Да, читатель, мир уже бредил войной. Войной высокотехнологичной и беспощадной, идущей в бешеном ритме. Он чувствовал её приближение. Подготовка СССР к войне требовала железной дисциплины. Здесь не было времени на дискуссии и оппозиции. Надо было успеть построить и промышленность, и вооружённые силы, которые ещё в 1929-м были почти небоеспособны и могли выдержать столкновение с противником максимум масштаба Польши. Поэтому Сталин жестоко подавлял несогласных, требовал порядка и выполнения приказов. Иначе было просто не выжить.
Но это же порождало смертельное противоречие: само строительство нового общества — первыми в мире! — требовало свободы дискуссии, вольного интеллектуального поиска. Но жёсткая армейская дисциплина всё это подавляла. И здесь заключалась трагедия страны: либо допустить свободу дискуссий и оппозиции, но рухнуть под ударами сильного противника через считаные годы, либо выстоять в войне, но потерять свободу поиска.
СССР не смог решить этой проблемы. Хотя Сталин и пытался сделать это, в конце жизни начав дискуссию о будущем Союза, написав великолепную работу «Экономические проблемы социализма», где, собственно, и выдвинул идею страны-высокотехнологичной корпорации. Но было уже поздно: пришёл страх. Страх перед доносами и лагерями за неблагонадёжность. Железная дисциплина обеспечила победу в 1945-м, но придавила интеллект нации. Как я ни уважаю Иосифа Виссарионовича, но обязан признать горький факт. Ни при Хрущёве, ни при Брежневе таких дискуссий-поисков не велось — всё заменил импорт западных теорий, враждебных СССР. Фрондёры становились антисоветчиками. А в идеологии и философии царила мёртвая, казённо-скучная, застывшая сусловщина. А в итоге — низшая раса у власти. И пустышка-Горбачёв.
Марксистско-ленинская идеология превратилась в догму. Она уже не отвечала ни духу времени, ни его вызовам. В омертвелую догму перестали верить — в том числе и сами коммунисты. А разрушение веры в идею и общее дело на её основе порушило и страну: ибо СССР — идеократия. На место светлой идеи и общего дела пришли алчность, жевательные рефлексы низшей расы, дикие суеверия и пещерный национализм.
Трагедия правящей партии
С этой причиной тесно связана вторая — загнивание партии. В СССР существовало два управляющих аппарата: государственный и партийный. Партия дублировала государство: в ЦК были даже отраслевые отделы — например, тяжёлой промышленности, лёгкой, машиностроения и т.д. То же дублирование было и на местах: горсовет и горисполком — и городской комитет партии, если брать города. Или областной совет, облисполком (администрация) — и обком КПСС.
Вроде бы за управление страной отвечали государственные органы, но на самом деле их часто подменяли партийные структуры, обладавшие властью, но при этом почти безответственные. В итоге партия стала разлагаться, в неё потянулись существа низшей расы: чтобы сытно есть, брать взятки, превращать власть в материальные блага, но не работать.
Сталин, понимая эту опасность, с середины 1930-х пытался воплотить в жизнь свой план: убрать партию от рычагов непосредственного управления, оставив в её руках целеполагание, идеологию и подготовку кадров высокого качества. Именно это и стоило Иосифу Виссарионовичу жизни. После него всё понеслось по дороге разложения — и так вплоть до 1991 года. Загнивание партии вкупе с догматизацией её учения стали смертельной болезнью страны.
Именно поэтому уже в 1950-е годы СССР теряет культурно-стилевое лидерство. Если нам в тридцатые подражали, то потом Запад начинает успешную экспансию культурных кодов. Появление стиляг было первым поражением, нанесённым нам на этом фронте. Потом были битники, рок-н-ролльщики, битломаны, хиппи — и далее по списку. Создать свои молодёжные стили, моды и музыку СССР не смог. Не появилось каких-нибудь «танкистов» или «гагаринцев». Или «андромедовцев». В архитектуре, причёсках, одежде, дизайне СССР стал просто следовать за США и Европой. То же самое — и в философии. Ну а от всего этого до разочарования во всём нашем был всего один шаг. Мёртвая идеология и выродившаяся правящая партия просто не могли выработать своего стиля жизни. Тупо следуя философии «благосостояния», правящие верхи СССР упустили развитие самих людей.
Добавим к этому отсутствие системы спартанской подготовки элиты (здесь Гитлер намного опередил СССР), и вот вам ещё одна причина вырождения власть имущих в Союзе.
Все причины, как видите, складываются и синергетически усиливают друг друга. И их список можно продолжить.
Трагедия на технологической почве
Забудьте, когда вам говорят о том, что СССР рухнул из-за нехватки средств, технологий или тяжести гонки вооружений. И денег, и мозгов с золотыми руками, и возможностей производить неотразимое оружие у нас хватало. Иногда даже с лихвой. Ещё одна наша гигантская слабость крылась в области метаистории.
