Марфа отлично знала, что такое инсульт.
Сидя на крыльце, глядя вслед отъезжающей машине, она оплакивала всех: и Марка, и Кешу, и незнакомую ей девушку Дашу, и ее нерожденного ребенка, и Нюту, самоотверженную Нюту, не отходившую от мужа ни на шаг.
Ох, бедная девочка. Быть ей прикованной к паралитику ближайшие годы. А может быть, и до конца его дней.
Марфа вытащила из кармана платок и принялась утирать льющиеся слезы.
Маша пристроилась около нее, обняла за плечи. «Бог ты мой, – подумала Марфа, не поворачивая головы, – будто сама Зойка рядом сидит». В ее присутствии Олейниковой всегда становилось легче.
Вот и на этот раз она успокоилась. Промокнула напоследок глаза и убрала платок.
– Ужасно, – дрожащим голосом сказала Лена. Это было первое слово, произнесенное ею за все время с того момента, когда Иннокентий упал. – Ужасно. И убийство Марка, и девочки этой бедной, и то, что случилось с Кешей…
Вот тогда-то Олейникова и сказала, что жернова Господни мелют медленно, но верно.
– Матвей, скажи честно: ты рассчитывал на такой исход? – спросил Гена.
Оба стояли возле крыльца, глядя в ту сторону, где исчезла машина «Скорой Помощи». Под ногами у них пристроилась Тявка.
Матвей отрицательно покачал головой.
– Я надеялся, что он признается при всех. Только и всего. Что я прижму его к стенке раньше, чем он поймет, что наши улики ничего не стоят.
Услышав это, Маша встрепенулась:
– Почему не стоят?
– Потому что они ничего не доказывают, – усмехнулся Матвей. – А лишь дают почву для наших догадок. Спустя десять лет вряд ли возможно было бы достоверно утверждать, что часы Иннокентию подарила Даша. А потом, если бы и так? Подумаешь, подарила. Это не делает его убийцей.
– И ты об этом знал?! – воскликнула Маша. – Знал, когда обвинял его?!
– Разумеется, – удивился Матвей. – Наши так называемые вещдоки для суда и следствия ничего не стоят. Но я ведь и не судья.
– Ты хотел лишь услышать признание от Анциферова, – понимающе кивнул Коровкин. – Эх, крепкий орешек оказался наш Иннокентий. Если бы не часы…
– Господи, как вспомню его лицо, – содрогнулась Лена. – Будто человек развалился на части у тебя на глазах.
Маша подумала, что сказано точно. Иннокентий развалился. Сначала на две половины, а потом рассыпался на мелкие осколки.
– Но почему именно часы? – Марфа тяжело поднялась, цепляясь за перила. – Отчего Кешка так испугался, раз с их помощью нельзя ничего доказать? Не понимаю…
– А я понимаю, – задумчиво сказала Лена. – Наверное, за десять лет он постарался забыть о том, что была эта девушка в его жизни. Что он убил ее. Слова Матвея сначала его испугали, но он быстро понял, что это всего лишь слова. А потом увидел вещь, которая неразрывно была связана с Дашей. От нее нельзя было отмахнуться, как от слов. Мне кажется, что все случившееся встало у него перед глазами. Может быть, он первый раз в жизни признался себе, что убил человека. Он ведь трус, Матвей прав…
Но Марфа покачала головой – слова Лены не убедили ее до конца.
– Нет, здесь что-то еще…
– Страх, тетя Марфа, именно страх, – подтвердил Гена. – Только Кеша не прошлого испугался.
Он принял угрозу Матвея всерьез. Решил, что часы – весомая улика, и теперь его точно посадят лет на пятнадцать. За два-то убийства…
– Положим, одно недоказуемо, – откликнулся Матвей.
– Ему бы и второго хватило.
Коровкин помолчал и признался:
– Знаете, никак не могу избавиться от ощущения, что все мы – участники театральной постановки. У меня оно сразу присутствовало, как только я увидел этот дом. А потом, когда тетя Марфа объявила о раздаче слонов, то есть наследства, только усилилось. Теперь понятно почему. Никакого наследства ты не собиралась раздавать, а, тетушка? Признайся уж.
Марфа прокашлялась.
– Сказать по правде, никакого наследства-то у меня и нет.
– Как это? – опешил Гена. – А то, что тебе муж оставил?
Старуха шмыгнула и утерла пальцем нос. Вид у нее был весьма сконфуженный.
– Не было у меня мужа, голуби мои. Вы слишком хорошо обо мне думаете, если считаете, что я могу в семьдесят с лишним лет выйти замуж.
Лена поднялась со ступенек, изумленно глядя на нее.
– Вот те раз! – Геннадий развел руками. – А Светицкий?
– Светицкий… – проворчала Марфа. – Ну что Светицкий… Да, был такой состоятельный человек, Яков Семенович. Никогда в жизни его не видела, только в газетах про него читала, что Матвей мне принес. Ну что вы таращитесь, как две лягушки?! – не выдержала она. Взглянула на Машу и поправилась: – Три. Придумали мы с Матвеем этого Светицкого! В смысле, как мужа моего придумали. Нужно ведь было нам как-то объяснить, откуда у меня взялось состояние, которым я должна вас подманивать и соблазнять… Вот Матюша и пустил утку.
– Нет, подождите, – всполошился Коровкин. – Но мы же видели документы! А фабрика в Пензе? А типографии в Минске? А заводик арабских скакунов?! Что же, все подделка?!
