В основном в нынешние дни мне просто нравится, что эта книга у меня есть и всегда под рукой. Вот уже пять лет прошло, как не стало моей жены, но теперь я куда чаще обращаюсь к Клэр, у себя в голове, чем сразу после ее гибели. Говорил я с ней и в тот вечер, когда забрался в постель с «Убийством Роджера Экройда» Агаты Кристи, – рассказал ей про список и визит агента Малви и каково это было перечитывать эти книги опять.
Проснулся я около половины девятого утра, удивленный, что вообще удалось хоть сколько-то поспать. Перед сном я забыл задернуть шторы, и квартиру заливал жесткий солнечный свет. Я выглянул в окно на изломанную линию крыш напротив, теперь покрытых снегом, со свисающими с карнизов сосульками. На стеклах снаружи расползлась паутина наледи, и улица внизу была серовато-бледной, что означало невероятный холод снаружи. Я глянул в телефон, погодный информер в котором на настоящий момент показывал один градус выше нуля[57]. Совсем было собрался отправить сообщения по электронке Эмили и Брендону, поставить их в известность, что на сегодня они могут взять отгул, что слишком холодно, чтобы просить их являться на работу, но в последний момент передумал.
Как следует закутавшись, отправился по Чарльз-стрит в соседнее кафе, в котором готовили овсянку. И уже сидел там за угловым столиком, изучая оставленный кем-то экземпляр «Глоуб»[58], когда зазвонил мобильник.
– Малколм, это Гвен.
– Привет! – отозвался я.
– Вы не спите?
– Нет-нет. Уже завтракаю. Подумываю вот пойти в магазин. Вы всё еще в Бостоне?
– Нет, вчера днем уже приехала домой, и пришли все книги, которые я заказывала, так что этой ночью читала «Незнакомцев в поезде».
– Ну и?..
– Очень хотелось бы с вами насчет нее переговорить. Сейчас нормально?
– А можно я перезвоню, когда доберусь до магазина? – попросил я. Только что принесли овсянку, над глубокой тарелкой поднимался пар.
– Конечно, – сказала Гвен. – Буду ждать звонка.
Покончив с завтраком, я направился в «Старых чертей». Эмили была уже на месте, а Ниро накормлен.
– Раненько ты, – заметил я.
– Не забывай, что я и уйду пораньше.
– Ах да, – сказал я, хотя действительно об этом забыл.
– Мистер Попович опять жаловался, – сообщила Эмили, потирая руки. – Он хочет вернуть свой последний заказ.
– Целиком?
– Угу. Говорит, что все книги неправильно оценены.
Дэвид Попович – это коллекционер, проживающий в Нью-Мексико, но всем нам в магазине казалось, что с равным успехом он мог обитать на соседней улице. Он тоннами покупал у нас книги и всегда по крайней мере половину возвращал. Чтобы пожаловаться, Попович иногда звонил, но в основном посылал ядовитые имейлы.
– Пошли его подальше, – сказал я.
– Что?!
– Напиши ему, что мы возьмем назад все, от чего он отказывается, но что больше он ничего через нас заказывать не будет. Он меня уже достал.
– Ты серьезно?
– Да. Хочешь, сам ему напишу?
– Нет, буду только рада. Поставить тебя в копию?
– Конечно, – ответил я. Изгнание Поповича из наших покупательских рядов наверняка несколько подкосит нас в финансовом смысле, но на тот момент мне было на это совершенно плевать. И никаких угрызений совести я не испытывал.
Прежде чем перезвонить Гвен, я отправил письмо по электронке пиарщице в «Рэндом хаус»[59], которую давно игнорировал, и подтвердил дату встречи их автора с читателями в марте. А потом открыл застекленную витрину, вытащил оттуда экземпляр первого издания «Незнакомцев в поезде» и взял ее с собой к телефону. Обложка у нее была темно-синяя, мрачная, но броская: мужское лицо крупным планом и нездорового вида женщина с рыжими волосами.
Гвен сняла трубку после первого же гудка.
– Привет, Гвен, – произнес я, и это почти что фамильярное обращение прозвучало странновато в моих устах.
– Спасибо, что перезвонили. Итак, насчет этой книги…
– Что думаете?
– Сурово. Я знала сюжет, из фильма. Но книга совсем другая. Мрачней, как мне кажется, и разве оба мужчины совершили убийства в фильме?
Я постарался припомнить.
– Не думаю, – произнес я в конце концов. – Нет, точно нет. По-моему, главный персонаж фильма – теннисист – едва не убил отца, но все-таки не убил. Это наверняка имеет бо́льшее отношение к продюсерскому кодексу, чем к тому, что на самом деле задумывал Хичкок[60]. Вряд ли они допустили бы, чтобы кто-то из персонажей совершил убийство и вышел сухим из воды. – Книгу я не перечитывал уже много лет, равно как не пересматривал фильм, но неплохо помнил и то и другое.
– Ну да, «кодекс Хейса»[61], – произнесла она. – Было бы только все так и в реальной жизни…
– Точно.
– Но только в книге никакой он не теннисист.
– Кто?
– Гай. Главный герой. Он архитектор.
– Ах да, – сказал я. – Полезно было прочитать книгу?
