один. Вот, лежат «двухсотые». Бугорок перешли, мы уже в этой… Точно такая же ситуация. Только они е*ашат с крупняка, и е*ашат очень плотно.
И тогда был вообще капец. Надо перебегать, чтобы от нее уйти, нам надо спуститься за обратный скат. То бишь лежали, в ноги друг друга уткнувшись лицом, потому что до нее достать никак. Вот никак и ничем. Она стоит просто, у нее макушку только видно, и она е*ашит, насыпает навесной траекторией. Прицела нет. Падает, грубо говоря, и они этими МДЗ, БЗД, всякой х**ней. Она светится, лопается, трещит. Это пиздец! Ну, это 23 миллиметра, чего там. Там ее нормально так слышно. Рядом, 3–4 метра все вот так пашет…
— П***ец, — Конг говорит, — надо перебегать. Надо по любому, у нас «двухсотый». «Двухсотого» не бросишь никак вообще. Ну все. Я — первый, вы — за мной.
Все. Он срывается… Вот у ЗУшки промежуток есть. Она лупит-лупит-лупит-лупит-лупит, потом несколько секунд перерыв, и все, надо съе*ать. Грубо говоря, 11 человек (или 10 уже тогда). Лежали мы тогда в стопы друг другу носом уткнулись, лишь бы только не зацепило, потому что укрытия никакого не было. На тот момент я себя почувствовал конкретно каким-то душарой, которого зажало, и сейчас просто одна такая блямба прилетит, и п***а.
Один х** оттуда он нас оттуда вытащил, всех по одному. Сейчас только перестает стрелять — сразу рывок конкретный все делайте, и все будет зае*ись. Вот он лежал на самом вверху и на самом незакрытом месте — пик, вершина. Только он стартанул, только перебежал, опять несколько секунд перерыва, и мы все вместе всей ордой и «двухсотым» перемахнули за бугор. И все. Вернулись на свои прежние позиции. Встали, ну и опять расслабон. Помыться, покушать.
Как бы вот это был самый сложный момент для меня, в моем организме, когда я увидел человека… Ну, он же тоже человек, пусть он и противник. Для меня был решающий момент. Ну… смогу — не смогу… смогу — не смогу… Вот это вот состояние, а когда вышел, уже тык, и все закончилось.
И тогда я для себя уже… Грубо говоря, после этого момента я уже утвердился в самом себе. В дальнейших штурмах уже не было такого межевания: стрелять по нему или не стрелять. То есть когда мы в тех троих стреляли, там стрелял не только я. Попадал, не попадал, я не могу сказать. А тут я как бы для себя утвердился, что я смогу.
Как бы и по ним было видно, по глазам, что им конкретно страшно. Потому что у них шары были конкретно… У кого-то и слезы были, но они сами выбрали свою дорогу, а мы — сами. В этой ситуации сложилось так, в дальнейшем у каждого может сложиться совсем по-другому. Для меня на тот момент это был самый запоминающийся штурм. Дальше — да, были штурмы, но дальше я уже с противником так лицом к лицу не виделся.
— На позиции встали 24 января. Стояли месяц где-то на позициях, до которых дошли пацаны, которые перед нами штурмовали. Якобы перемирие там, все дела. Ну, мы-то понимаем, что перемирия как такового и не будет. Стояли, стояли, потом вроде как все заканчивается, туда-сюда. Ну, перемирие как… С нашей стороны перемирие было, а с их стороны них** и не было. Мы по улице передвигались очень-очень быстро. Нам никому не давали работать, стрельнуть даже в их сторону не давали, а эти е*ашили по нам артой, и пох** им было.
Короче, стояли. Перемирие вроде как заканчивается. Нам говорят: мол, пацаны, ну, командир нам ставит задачу, они должны поехать посмотреть новое направление, откуда мы должны начать штурм. Там стоят ливийцы… Ну и все, командиры поехали, посмотрели, куда должны прибыть. Какой это месяц… Март… А, ну вот, в феврале мы стояли, а в марте начали двигаться, получается. Потому что 18 марта у нас было много потерь. В первый самый штурм было много потерь.
