[71]. У нас один товарищ, взрослый такой мужчина, верующий, который с собой возил иконы, он встал на защиту. Ударили в таз ему, был «трехсотый», пошел товарищ вытаскивать — тоже «триста». Ну, потом какие-то непонятные группы начали откуда-то конкретно вылезать, ну, позажимали нас… Там недострои были, кучи строительного мусора. БМП начала работать, БТРы, артиллерия, само собой, накрывала. Это продолжалось часа два, наверно. Жестко было.
Потом, после очередного обстрела, нашли лазейку — трубу, проходящую под трассой. Через нее вышли, отошли и, думали, все уже. Потом, под утро уже, забрали «двухсотого» — скончался, не успели спасти его. Остальные были «триста»: у кого осколочное, у кого плечо, у кого рука по касательной.
— Дебальцевская операция была спонтанной, никто никаких конкретных задач не давал. Просто: «Едем и едем».
Приехали, высадились, двигались. Было холодно, туман. Зашли на точки, день-два продвигались — потом Углегорск. Наши отбили его более-менее, уличные бои были, рассеянные силы украинской армии. Кто на БТРе проскакивал, кто на «Уралах», КамАЗах, КрАЗах; шишиги[72] тоже проскакивали. Ну, вдалеке, непонятно было.
Потом мы зачищали последние дома. Подъехал БТР, беспалевно, без ничего. Выскочил человек в балаклаве, маске, говорит на украинском языке:
— Хлопці, потрібна допомога[73].
Мы поняли, что это украинская армия, и, соответственно, оказали ему сопротивление. В итоге БТР перешел к нам.
Ну а там, ближе к Дебальцево, есть точка управления у Светлодарской дуги. Поднялись на высоту. Я прикрывал отход разведгруппы, должны были координировать их по курганам. По разведданным, противник стоял где-то там. Наши туда поднялись, ничего не обнаружили.
Я прикрывал отход. Был ранен в ногу, контужен. Ранение было осколочным. Была кассета, там такой дротик, он вошел в ногу, но я не почувствовал, контужен был. Вспышка, ну все. Я минут 15 ничего не помню. Пришел в себя, в ботинке — кровь. Меня спрашивают: «Имя?» Я не могу его вспомнить.
В итоге транспортировали меня в Ростов, в госпиталь. Там две недели капали, лечили, какую-то компенсацию мне выплатили — не понятно, от кого. Ну, на дорогу, на проезд. Потом вернулся.
Восстанавливался как? Долго не спал, тяжело было заснуть, постоянный шум в голове, тяжелая контузия была. Глаз ушел немного вправо, зрачок отошел. До осени было трудно заснуть, потом летом еще раз лег в клинику, прокапался. Вроде восстановился, нормально все. Периодически, когда погода меняется, болит голова. Просто так, без обезболивающих, тяжело.
— И именно в то время ты узнал о существовании Компании?
— Да, именно тогда я узнал, что она существует. Там парень попал со мной в госпиталь, который был из Компании. Ну, он как бы конкретно не говорил, что есть такая Компания, просто он был тоже ранен и мне говорит: «Если захочешь, приезжай ко мне в гости, пообщаемся. Возможно, будет работа».
Я служил в ополчении, и в 2019 году, в мае месяце, вышел приказ президента России об упрощении получения гражданства Российской Федерации. Я по упрощенной схеме получил документы и в декабре 2019 года приехал в Молькино. Прошел фильтр и попал во второй ШО.
Спросили, какова моя цель прихода в Компанию, я ответил:
— Готов работать, имею опыт боевых действий.
— Все, пулеметчиком пойдете.
Потом я поехал в Ливию.
— Мне запомнились перелеты. Все в суете: быстро-быстро-быстро, туда-сюда. Потом почти десятичасовой переезд по трассе. Нормально, слава богу, доехал. Единственное, сам в какой-то момент пересел за руль, потому что водителем был негритос, который не пропускал ни одной ямы по трассе. Потом у нас загорелся бус по дороге. Ну вот так и проехали. Получили доп-БК, и на второй день я уже вышел на работу. Снайпером работал.
Первый бой у нас произошел, когда отделение не было еще полностью сформировано. Люди восстанавливались после тяжелых боев. Мы сидели как ГБР[74]. Там были такие маленькие прорывы, противник уже подходил, матюгались на нас на ломаном русском: «Русские, убирайтесь!» Ну и так они внаглую уже, чуть ли не через забор закидывали всем. Их очень много было, по крайней мере по ощущениям.
Потом мы перешли на правый фланг, на усиление разведки — должны были с ними продвинуться на некоторое расстояние. Должны были еще помогать союзники, но они в назначенное время почему-то не продвинулись, мы двинулись сами.
