Под ногой чиркнули о подошвы твёрдые, видно, каменные плиты, уходившие вбок и вниз. Ни ступеней, ни перил не было. Стены не то чтобы удавалось разглядеть, но получалось как-то угадывать. Ход, под стать арке, был сводчатым; длинный и безгласный, он скрадывал даже звук шагов, будто воздух подземелья вжимал его обратно под каблук. Георгий деревянными пальцами нащупал в кармане телефон и отыскал в нём встроенный фонарь. Слабый белый луч мазнул по сумраку лаза, не добавив ничего полезного, но, кажется, впереди вновь мелькнула маленькая узкая фигура. Георгий убыстрил шаг, пытаясь не споткнуться в неоглядной темени, чуть не расшибся о стену на повороте и скорее ощутил, чем разглядел, ступени. Коридор вёл наверх. Антиквар ещё прибавил ходу, вот впереди у потолка замаячила полоска света, вот она сделалась больше и шире…
И, выпроставшись из-под замшелой рухляди, Георгий оказался в ветхой пристройке с обвалившимся потолком. Луна светила прямо над головой и чуть позади. Запыхавшийся этнограф развернулся к ней и обмер. Ненатурально огромный и яркий диск глядел через колоссальную прореху в полуразрушенном куполе. Мелкие и лёгкие облака то и дело пробегали по сияющему кругу, и Георгий лишь сейчас почувствовал, как окреп давно не дававший знать о себе стылый ветер. Махина церкви чернела на фоне полночного неба, но это была другая церковь и на совершенно другом кладбище.
Георгий отступил и всмотрелся в даль через полое окно – так и есть: между могил ясно виделись очертания трёх унылых бараков. Быть этого не могло решительно и категорически, но вот ведь… Внезапно нога зацепилась за что-то узкое и длинное. Георгий нагнулся и поднял с земляного пола гладкую деревяшку с причудливым наплывом. Бока деревяшки легко поддались под пальцами, раздвигаясь в стороны и превращаясь в резонаторы диковинного инструмента. Ну а эта хреновина в принципе-то здесь откуда?! Как вообще это можно понимать?!
– И как вообще это можно понимать, а, Егор? – Гамадиев закипал, словно бы его поставили на местный керогаз вместо чайника. – Ты же взрослый человек, как с тобой дела-то теперь иметь?
Георгий с интересом наблюдал эскапады Марата Зарыповича – за десятилетия близкого знакомства таким он его прежде никогда ещё не видывал. Гамадиев мерил шагами просторную комнату барака, заложив руки за спину. Размахивать ими он принимался, лишь начиная орать, и тогда мнилось, что мельтешащие конечности разгоняют стаи невидимых ос. Затем Марат снова отдавался шагистике, и описанные стадии меняли друг друга многократно.
– Взрослый человек! – это утверждение, видно, вздымалось с самого дна гамадиевской души: за последние пять минут он сказал так уже раз тридцать. – В поле работал, будьте-нате, солидный учёный… Х** мочёный! Я тебя о чём просил? Если Геннадия дома нет – выходи! А ты что?
– А я что? – повторил Георгий, чем поднял степень татарской ярости до фазы свечения. – Я зашёл, вижу – Геннадий… Дома… Не в себе, но вот… Доступен! А что не так?
– А что не так? А то, что в три ночи, когда признаков жизни от тебя не поступило, мы с Кисловым попёрлись на поиски. Завалили к Гене, разбудили человека… Ночью!.. Как говно! Где, говорим, Егор, когда ушёл? – Знать, говорит, не знаю, никто не приходил, никого не видал! И трезвый! К Арсению с этим… Как его? Так их вообще нет, сдёрнули куда-то. И где тебя выкапывать? Телефон вне зоны… А?
– Да врёт Гена твой, мы сидели, он при мне полбутылки слакал… И был уже гонимый…
– Трезвый он был, как попадья! А вот ты, когда под утро заявился, ты – тут вообще слов нет. Глаза друг на дружку пялятся, булькаешь по-птичьи, водярой за версту разит. А в руках херовина рогатая… со свалки. Ты что, Егор? Ведь взросл…
– Какой водярой?
– Жидкой! Не играй в идиота, родной, и без того достоверно.
Георгий уткнулся лицом в ладони. Выходило действительно похабно. Душевный Гамадиев со товарищи целую ночь прочёсывали окрестности в поисках его сгинувшего остова, Геннадий отчего-то ушёл в отказ и чудом протрезвел… Да и о виденном на погосте Марату убедительно поведать не удастся.
– Я один глоток всего и выпил… Со Степаном и вторым, который… Вот. А Гена – я сам сейчас готов к нему пойти… Словом… Не сердись, Зарыпыч, прости уж меня, ладно? Неудобно перед вами всеми, ну вышло так… А? Лады?
– Да ну тебя в баню, Егор! Какой глоток? Ты же по-человечьи только через час заговорил. И рогатина эта…
– Кстати, – Георгий ухватился за тему, к которой сам собирался свернуть, – рогатина затейная. Тебе такие штуки не знакомы?
– Это как сказать… Ты где её обрёл-то, милый человек?
– Да вон, в дощатой такой как назвать её… у церкви. А что?
– А, тогда понятно. Тут при совхозе, когда перестройку объявили, какая-то приозерская контора подъедалась, мастерила разные дизайнерские уродства. Потом, ясно, прогорела, но это не важно. Короче говоря, та судорога рядом с церковью – их прежняя штаб-квартира. То ли склад, то ли цех, сейчас уже не разобрать. Но идиотского творчества там – пуды, только подбирай, и все разные. Главное – понять нельзя, что они сделать-то хотели… Н-да. Ладно, Егор, ты завтракать пойдёшь?