– Орловских, – тихо поправил Матвей. – Орловских рысаков.
– Да хоть дерипупинских! Даже если вы подделали документы на типографии и заводики, это все, – он широко провел рукой вокруг, – откуда взялось?! Дом этот, хозяйство, лес…
– Лес не в частной собственности! – открестилась Марфа.
– А все остальное – в частной! Не будешь же ты говорить, что построила это все на свою пенсию в четыре с половиной тысячи?
– Восемь девятьсот, – поправила Марфа. – Я, между прочим, труженица тыла.
– Марфа! Ты меня с ума сведешь!
– Правда, Марфа Степановна, – поддержала Лена, – это ведь ваш дом!
– Вообще-то нет, – вздохнула Олейникова. – Дом его.
И показала на Матвея.
Повисшее молчание нарушила Маша.
– Точно! – вдруг громко сказала она и хлопнула себя по коленке. – А я-то думаю – что не складывается?! Книги в библиотеке не складываются! Фантастика и Бушков! И еще – ты дал котам имена. Спрашивается, почему бы Марфе Степановне не переименовать Глюка и Фантома, раз ей не нравились эти клички? Но она оставила их, а все потому, что это твои коты. И свинья тебя явно узнала!
– Смешно звучит – «узнала свинья», – заметил Матвей.
– Но она тебя действительно узнала! Ты здесь ориентируешься, как у себя. А все потому, что ты действительно у себя. Это твой дом. Ты здесь хозяин.
Генка приоткрыл рот.
– Матвей, правда?
– Почти, – вынужден был признаться Олейников. – Коровки-свиньи-курочки – это Марфина затея. Она здесь живет круглый год.
– А он приезжает, когда хочет, – добавила старуха. – Дом мне перестроил, нанял помощниц.
– Можно было и новый дом купить, но очень уж место здесь хорошее, – почти виновато сказал Матвей. – Разве что доехать нелегко… Но осенью уже начнут делать дорогу.
– Для орловских рысаков? – не удержалась Лена.
– Нет, – серьезно возразил он. – Рысак – конь хрупкий, нежный. Они у меня в холе и неге живут, почти как Дульсинея.
Коровкин отступил на шаг и вгляделся в Олейникова.
– Матвей, а Матвей! – с опаской позвал он. – А ты кто?
Машу тоже интересовал этот вопрос.
Матвей вздохнул.
– Директор компании «Олейников-групп», – сказал он. – Прибамбасы всякие делаем для путешествий. Ну и еще разным занимаемся… По мелочи.
И тут Маша вспомнила. Она не раз видела их в Москве – магазины с ярко-зеленой вывеской «Прибамбасы». Несерьезное словечко, но в магазинах закупались вполне серьезные люди. Здесь можно было найти все: от удобной туристической кружки со смешной надписью до настоящих унтов, от вечной зажигалки до альпинистской палатки. Сеть «Прибамбасов» работала по всей стране, доставляла свои товары в любую дыру и постоянно открывала новые магазины.
Она даже вспомнила слоган.
– Товары для путешественников по жизни!
– Точно! – сказал Матвей. – Это, кстати, я придумал.
Генка присвистнул:
– Вот ты даешь! А почему молчал?!
Матвей развел руками:
– Как-то к слову не пришлось.
– Так расскажи хоть теперь!
Коровкин вцепился в Матвея, требуя подробностей, и они пошли бродить по саду. Лена двинулась к ним, а Марфа поднялась и ушла в дом.
Маша осталась одна на крыльце. Она бы с радостью присоединилась к Коровкиным, снедаемым любопытством, но что-то мешало.
«Было бы проще, если бы богатой оставалась Марфа, а не Матвей», – подумала Маша.
Сидеть на крыльце было холодно. Она встала, раздумывая, куда идти. Сталкиваться с Олейниковым и Коровкиными не хотелось, и Маша направилась в другую сторону, вокруг дома.
Она ковыляла по дорожке, сунув озябшие руки в карманы куртки, и думала об Иннокентии. Страшная развязка… Если бы Анциферов не покушался на нее и Еву, впору было бы пожалеть его.
«А Даша Мысина была единственной дочерью у родителей, – тихо напомнил внутренний голос. – Она ждала ребенка. Он убил ее лишь из-за того, что она могла представлять гипотетическую опасность для его благополучия. Слишком дорожил им».
– Слишком дорожил им… – повторила вслух Маша и остановилась.
Она добрела до дальней стены дома – той самой, заросшей бузиной. Только утром ей пришлось ползать здесь по замерзшей земле, ища блокнот Марфы.
Она подняла голову и уставилась на закрытое окно. Как все произошло десять лет назад?
Вечер, двое мужчин стоят у окна. Один говорит коротко, отрывисто, с омерзением глядя на второго. А тот, второй, – отвечает ли ему что-нибудь? Клянется, что не виноват? Раскаивается и просит о снисхождении?
Что бы он ни говорил, о чем бы ни умолял, первый выходит из чулана, ничего не ответив ему. Он заглядывает в соседнюю комнату, никого там не находит, пишет записку. И уходит из дома: здесь слишком много гостей, негде укрыться, негде привести мысли в порядок. Он говорит себе, что искупается в реке и вернется.
Второй стоит у окна, боясь идти в свою комнату. Там ждет жена, и если она хоть что-то прочтет по его лицу… Нет, об этом нельзя даже думать! Он торопливо снимает с руки наручные часы и швыряет их в кусты.