Стрелковый бой. Хорошо у них[75] работала артиллерия, четко, конкретно. Видно, что специалисты бьют, потому что именно за нашими по шагам они били. Продвинулись, закрепились и потом сменили — перешли на левый фланг, там помогли, прожали. Где-то уже в марте мы там конкретно закрепились.
При последнем штурме у нас много «трехсотых» было, потому что артиллерия противника очень хорошо работала. Они снаряды просто в дома закидывали, в двери и окна, четко. Ну, зашли мы в последнюю пятиэтажку, закрепились и с того момента стояли. Перемирие было, они пытались прорваться. К нам залетели пикап и седан. Седан был уничтожен, пикап вырвался.
— У нас тогда героически сапер «затрехсотился». Получается, он поставил две МОНки на «паука», на растяжку. Когда пикап прорвался, седан разорвало, водитель сразу погиб, пассажир был тяжело ранен, из машины даже не вышел, потом тоже скончался. А третий молодой парень, в «мультикаме», хорошо одетый, в кроссовках, сдался. Его взяли в плен, передали дальше. А пикап заехал за угол и врезался в угол дома. Группа выдвинулась их брать. Из соседних домов было оказано очень сильное стрелковое сопротивление.
И первым шел сапер, парень небольшого роста, духовитый такой. Его ранило в голову — пробита каска по касательной. Он очнулся, встал, говорит:
— Давайте быстрее, а то я сейчас потеряюсь!
Но мы пошли обратно, ему оказали первую помощь, и его вывели на безопасную территорию.
Там потом в течение месяца были две или три попытки [наступления] их войск. Первая волна, как мне казалось, была более подготовленной.
— С кем сложнее в стрелковом бою, с армией Украины или ПНС?
— С ВСУ, естественно. Был случай, когда мы только зашли [в Триполи] в первые дни, у них там типа штаба было, и им руководили то ли украинские спецназеры, то ли еще какие-то славянские ребята. Они с таким нахрапом зашли туда, отбивая штаб: можно сказать, выдавили, забрали все, что им надо, и ушли.
Турецкая армия или ливийская, они не обладают таким духом, чтобы штурмовать. У них только появятся первые «трехсотые» либо на мине, либо где-то что-то — и начинают уже оттягиваться большими группами. Они не двигаются дальше. Да, у них хорошо работает, когда они из-за угла выехали, ЗУшкой работают, «безоткаткой»[76]. У них очень много БК, они его не жалеют. У них после обеда просыпается аппетит к войне, и они начинают просто обрабатывать — накидывать, разрушая дома, которые на их же земле. И наша артиллерия закидывала им 155-е[77] по два, по три часа. Стрелковое у них не особо в ходу: где-то что-то кого-то из них ранило, так они сразу оттягиваются, забирают и уходят.
— Было пару раз, когда заходили к нам. Было две машины, к нам пытался заехать турецкий броневик, типа нашего БРДМа[78]. Ну и пехота с левой стороны зашла.
Однажды, это было уже в конце, перед выходом. У меня позиция была на пятом этаже. С левого фланга они сделали подкоп, под домами проходили и заходили с левой стороны на соседние позиции. У меня просто мало БК было, как на НП[79], у меня с собой 200 или 300 патронов в лентах. Я отработал 300, по мне начали бить с ЗУшки, по этажам потом начали накидывать, артиллерия пошла. Я по лестнице вниз, а там окна выходили на сторону противника, спускаться за боекомплектом было тяжело. И снайпер там располагался, он очень четко по нам работал, по углам, по касательной попадал.
Я в итоге спустился, забрал остальной БК, взял МРОшку[80], поднялся и дальше начал отрабатывать. Ну, МРОшка не пригодилась, они начали отступать, и парни, которые слева находились, начали оказывать им интенсивное сопротивление. Ну так, более-менее полуторачасовой бой закончился. Вот тогда мне понравилось, как я работал.
После Донбасса Ливия действительно более живая. У них артиллерия работала, дроны, издалека ЗУшки, «безоткатки» прилетали как за здрасьте. С утра они спят, не работают, а вот после обеда у них начинается… Дальняя война, они вперед не лезли для работы.
— Быт? Нахождение более-менее технической воды, ремонтирование «дырчиков»[81] брошенных, домов, сантехники.
Был случай, когда воды не было. Мы находились в полуокружении. Я тогда восстановил скважину, взял сирийского союзника и влез на крышу снимать пластмассовый бак. Думал, целый. Снял его, скинул — и уронил на голову сирийскому товарищу, он там матюгался полночи. Ну, это все под трассера[82] происходило, было интересно, забавно.
Когда сняли этот бак, а мы его часа полтора снимали, наверно, прыгали-скакали, начали наливать воду, а в нем оказалось 100–150 дырок. Ночью не видно, впереди, через 100–200 метров, — противник. Потом все это в итоге закрутилось и сделалось. Вот такая бытовая история.