– Вообще-то должен признать: мысль о том, что скоро все будет кончено, – не такая уж неприятная. Скажу тебе, что готов для тебя сделать. Я готов отдать его тебе – отдать Брайана, – поскольку, честно говоря, с тех самых пор, как ты позаботился о Нормане Чейни, все самое сложное ложилось на мои плечи. Я дам тебе этот ствол, и все, что тебе надо будет сделать, это просто прикрыть ему лицо подушкой и выстрелить в нее. Не думаю, что соседи услышат, а если даже и услышат, то подумают на что-нибудь другое. На хлопок в автомобильном глушителе или еще на что.
– Конечно, – сказал я, протягивая руку.
– Я знаю, что у тебя на уме, Мэл! Если я отдам тебе ствол, то ты тут же возьмешь меня на мушку и вызовешь копов, но я такого не допущу. Я наброшусь на тебя, и тебе придется застрелить меня. Так что по-любому ты кого-нибудь да застрелишь. Либо Брайана, либо меня. Я даю тебе такой выбор. А если и меня, то ничего страшного. У меня простата размером с грейпфрут. Я уже пожил свое. По-моему, эти последние несколько лет, знакомство с тобой и наша небольшая игра – все это было просто чудесно.
– Не для всех.
– Ха! Надо думать… Но в глубине души, так же как и я, ты понимаешь, что это ничего на самом деле не значит. Если я передам тебе этот ствол и ты вгонишь Брайану пулю в башку, то лишь окажешь ему услугу, скорее всего. Тебе, наверное, это просто понравится. Уж поверь мне.
– Ладно, – сказал я, протягивая руку еще дальше.
Марти улыбнулся. То, что я видел совсем недавно в его глазах – вся эта радость, – теперь пропало. Теперь я видел то, что и видел всегда. То, что всегда принимал за доброту и участие.
Он вложил оружие мне в руку. Это был револьвер, и я оттянул курок назад.
– Это револьвер двойного действия, – объяснил Марти, – тут необязательно взводить курок.
Я посмотрел на Брайана Мюррея, распростертого на кровати, а потом повернулся обратно к Марти и выстрелил ему прямо в грудь.
Глава 30
Предпоследняя глава «Убийства Роджера Экройда» называется «…И ничего, кроме правды». Это когда персонаж, от имени которого ведется повествование, сельский врач, он же тайный убийца, раскрывает читателям в подробностях, как и что он сделал.
В данном повествовании я никак не называл главы. Эта старомодная традиция представляется мне малость избитой. Ну как бы в случае чего я назвал эту главу? Как-то типа «Чарли показывает свое истинное лицо»? Понимаете, о чем я? Банальщина… Но если б я так все-таки поступил, если б давал главам собственные названия, то тогда эта определенно называлась бы «…И ничего, кроме правды».
В ту ночь, когда погибла моя жена, я проследил за ней на своей машине до самого Саутвелла, до обиталища Эрика Этвелла. Я оказывался там уже далеко не впервые. Догадавшись, что Клэр опять увлеклась наркотиками и что наверняка связалась с кем-то из «Черного амбара», я несколько раз проезжал мимо реконструированной фермы. Раз даже видел самого Этвелла – по крайней мере, подумал, что его. Он бежал трусцой по тротуару неподалеку от своего дома, в красно-коричневом спортивном костюме, делая на бегу небольшие боксерские выпады – махал кулаками, словно какой-нибудь Рокки Бальбоа[130].
Тот Новый год мы с Клэр решили встретить дома. Она сказала мне, что в «Черном амбаре» намечается небольшая вечеринка, но теперь, когда она окончательно завязала с наркотиками (по крайней мере, по ее собственным словам), у нее, мол, нет никаких причин отправляться туда. Вечером мы вместе зажарили курицу. Я сделал картофельное пюре, а она сварила брюссельской капусты. За едой мы выпили бутылку «Верментино», а когда вымыли посуду и прибрались, открыли вторую. Уселись посмотреть фильм – «Вечное сияние чистого разума»[131], один из ее самых любимых. Мне он тоже нравился. По крайней мере, тогда. Теперь же одна только мысль о нем вызывает у меня тошноту.
