утром уезжает. Надолго. Затем она еще увидела его у выхода из театра, но ее подхватили подруги, она оглянулась и негромко сказала: «Счастливого пути!» И вот неделю, нет, восемь дней назад, в субботу, в автобусе она увидела Шарипова. Он стоял рядом с ней, но не замечал ее, а она не решалась к нему обратиться, хотя ей очень хотелось. Нужно было выходить, и она пошла к выходу. И вдруг решилась на отчаянный шаг. Она выпустила из рук свою сумочку, сумочка упала, выкатилось круглое зеркальце, но сумочку и зеркальце поднял не Шарипов, а какой-то пожилой, толстый, но расторопный человек, автобус остановился, и Ольга, не оглядываясь, вышла. А затем вечером этот случай, который мог привести к такому несчастью и завершился так удачно.
— «Пятерку» дуплет в середину, — негромко объявил Шарипов и извинился перед Зиной — она стояла так близко к столу, что мешала размахнуться. Он не сильно, но резко ударил так, что «свой» шар остался на месте, а пятый, оттолкнувшись от противоположного бортика, возвратился почти туда же, где стоял прежде.
— Промазал, — сказала Зина. — Уж хоть бы скорей кончали.
Он снова подумал о том, что Зина совсем не пара Ведину, что она вульгарна и некрасива, что слишком громко разговаривает, покрикивает на Ведина и что, если бы он не знал так хорошо своего друга и начальника, то подумал бы, что в жизни Ведина имелись какие-то обстоятельства, не известные всем, но известные Зине, и что обстоятельства эти настолько компрометирующи, что Ведин вынужден во всем потакать Зине и все терпеть, лишь бы она молчала. И снова порадовался тому, что с ним Оля. Первый раз в жизни он воспользовался своим профессиональным умением с личной целью. И как хорошо, что он это сделал!
— «Седьмого» в левый угол, — сказал он с той особенной интонацией, какая бывает лишь тогда, когда чувствуешь, что положишь шар, вынул «седьмого» из лузы и прижал «свой» шар к короткому борту.
Очень хорошо! Он не знал ее фамилии. Не знал, где живет. И вдруг встретил в автобусе. Она уронила сумку, но он не успел поднять. И не решился выйти за ней из автобуса. Он вышел на следующей остановке. Вскочил в такси. Догнал. Пошел вслед за ней. Дежурил у медицинского института до тех пор, пока она снова не вышла. Затем добрых три часа стоял у ее дома — он не знал еще тогда, что это ее дом, и не хотел уходить до тех пор, пока не убедится. Затем пошел вслед за ней к центру. Он уже догонял ее. Как ему хотелось заговорить с ней! Но не решался. И вдруг, когда она сошла с тротуара на мостовую, он увидел, что из-за автобуса, подъехавшего к краю тротуара, выскочил «Москвич», который может задеть ее. Он бросился вслед и оттолкнул Ольгу. Взвизгнули тормоза, и из «Москвича» послышались весьма нелестные соображения об умственных способностях Ольги, а заодно и Шарипова.
— Какая неожиданная встреча! — сказал он Ольге. Они ходили по городу до позднего вечера. В ту субботу весь день у него во рту не было и крошки. Затем они встретились в воскресенье, в понедельник, во вторник и среду. Все было хорошо. Вот только Аксенов…
Пушечным ударом Ведин направил в угол «четырнадцатого». Вокруг зааплодировали. Теперь партия будет решаться в последнем шаре.
Да, придется поговорить с Аксеновым. Прямо и честно. Ольга сделала выбор.
«Шестерка», которая решала партию, после его удара медленно подкатилась почти к центру стола. Он прищурился. Если Ведин забьет, Шарипов проиграл.
Все затаили дыхание. Ведин намелил наклейку, положил левую руку на борт и указательным пальцем — «кольчиком» обхватил конец кия.
— Товарищ майор, — раздался за его спиной голос служителя, — вас к телефону. Срочно.
Ведин положил кий поперек бильярда, пробормотал: «Извините, удар за мной» — и поспешил вслед за служителем на второй этаж, где был телефон. По привычке, оставшейся еще с времен войны, он подул в трубку.
— Майор Ведин? — спросила трубка в ответ.
— Я вас слушаю.
— С кем вы говорите? — снова спросила трубка.
— Степан Кириллович, — сказал Ведин.
— Хорошо. Приезжайте немедленно. С Шариповым. — И после короткой паузы, тише: — Воры в доме.
Ведин быстро спустился вниз, подошел к Шарипову, шепнул:
— Воры в доме. Поехали. Зина, я тебе позвоню, — сказал он, обращаясь к жене, и направился к выходу.
— Извините, Оля, — сказал Шарипов, — но так сложились обстоятельства, что я вынужден вас покинуть… И даже не смогу проводить. Не сердитесь на меня. Я вас постараюсь вскоре увидеть.
Он быстро пошел вслед за Вединым, но, когда проходил мимо стола, поднял положенный поперек кий, не целясь, ударил и продолжал путь. Когда он уже открыл дверь, кремовый полированный шар медленно, нехотя подкатился к углу и сполз в лузу.
Глава четвертая,в которой за окнами раздается леденящий душу крик
Видите, читатель, как я предупредителен: от меня одного зависело стегнуть лошадей, тащивших задрапированную черным колымагу…
Профессор Ноздрин сложил письмо и посмотрел на Володю с любопытством и удивлением.
— Очень рад, — повторил он, на этот раз значительно сердечнее. — Никогда бы не подумал, что у Владимира Никитича такой рослый сын. — Он подошел почти вплотную к Володе и, чтобы видеть его лицо, отбросил голову назад. — Вы ужинали?
