Перед тем как штурмовать Сковородку — по крайней мере укреп так назывался, мы его так называли, — надо было подойти к нему, а там была довольно большая дистанция. То есть у нас господствующих высот не было, с которых мы могли как-то перестреливаться с ними. Пришлось заходить с низины. Но нам повезло.
Они нас увидели, но заходил слева от высоты Вайс. Тоже командир штурмового взвода. Вот. И когда мы подходили к этой высоте, мы должны были пробежать до нее, чтобы поджаться под высоту, чтобы быть наименее видным противника, потому что, чтобы открыть по нам огонь, ему надо было выйти. То бишь покинуть высоту и спуститься к нам.
Подходя под эту высоту, мы уперлись все. Ну, как бы взвод устал. Устал причем хорошо, потому что двигаться ночью с оружием, с БК, все это тащить на себе… И морально все равно всех давит постоянная стрелкотня.
Первый бой тоже. Очко там сжимается неимоверное сильно. Потому что это первый бой все равно. Второй бой — то же самое. Тебе хочется жить, очко сжато, а двигаться надо дальше, потому что… Там не было речи, что задача может быть не выполнена. Да, она могла быть выполнена без тебя, но после этого тебя просто отправят домой, и все. Но и просто стыдно, да и отдыхать тоже не хочется.
И когда поджались, был такой небольшой компаньер, или как он…
— Капонир.
— Ну, без разницы. В него все легли, грубо говоря: одно отделение осталось на прикрытии, наше отделение штурмовало. Расположились в нем, и Конг, командир наш, конкретно придал духу.
Нам тогда было все равно, кто там, что там… Об этом сильно не думаешь. Думаешь, что ты русский, и все, и ты молодец, богатырь, со всем должен справиться, и тут звучит такая речь, на всю пустыню голос: «Рос-си-я, Рос-си-я, Рос-си-я…», и все, пошел бодряк. Все… вот все, нас там было десять или одиннадцать человек, все начинают орать хором, и на этой ноте мы завелись конкретно и уже начали срываться. По одному, перебегая уже под эту гору. И после такой моральной поддержки мысли о том, что все может быть плохо, исчезли.
— Мы забежали на эту гору, штурманули. И, забежав на этот укреп, мы увидели духов. Они отходили. И отходили причем не к себе, туда, в тыл, а уходили почему-то слева-направо перед нами. Дистанция была метров 600–700. Они бежали прямо по хребту, три человека.
Бежали эти три человека, оказывается, к танку. Прибежали они к танку… Завелась техника. Мы услышали… Мы уже находимся на хребте, Вайс уже заходит, все нормально. Находимся на хребте, Конг дает команду: «В укрытие». Ну, мы спустились просто вниз, поднялся дым. Что это вообще было? Потом мы понимаем, что это танк, потому что он выехал, показался. И он от нас уезжал.
Там был я, Пасечник, Башкир, ну, Конг непосредственно и еще кто-то был из парней.
Находясь на спуске этой горы, мы говорим:
— Конг, а как ты думаешь, если мы его догоним, мы его сможем захватить или нет?
— А сколько до него бежать примерно?
— Да че тут, триста метров, казалось бы.
А там сопки: вниз-вверх, вниз-вверх, вниз-вверх… По прямой-то да: на него смотришь — он уезжает. А тут из-за сопки — в сопку, из-за сопки — в сопку. Вверх-вниз.
— Ну и че, давай, Конг, побежим, догоним уже его. Если техника не стреляет, значит, чего-то нет. А танк по любому пригодится.
Ну и он:
— Хрен с вами, пойдем.
Побежали. Вайсу даем команду, что мы за танком. Бежали, бежали, бежали, бежали за этим танком, пешком, вчетвером бежали за танком. Эта история до сих пор в памяти у всех есть. В итоге что… В итоге они все равно бросили танк. Не знаю, по какой причине.
В итоге мы на сопку поднимаемся, происходит выстрел с танка. Произвели выстрел, мы остались: мы здесь, на этой стороне, а танк на другой стороне сопки. А она невысокая, что там говорить, метров 15 поднялся, вот вершина; метров 15 поднялся, и вот он танк. И эти трое бегут, поднимаются на следующую сопку пешком. Ну, поднимаетесь и поднимаетесь, надо вас убирать. Постреляли, постреляли по ним. Все втроем перемахнули, так что вероятность была… Ну, когда перемахивали, видно было, что падали. Поэтому я думаю, что мы их зачистили нормально.
В итоге, пока там решали с танком, что делать, угонять его, залезать, не залезать… Залезли на него сверху, посмотрели — да, вроде ничего нет. А он-то не работает. Можно вроде и завести, а с другой стороны, сейчас полезешь туда заводить, а он как е*нет, и все. Короче, решали, решали, и нам говорят, что вызвали авиацию, авиация его разнесет.
Короче, пропустили мы духов. Там дорога шла асфальтированная мимо этой Сковороды, бетонная труба. И в этой трубе сидели духи. Но мы о них не знали. И о трубе этой не знали. Никто ее, грубо говоря, и не видел. И они оттуда вылезли. И когда мы вокруг этого танка кружили, началась стрелкотня. Прям сыпать начали. И не поймем, то ли по нам, то ли сверху, не поймешь. А духи, оказывается, вот так вот в 20 метрах от нас проскочили мимо.