Я, должно быть, задремал, поскольку когда открыл глаза, фильм уже закончился, а на экране застыли пункты меню DVD-проигрывателя. На кофейном столике лежала записка от Клэр:
Скоро вернусь. Обещаю. И прости. Люблю, К.
Я сразу понял, куда она направилась, естественно. Ее «Субару», обычно припаркованная на нашей улице, отсутствовала. Забравшись в свою «Шевроле Импала», я поехал в Саутвелл.
Когда я туда добрался, в доме Этвелла и впрямь шла праздничная гулянка. Возле крыльца стояли пять машин, включая и «Субару» Клэр. Я поставил свою где-то в паре сотен ярдов от них, просто поплотней прижавшись к обочине дороги. Эта часть Саутвелла едва заселена – умеренно холмистая сельская местность, пересеченная каменными оградами, среди которых там и сям раскиданы миллионнодолларовые дома.
Выбравшись из машины, шагнул в холодную ясную ночь. Я выскочил из дома так внезапно, что даже не успел должным образом одеться – просто накинул старую джинсовую куртку поверх свитера и джинсов. Застегнул куртку до самого горла, засунул руки в карманы и двинулся по дороге к дому Этвелла. Рядом с почтовым ящиком маячил маленький неприметный указатель: «ИННОВАЦИОННЫЙ ЦЕНТР “ЧЕРНЫЙ АМБАР”». Я немного постоял там, издалека изучая обиталище Этвелла. Это был типичный сельский дом, выкрашенный в белый цвет, рядом с которым громоздился огромный амбар. Я уже видел его при дневном свете, естественно, и он даже не был выкрашен в черный цвет – был скорее темно-серым. Это строение и представляло собой рабочую зону для непризнанных дарований – передние двери заменили на сплошные стеклянные, а внутренность превратили в просторную стильную студию открытой планировки, с модульными верстаками для работы и столами для пинг-понга.
Двигаясь по самому краю участка, я достаточно близко подобрался к амбару, чтобы увидеть, что, хотя рабочая зона ярко освещена свисающими с потолка промышленными светильниками, никого внутри нет. Гулянка происходила в стоящем по соседству доме. Я обошел вокруг амбара, чтобы подобраться к дому с тыла, и на миг был буквально заворожен открывшимся передо мной зрелищем. Луна была почти полной, на небе ни облачка. Участок Этвелла располагался на небольшом уступе, и оттуда, где я стоял, мне были хорошо видны залитые серебристым лунным светом холмистые поля, протянувшиеся до самой линии темных деревьев на горизонте. Я несколько секунд не сводил глаз со всего этого великолепия, поеживаясь в своей тонкой курточке, пока наконец не услышал смех и не учуял в воздухе запах сигаретного дыма. В заднем углу амбара виднелась черная открытая терраса, явно недавнее дополнение к сельскому дому. Какая-то парочка – незнакомые мне мужчина и женщина – курила, перебрасываясь словами и постоянно разражаясь громогласным хохотом. Подробности разговора уносил пронизывающий ветер. Я наблюдал за ними, пока они не докурили свои сигареты и не вернулись в дом. Подойдя к ближайшему окну, присмотрелся сквозь стекло.