– В вашем списке вы упомянули, что, по вашему мнению, это просто прекрасный образчик идеального убийства, – сказала Гвен, проигнорировав мой вопрос. – Что конкретно вы имели в виду?
– Это идеальное убийство, – попробовал объяснить я, – поскольку когда вы обмениваетесь убийством с кем-то другим, практически с совершенно посторонним человеком, тогда нет и никакой связи между убийцами и их жертвами. В результате комар носу не подточит.
– Как раз именно об этом я и подумала, – сказала Гвен. – Что действительно хитро в убийстве в этой книге, – продолжала она, – так это, что человека, совершившего его, никак нельзя привязать к преступлению. Но это не имеет никакого отношения к методу.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Бруно убивает жену Гая в Луна-парке. Душит ее до смерти. Но в этом нет ничего хитрого. Я опять подумала насчет тех правил Чарли. Так что, как если б вы были Чарли, просветите меня: как бы вы тогда совершили убийство на основе «Незнакомцев в поезде»?
– Теперь понимаю, о чем это вы… Это было бы крайне сложно.
– Верно. Вы можете просто задушить кого-нибудь в Луна-парке, но это никак не будет следовать философии этого преступления.
– Чарли пришлось бы найти кого-то, кто совершил бы убийство вместо него.
– Как раз это я и подумала, но вообще-то совсем необязательно, – сказала она. – Будь я Чарли и если б попыталась скопировать «Незнакомцев в поезде», тогда выбрала бы в качестве жертвы того, кого и так, скорее всего, целая куча народу мечтает убить. С ходу мне в голову ничего конкретного не приходит, но, предположим, того, кто только что прошел через скандальный развод, или…
– Кого-нибудь вроде того мужика из Нью-Йорка, который кинул всех на деньги? – предположил я.
– Берни Мэйдоффа?[62]
– Ну да, его.
– Он сойдет, но, наверное, в данном случае слишком уж много людей, которые мечтают его прикончить. Пожалуй, я скорее поставила бы на плохой развод, на что-то лишь слегка публичное. Потом подождала бы, пока отвергнутый супруг не сольется с горизонта, и совершила бы убийство. По-моему, это был бы лучший способ выказать уважение книге.
– Да, в этом есть смысл, – признал я.
– Я тоже так думаю. Стоит присмотреться. А как насчет вас – возникли у вас за ночь какие-нибудь новые мысли?
– Вчера я довольно сильно устал, да и ночь до этого тоже ведь практически не спал. Так что нет. Но обязательно буду думать и дальше.
– Спасибо, – сказала Гвен. – Вы очень помогли.
А потом добавила, чуток другим тоном:
– Не забудьте отправить мне информацию о своих авиарейсах в Лондон этой осенью.
– Сегодня же отправлю, – пообещал я.
После того как я повесил трубку, появился Ниро, постукивая коготками по твердому паркету, и устроился у меня под ногами. Я в некотором оцепенении посмотрел на него, обдумывая телефонный разговор, который только что закончил.
– Готово! – послышался голос Эмили, и я обернулся – она подходила ко мне, с редкой для себя ухмылкой на лице.
– Что готово?
– Отправила имейл Поповичу. Он будет в шоке.
– Вид у тебя довольный.
– Нет, я… сам ведь знаешь, как он меня всегда достает.
– Все нормально. Честно говоря, я думаю, что он нуждается в нас больше, чем мы нуждаемся в нем. Покупатель далеко не всегда прав, сама ведь в курсе.
Эмили опять ухмыльнулась, после чего спросила:
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Нормально. А что?
– Ой, да ничего. Какой-то ты рассеянный, вот и всё… Я подумала, мало ли что случилось.
Это было настолько для нее нехарактерно – выказывать подобный интерес к моей персоне, и я осознал, что, наверное, и впрямь веду себя как-то заметно по-другому. Я всегда считал себя человеком выдержанным, тем, кто особо не выдает своих чувств, и меня обеспокоило, что это может оказаться не так.
– Ничего, если я пойду пройдусь? – спросил я. – Прикроешь тут тылы?
– Конечно.
– Я ненадолго, – заверил я.
Снаружи по-прежнему был жуткий дубак, но показалось солнце, по небу разлилась жесткая безжалостная синева. Тротуары успели расчистить, и я двинулся пешком в сторону Чарльз-стрит, подумывая заглянуть в Паблик-гарден[63]. Из головы не шел наш с Гвен разговор про «Незнакомцев в поезде» – книгу, о которой я много лет изо всех сил старался не думать.
В парке оказалось больше народу, чем я предполагал, учитывая температуру. Какой-то папаша сметал снег с одной из бронзовых фигур композиции «Уступи дорогу утятам», чтобы усадить на нее своего малолетнего отпрыска и сделать фотку. Я, должно быть, уже тысячу раз проходил мимо этих выстроившихся вереницей утят, и всякий раз тут находился родитель или целая группа родителей, усаживающих своих детей в позу для фото. Летом тут даже очередь частенько выстраивалась. И я всегда терялся в догадках, что родители в этом находят, зачем столь настойчиво пытаются документально запечатлеть данный конкретный момент. Сам не будучи родителем, вправду не понимаю. Вообще-то это была тема, которую мы с Клэр никогда не затрагивали, – дети. Я всегда говорил себе, что решать в первую очередь ей – хо