И с той стороны наши ребята наблюдали с высотки, что техника подъехала. ПТУРа не было, дистанция большая для стрелкотни. Естественно, не будет стрелять. Техника подъехала, людей забрала. Забрали они этих раненых и забрали этих живых.
После этого прилетел самолет. Мы отошли оттуда, закрепились на позиции, поняли, что они ушли и никакой возни не должно быть. Просто ожидали, что ночью могут накат устроить.
Потому что они как действовали? Мы, грубо говоря, их выбивали, а они вечером либо ночью пытались устроить накат нам. Ну, разумеется, наката никакого не было, но прилетел самолет, и самолет, как нам говорят, сделал доклад: техника уничтожена. Подошли к этой технике — ни одного попадания.
Я не знаю, как авиация делает доклады свои, как они там определяют, попали или нет. Три раза он бьет по нему — и три раза мимо. Потом Конг пошел уже с Пасечником-гранатометчиком и с РПГ сожгли уже его. Уже не стали с ним заморачиваться — сожгли и все. Но сам факт, что докладывают одно, а по факту вообще другое, напрягает. Вот.
— Проходит там… Я уже не помню, сколько мы сидели на этой высоте. Температура нормальная, спальники, все было: спали, отдыхали, отмывались. Может, неделю мы простояли.
Духи где-то дня через четыре устроили накат на нас, но только на один опорник. Он стоял отдельно от нас, его можно было обойти, но с тыла, и только фишку если бы потеряли. Если бы они зашли, опорнику была бы хана. Но все бдили, наблюдали. Они устроили накат, мы артой устроили ответ… Как бы погасили это дело. Было у них достаточно много потерь. Сколько? Ну, достаточно много… Просто ошметки находили, материя валялась, от некоторых руки, ноги, ткань только осталась.
После отдыха, будем говорить недельного, говорят: будет штурм. Там у них была небольшая застройка и котлован. Выкопали или что-то природное. Мы не разбирались в этом. В итоге наступает день, когда надо выдвигаться на штурм. Нам надо было зайти на хребет. Мы должны были сначала в этот котлован зайти, и если никаких действий, манипуляций не последует, мы должны выйти на хребет и по хребту уже идти…
У нас обозначение такое было, Пожарка. Это вот Шаирские поля. Не помню, какие там высоты, что-то подобное. Должны были подняться на этот хребет и дойти до этой Пожарки. Там небольшая деревня, совсем небольшая. Но нам говорили, что, судя по разведданным, там большое скопление и техники, и людей.
Дошли мы, в общем, до этого котлована. Только дошли, упали, проходит минут десять-пятнадцать — духи начинают штурм. Просто одна машина, вторая машина, третья машина — и они прут. А у нас всегда проблема с этими гребаными ПТУРами. Даже если тащить десять ракет, то из десяти только две-три улетит. Всё. Все остальные — это так, шляпа полнейшая. Они приходят в коробках: проверено, проверено… Ничего там не проверено. В итоге тащили семь ракет, а улетело только три. Ударили все в одну тачку… Они улетели, но, грубо говоря, только перед целью ушли вверх. Не ошибка птуриста, это недостатки гребаных ракет.
В общем, одной ракетой попали в тачанку, но… Они как сделали. Они высадили весь десант. На одной машине человек примерно по десять приехало. Получается, при подходе к Сковороде были такие арыки. С нашей стороны идет склон. А с обратной стороны, со стороны противника, идет холмистая местность. И они заезжают. Десант высадился, десант там остался — техника уходит. Вот.
Мы все равно начали свой штурм, пошли по этому хребту, а техника уже ушла. Духи начали уходить. Они их выбросили из машины, но все равно… Мы буквой «С» стояли: мы здесь, тут еще подразделение, тут еще. И когда они заехали, поняли, что мы еще находимся у них в тылу, и они начали потихонечку отходить.
Техника ушла, техники нет, и пешочком они начали отходить в эту деревню. Конг такой позитивный человек, он боевой, говорит: «Надо, надо, надо сделать то, что должны были сделать». И мы, короче, двинулись к этой пожарке. Взяли штурмовое отделение, пошли… Конг, Рикошет (погиб парень) и я. Мы втроем бежали внизу, а пацаны с отделом шли по хребту.
Дистанция до противника была где-то 800–700 метров. Постреливали по ним, да. Были у них и от нас потери, и от других ребят. Там перекрестный огонь был вообще. То бишь дошли мы до этой деревни, посмотрели на нее… Да, реально, там куча техники, куча народу.
— Все, — командир говорит, — нечего вам там делать, топайте обратно. Потому что они нас уже штурмуют, а вы черт знает где лазаете.
Но Конг, он такой человек, ему надо всех убить, всех закопать и тому подобное. Я у него многому научился. Все, что я умею в жизни делать, что касается работы, это все благодаря ему.
В итоге мы идем назад. Пацаны говорят, мол, где-то в этом арыке есть духи. Роджер, он пошел… У него одна часть людей была на одном опорнике, другая часть — на другом. Вот он, получается, прошел их… Он их не мог видеть. Он дошел до своих. Точно так же они… Они тоже в арыке залегли, просто лежали. Они думали, что их пропустят, не заметят. Я не знаю. В итоге они столкнулись со своими там, между нами и ними, когда они уже отходили к себе на позиции.