Есть много такого, из-за чего я никогда не забуду ту ночь, и то, что я тогда увидел в окно, определенно из этого ряда. В большой, хорошо обставленной комнате тусовались человек двадцать. В центре ее стоял пухлый кожаный диван, и вот на нем-то я и увидел Клэр, одетую в короткую зеленую вельветовую юбочку и кремовую шелковую блузку, в которой я ее вроде раньше не видел. Они с Этвеллом сидели бок о бок, соприкасаясь плечами, и в руке она держала фужер с шампанским. В комнате стоял интимный полумрак, но я все-таки разглядел на стеклянной поверхности кофейного столика кучку белого порошка. Над ней нависал один из гостей, который, стоя на коленях на покрытом ковром полу, отделял себе «дорожку». В доме долбила техно-музыка, вроде той, что можно услышать в ночных клубах, и трое гостей за спинкой дивана дергались в танце. Но то, чего я действительно никогда не забуду, так это как Клэр тогда выглядела – не то, как она была одета, не то, как прижималась к Этвеллу, рука которого лежала на ее голом бедре, а то сияние у нее на лице. Это были наркотики, но также и нечто другое – жар чисто животной радости. Она без умолку смеялась, ее рот открывался так широко, что это казалось ненатуральным, влажные губы ярко блестели.
Я вернулся обратно к машине, завел мотор и выкрутил отопитель на полную. Меня пробирала дрожь, но я еще и плакал. А потом разозлился, стал бить кулаком в потолок машины. Я был зол на Клэр, естественно, и на Этвелла, но, по-моему, больше злился на самого себя. По крайней мере, в тот момент. Поскольку то, что я собирался сделать, – это поехать обратно в Сомервилл и дождаться возвращения жены, надеясь, что она вернется в целости и сохранности. И что в один прекрасный день просто вернется ко мне.
Машина прогрелась, а я немного остыл. С того места, где я ее поставил, мне было видно «Субару» Клэр, и я решил подождать. Я знал по прошлому опыту, что на всю ночь она не останется, поедет обратно еще до наступления утра, пусть даже и совсем поздно. И я знал, что прощу ее, что поступлю точно так же, как моя мать поступала с моим отцом. Буду ждать, когда она вернется ко мне. Но чем дольше я сидел в машине – мотор мурлычет на холостых оборотах, из вентиляционных дефлекторов туго бьет горячий воздух, – тем больше ловил себя на растущем гневе к Клэр. Я знал, что она наркоманка и что в какой-то момент не сумеет удержаться, но она еще и выглядела такой счастливой в гостиной Этвелла, такой живой!..
Была уже половина третьего ночи, когда я увидел, как возле машины Клэр появились две фигуры. В лунном свете я наблюдал, как они подходят к ней вместе, целуются, а потом Клэр открывает дверь – я сумел разглядеть зимнюю куртку над голыми ногами – и залезает внутрь, в то время как Этвелл рысью несется обратно к дому. Вспыхнули стоп-сигналы, после чего машина Клэр развернулась. Свет ее фар, должно быть, выхватил мою «Импалу», притаившуюся в тени нескольких сосенок, но Клэр, наверное, просто не обратила на нее внимания и быстро понеслась по улице в сторону трассы номер два.
Я последовал за ней. По местным шоссейкам она ехала очень резво, но, оказавшись на автостраде и направляясь в сторону Бостона, сбросила скорость точно до установленного лимита. Это по-прежнему была новогодняя ночь, и полиция наверняка присутствовала на дорогах в полном составе, вылавливая пьяных водителей. Что-то в этом факте задело меня за живое – несмотря на все, что Клэр употребила этой ночью, она вела себя достаточно осмотрительно, чтобы ее не остановили. Точно так же я знал, что, вернувшись в нашу с ней общую квартиру, она потихоньку проскользнет в дверь, не желая меня будить. А когда утром мы с ней будем разговаривать о происшедшем, Клэр будет плакать и говорить, какой ужасный она человек, и просить прощения. Она хотела жить двойной жизнью, но избегала противостояния. Так уж она была устроена. Помню, как думал, что больше уважал бы ее, если б Клэр просто бросила меня, если б сдалась перед фактом, что лучше уж она будет с Эриком Этвеллом, лучше уж будет наркоманкой. Тогда, по крайней мере, мы смогли бы объясниться.