся в приступок, и охотник за историями вдруг к удивлению обнаружил, что ни бутылки, ни чашек на столе нет. Впрочем, в руках Геннадий их тоже не уносил…
Вечерний воздух лег долгожданным бальзамом на разболевшийся лоб. Кстати сказать, сразу и отпустило. Вроде бы и говорили-то всего-ничего, а стемнело уже порядком. Леший бы взял Геннадия, жулика малахольного! Гамадиев, паразит, конечно же, слинял.
Поглядев в сторону кладбища, Георгий вздохнул, плотнее запахнул ватник и направился на поиски обещанного жилища колдунячьих апостолов. Фонари на столбах не горели, да и вряд ли там водилась хоть одна целая лампочка. Видно, тем не менее, было прилично: во-первых, небо ещё не до конца погасло, а во-вторых… А во-вторых, вот пёс знает! Не особенно остроглазый антиквар поймал себя на мысли, что в Питере при подобных сумерках с трудом разбирал бы дорогу, а тут легко замечал каждый камешек под ногой.
Странное сооружение по правую руку не преминуло вскоре показаться, и – чистая правда – назвать его удобопонятно не выходило. Откуда-то из давнишних полустертых отзвуков память вынесла вдруг слово «халабуда», и, кажется, оно единственное и определяло эту архитектурную форму. Весь устремлённый долу то ли барак, то ли хлев, то ли склад. С окнами, забранными ставнями (кажется, не отпиравшимися годами). С хилым заваленным палисадом. И с явными даже в садящихся сумерках прорехами на крыше. Поперёк двери красовался неясного значения кривобокий знак, выведенный чёрным. Жизнь, если и теплилась внутри строения, наружу казаться не спешила.
Логово кудесника Геннадия и то гляделось бы рядом с этой берлогой авантажно, и Георгий невольно оглянулся. На фоне почти погасшего неба чётко рисовалась неширокая красноватая полоса над дальними деревьями.
Дорога там как раз изгибалась, и ровно на вершину изгиба приходился вздетый на холм силуэт чародейской резиденции. То ли тени так легли, то ли ракурс вышел удачным, а может, что ещё здесь совпало, но вид впечатлял. Убейся, а вряд ли можно было бы найти другую точку, откуда унылое жилище ведуна вдруг глянулось бы столь внушительным и сильным. Картинка эта внезапно показалась знакомой. Да не просто знакомой – с ней намертво склеивались три нелепых слова на птичьем языке. И тягучая капля варенья, стекающего с ложки. И рама на кухонной стене… Да как же?!.