Дело в том, что Советский Союз был в XX веке «гостем из будущего», попыткой создать социум третьего тысячелетия в прошлом веке. Другого выхода у русских просто не было: без советского проекта старая капиталистическая Россия просто распадалась и исчезала. Накопившиеся противоречия и диспропорции в обществе превратили Российскую империю 1910-х годов в готовый рвануть паровой котел.
Русские обманули судьбу, невероятным броском уйдя от неё в будущее. СССР во многом предвосхитил реалии XXI века. Мы множество вещей сделали первыми в истории. Американцы и японцы учились у нас индикативному планированию. США Нового курса учились у нас воплощению грандиозных межотраслевых проектов — их Администрация долины реки Теннесси вдохновлялась Днепрогэсом и первой пятилеткой. СССР смог создать лучшую в мире среднюю школу. Мы додумались (и эта идея обсуждается на Западе сегодня) до разделения денег на инвестиционно-промышленные и потребительские. Мы первыми в мире строили наукограды. Даже если взять нынешнюю анимацию в пятизвёздных курортных отелях за границей — это же модернизированные массовики-затейники из советских санаториев.
Но вот беда: для строительства такой страны — общества будущего со всемерным развитием личности и творческих сил человека требовались и соответствующие технологии. Не тракторы-керосинки, не токарные станки и печи-домны, не Днепрогэс и Магнитка, а нечто намного более продвинутое. Для полноценной жизни (и полного раскрытия возможностей Красного проекта) СССР требовалась, например, полностью роботизированная промышленность, которой не нужны были многомиллионные армии рабочих и менеджеров. Промышленность гибкая, перенастраиваемая, требующая лишь творцов-изобретателей и инженеров. Нужны были генная инженерия и Интернет, компьютеры и нанотехнологии, оптоэлектроника и организационные компьютерные технологии, способные породить государство и корпорации с минимальным и «плоским» (а не пирамидальным) бюрократическим аппаратом. Словом, СССР нуждался в том, что преодолевало экономику с её дефицитом ресурсов, уничтожало чиновничество и низводило товарно-денежные отношения на самый низкий уровень. Безлюдное производство не давало расплодиться глупым, неразвитым «частичным людям» — придаткам к машинам и конвейерам. Наоборот, огромные ресурсы уходили бы на колоссальную сферу воспитания и подготовки людей наивысшего качества, сильных, творческих и умных. Технологии будущего обеспечивали бы при этом главные жизненные блага для всех и с мизерными затратами ресурсов: жилища, энергию, пропитание, одежду. Причём самого высокого качества. Дома — индивидуальные, пищу — чистую и здоровую. Медицину — футуристическую, «здраворазвивающую». А развитая компьютерная техника, информационные и организационные технологии рыли могилу многочисленной бюрократии.
Но таких технологий не было ни в 1917-м, ни во времена сталинского рывка. Ни гораздо позже. СССР был вынужден жить на технологической базе прошлой эпохи. Именно это его и погубило. Сначала пришлось применять жесточайшие методы для постройки индустрии уровня хотя бы XX столетия, что обернулось массовыми жертвами и накоплением миллионов недовольных. А потом, чтобы поддерживать функционирование и развитие созданной индустрии Фабричных Труб, пришлось содержать огромную бюрократию и армии «частичных людей», негармонично развитых и примитивных. И ещё — допускать товарно-денежные отношения.
Разрыв между проектом и имеющимися технологиями стал для нас роковым. Расплодившаяся бюрократия никуда в будущее идти не желала. Во-первых, ей в голову лезли мысли: «А чего это мы, советские начальники, вынуждены жить так скромно по сравнению с западными топ-менеджерами и владельцами компаний? Почему вынуждены довольствоваться «Волгами» и одноэтажными государственными дачами? Мы хотим разъезжать в «Мерседесах» и жить в шикарных особняках, иметь счета в швейцарских банках и загорать под пальмами!» Во-вторых, бюрократия при всём этом осталась бюрократией, успешно гася опасные для неё направления в развитии советских технологий. Всё, что могло дать СССР действительно дешёвые и качественные жизненные блага, всё, что могло заменить старые и затратные отрасли на небольшое суперэффективное производство, подавлялось. Наконец, технологи будущего грозили сделать бюрократию ненужной, вели дело к её радикальному сокращению. А этого госчиновники ох как не желали! И мы уже рассказали, как чиновники в начале 70-х задавили развитие в СССР организационных технологий, антибюрократичных по сути своей.
Именно рать начальников и решила не сражаться за СССР будущего, а сдать его под предлогом странной американской опасности — и потом разграбить, разделив на части и начав дикую приватизацию. Вы этих существ прекрасно знаете: в своё время выбросив партийные билеты, они заделались записными антикоммунистами и пошли стоять в церквях со свечками. Их и до сих пор по телевизору показывают.
Горькая ирония истории заключается в том, что СССР оказался повержен аккурат накануне появления всех необходимых для его полной победы технологий будущего! Американцам нужно было успеть, и они напряглись. И успели нас свалить.