– Завтракать? Пойду! Помыться бы только как-нибудь…
– Ну, это запросто. Щётка-паста есть, а кран ты на улице видал. Давай, действуй. Насчёт Гены ты пошутил, дескать, снова к нему намерен?
– Ну уж хрен там! Я сам понять хочу, что тут приключилось. Так что и Степан с приятелем, и Геннадий – это на сегодня величины абсолютные. Я их без каши съем!
Получасовой марш по лесистым холмам снова вывел к знакомой дороге у погоста. Срезать путь, конечно же, не вышло, да и выйти не могло: обследование прицерковной развалюхи уверило лишь в одном – никаких подземных ходов тут нет и не мыслилось. О целях визита в бывшую дизайнерскую вотчину Георгий благоразумно умолчал и сейчас шествовал рядом с Гамадиевым в тишине и задумчивости.
– Ты, Егор, вот чего, – нарушил безмолвие Марат, спускаясь к тракту и забирая влево. – Ты уж сам определись, как рулить думаешь. Я тебя, конечно, поддержу и прочее, но таскаться днём и ночью… Искать твой труп по буеракам… У нас тут и собственных забот полон рот. Сегодня – так и быть, но дальше – сам.
– Безусловно, Зарыпыч, безусловно. Думаю, и сегодня не критично: вот доведёшь меня до места, а дальше…
– А вот это кремль тебе в карман и два в кепку! Мне вчерашнего хватило. Я тебя привёл, я тебя и обратно доставлю. Итак, к Гене?
– Само собой. Но сначала заглянем-ка на момент к Арсению. На минуточку.
Но на минуточку не вышло. Не вышло и на секундочку, поскольку дверь халупы оказалась заперта, и признаков жизни не наблюдалось.
– Я же говорил, они ещё давеча схлынули, – бесстрастно заметил Гамадиев. – Да и на что тебе люди блаженные, какая шерсть с убогих?
– А вот это, Зарыпыч, не скажи. Нужда мне в этой парочке. Впрочем, пёс с ними, двигаем к старшому.
– Двигаем. Ба! А вот и он во плоти! Здоров, Геннадий!
– Здоровее видали, – отозвался рослый мужик в телогрейке, неспешно курсируя навстречу. – Нашёл пропажу?
– А как же! – Гамадиев широко повёл раскрытой вверх ладонью. – Вот, честь имею рекомендовать: Егор, мой друг и лучший из людей. Вы вчера вроде как беседовали.
– Это вряд ли, – бесстрастно заметил подошедший, меряя Георгия взглядом. – Бесед у меня вчера, окромя нашей полуночной, не сталось. Разве что с мышами.
Георгий таращился на явленного Геннадия во все глаза, да и было отчего: плюгавый хозяин одинокой избушки, затеявший давеча спектакль с фарфоровыми чашками, и отдалённо не напоминал стоявшего напротив высоченного детину с недобрым прищуром, перекатывавшего в ладони какие-то то ли камни, то ли шишки. Детина выжидательно молчал.
– Да, не тот, – выговорил Георгий, неизвестно к кому обращаясь. – Тот маленький был. Головастый. Чагу в стакане парил.
– А ты, мил человек, сам ничего в стакане не парил? – Геннадий произнёс это с истинно римским спокойствием. – Поосторожней надо с гербарием. Так и к Марксу скакануть недолго.
– У тебя в избушке мелкий сидел. Артист. Водки выпил много.
– У меня в избушке чужим не кабак, – и бровью не повёл Геннадий.
– Да? Про дожди мне бухтел, про озеро… Про кладбище.
– И чего бухтел?
– Что жмуры ходят. И про Вешников.
Последнее пришло в голову невзначай, но, видно, кстати. Геннадий впервые переменил позу и посмотрел с интересом, словно на лбу Георгия набух особо редкий прыщ.
– Даже вот как? Ну а ты? Поверил про жмуров?
– И проверил.
Геннадий схоронил шишки в карман и опять сменил ракурс обзора.
– Понятно, – определил он. – Чага, говоришь? Татарский друг, хочу компанейца твоего угостить, не осерчаешь? Назад доставлю лично. М?
– А сам-то не откажет?
– А сам не откажет. Видишь, радуемся мы друг другу. И душа поёт.
Чага оказалась сладковатой и плотной, но голову прочищала крепко. Кровь словно бы подпалила взвешенный в ней шлак и побежала по жилам мягко и горячо. В груди, наконец, отлегло.
– Стало быть, со всеми тремя беседовал, – проговорил Геннадий, заваривая новую порцию настоя.
Георгий согласно кивнул, утирая пот с размякшего лица. Сидели они всё в той же выгородке. Отчего-то главную залу хозяин без объяснений отверг.
– Тогда понятно, – колдун прикрыл стаканы разномастными блюдцами и опёрся о стол. – После Вешников наши забавы – тьфу! Не зря с тобой язык разговоры говорил.
– Кто говорил? – не понял Георгий.
– Анчутка вчерашний. Какой – хрен знает: домовых тут не осталось, вот и водится всякая шелупонь. Но чего-то, вишь, покрякивает.
– Ну да, – подтвердил Георгий. – Водится. Между прочим, коллега, и давно у вас тут эта перда с могилами?
– С полгода, – Геннадий помешал варево и протянул стакан собеседнику. – Как стали починять вдоль рельсов. И хана. Всё крепче забирает.
– Да, живописно. Мне вчера чего только не привиделось сдуру. Даже жмур в шитом саване.