— Да, — нерешительно ответил Володя. — То есть скорее нет. Я пил чай. В поезде…
— Мы сейчас поужинаем, затем поедем в гостиницу и заберем ваши пожитки. Жить вы будете у нас. Это категорически… — И, не давая возразить, перебил сам себя: — Неужели вы подумали, что я могу оставить в гостинице сына моего старого друга — академика Неслюдова.
Как всегда в минуты нерешительности, Володя поправил очки и надул щеки.
Сын академика Неслюдова. Сын академика Неслюдова. Это имя преследовало его всю жизнь: в школе, в университете, а может быть, еще и в детском саду. Когда-то, на первом курсе университета, он очень слабо ответил на экзамене по античной литературе, и ему все-таки поставили четверку. «Еще бы, сын академика Неслюдова», — сказал кто-то из товарищей. Он был готов тогда переменить фамилию. Он никогда не пользовался машиной отца. Никогда не брал у него денег. Никто не одевался так плохо и бедно на их курсе, как он. Вот и сейчас он аспирант, без пяти минут кандидат наук, а старенький синий шевиотовый костюм на нем лоснится, а руки далеко выглядывают из рукавов. И снова ему предстоит жить здесь в роли «сына».
— Сын Владимира Никитича Неслюдова — Владимир Владимирович, — представил Володю Николай Иванович своей жене.
— Анна Тимофеевна, — назвала она себя.
Затем он познакомился с дочками — Татьяной и Ольгой, подумав при этом, что здесь, как и во многих других русских семьях, не обошлось без «Евгения Онегина», и с внучкой Машенькой — маленькой девчушкой со смешливым и, как показалось Володе, даже чересчур ироническим выражением лица.
Руки ему не предложили помыть, а сам он почему-то постеснялся попросить об этом, и сел за стол с немытыми руками и принялся за чай и бутерброды.
Николай Иванович развернул письмо и заглянул в него.
— Владимир Никитич, — сказал он, — пишет, что вы владеете персидским языком.
— Да, — ответил Володя.
— Хорошо?
— Не очень хорошо, конечно. Но читаю и говорю, да и написать могу.
— А с таджиком объясниться вы сможете? — Николай Иванович перешел на таджикский язык.
— Смогу, — ответил Володя по-таджикски. — Со мной на курсе учились таджики, и в общем они меня понимали.
— А как у вас с турецким? — спросил Николай Иванович, снова заглядывая в письмо.
— Читаю. Говорю плохо. Да и читаю со словарем.
— А с арабским?
— Арабский знаю.
— Говорите свободно?
— В общем свободно.
— Очень хорошо, — заключил Николай Иванович с такой гордостью за Володю, словно это он научил его всем этим языкам. — А какие это «несколько европейских языков»?
— Английский, немецкий, французский. Немного итальянский и испанский. Латынь. — Володя искоса посмотрел на синеглазую, редкостно красивую Ольгу, которая сидела против него, и снова опустил глаза на бутерброды.
— Что ж, это весьма основательная подготовка, — решил Николай Иванович. — Весьма основательная. Ну, а судя по тому, что пишет Владимир Никитич, вы хорошо знакомы и с особенностями жизни Хорасана и вообще Востока в средние века… Но сознаюсь, никогда бы не подумал, что такой убежденный естественник, как академик Неслюдов, вручит своего сына госпоже Клио — грустной и переменчивой музе истории.
Володя вздрогнул и беспокойно оглянулся. Где-то на улице раздался продолжительный и странный крик — громкий, натужный, мучительный. Он быстро обвел взглядом присутствующих. Николай Иванович как ни в чем не бывало маленькими глотками пил чай из высокого стакана в серебряном подстаканнике, Анна Тимофеевна положила прозрачное абрикосовое варенье в стеклянное блюдце.
— Что это? — спросил Володя.
— О чем вы? — не понял Николай Иванович.
— Вот этот крик.
Он увидел, как потупилась Таня, как широко открыла глаза Машенька, как с ложки, которую держала Анна Тимофеевна, варенье закапало на скатерть.
— А, это осел, — спокойно сказал Николай Иванович. — Химар по-арабски.
Машенька фыркнула.
— Маша, — предостерегающе сказала Анна Тимофеевна. — Ты уже поужинала? Можешь встать из-за стола.
Маша еще раз посмотрела с удивлением и насмешкой на огромного, толстого и, несмотря на это, похожего на школьника человека в круглых очках на большом круглом лице, который не знал, как кричит ишак, и ел так много бутербродов, сказала «спасибо» и отправилась на веранду.
Поздно вечером, осторожно устраиваясь на легкой койке, сразу подавшейся под его стокилограммовым телом, Володя перебирал в памяти впечатления этого первого дня в чужом доме.
«В общем все устроилось не так уж плохо», — думал он, разглядывая висевшие на стене огромные рога горного барана — архара. Вот если бы только Николай Иванович не предоставил ему свой кабинет — угловую комнату, отличавшуюся обилием полок, заполненных книгами, непонятными приборами из стекла и металла, ящиками со стеклянными крышками, за которыми виднелись наколотые на булавки бабочки и жуки, столов, уставленных такими же, как на полках, приборами, и почти полным отсутствием мебели, на которой можно было бы сидеть, — только два простых жестких стула. Для Володи поставили раскладную койку из алюминиевых трубок и очистили один из этих столов — на нем остался только микроскоп с двумя окулярами. Очень неловко все-таки, что он лишил старого профессора его кабинета. Но с другой стороны, хорошо, что Николай Иванович, который так ему понравился своим интересом к восточной литературе и знанием персидского, всегда будет рядом, что можно будет с ним посоветоваться.