Посмотрели они позиции. Определились… Дают нам команду, что пора перемещаться. Переместились. Просидели мы там ночь. Встали на позиции. День и ночь мы просидели, утром уже должны были идти на штурм. Шел я в составе отделения Пижона. Вот. Лекан был тоже со мной… На тот момент я был просто обычным стрелком.
Выдвинулись… На планшете все было нам рассказано, показано: как мы должны действовать, где примерно находится противник. С этим всем разобрались, одно отделение пошло по одному направлению во главе отделения Рыжего. А мы пошли во главе… У нас был замкомвзвода, этот… как его… Ратник. А я в составе отделения Пижона находился. И как выдвинулись, все.
Утро… Все, дошли до первого рубежа, до первого дома, уткнулись в стену из е*учего песчаника…
— До этого штурма у нас все равно проходили занятия. Мы проводили занятия: по подрыву, как оно вообще будет, сколько пластида нужно на подрыв этой стены. Готовили кувалды, хотя мы потом уже поняли, что можно все послать нах** и брать больше пластида… требовать больше пластида, чтобы нам его давали. Мы потом уже до этого дошли. Но пока находились мы в тот момент, пока готовилось перемирие. Мы все равно делали закладки, готовили подрывы, все равно тренировались…
Мы столкнулись… Допустим, я впервые в жизни столкнулся вот с таким… Пустыня — это пустыня. Все это элементарно и просто: охота, отпад, накат… А тут обход… Думаешь, что можно обход сделать, а с другой стороны, них** ты его не сделаешь. Тут только наступать фронтально на противника. То бишь если бы это было там какое-то определенное здание, чтобы мы знали, что в этом здании и мы можем как-то закружить конкретную карусель и конкретно этот дом зачистить. Но они же тоже не долбое*ы и тоже держат линию, фронт, то бишь оборону свою. Они находятся не в одном доме. Мы не можем действовать, как «Альфа» или кто еще, кто именно зачищает эти здания.
Они знают, что здесь противник в таком-то примерно количестве. Все, они залетели, они знают расположение дома и где какая дверь, где какой подвал. Мы, естественно, этого не знаем. И тут как бы ты понимаешь: них** себе… Ты в ступоре. Только лоб в лоб, все, по-другому никак. Но «в лоб» — это я говорю образно. Есть момент, что ты можешь на метр-два уйти влево, вправо, сделать левее/правее эту дырку. Не обязательно, что ты уперся в здание и прямо по центру делаешь проем, чтобы тебе туда зайти. Через двери вообще старались не заходить.
То бишь с нами было проведено занятие, такое, летучее, но было все равно проведено. Мы понимали, как нам делать подрывы, как нам вообще приблизительно хотя бы действовать. Кому какой сектор держать. Кто держит окна, кто — двери, кто держит подход, кто держит коридор между этими домами, чтобы они не прошли. То бишь большая часть людей, грубо говоря, наверное, я скажу 98 процентов, они вообще понятия не имели, что такое городской бой. Да, есть там, то есть были, люди, инструктора, кто непосредственно работал в городских… Но это все теоретически. То бишь это все на бумаге, это построенные картонные здания. Да, базара нет, вы умеете в теории. Но они сами приехали, и они сами говорят: да, мы в ах*е. Все по-другому. Особенно когда все трещит, где-то что-то взрывается, тут еще какие-то набаты-х**ты, объявляют там дроны-х*ены, еще маленькие — милип***рические квадрокоптеры летают, то арту наводят, то еще какую-то х**ню. Просто им по кайфу полетать. Они прилетели, поснимали и съе*али, но они все равно шухеру наводят.
— В общем, вышли, приехали на первые позиции, где у нас первый штурм должен начинаться. Встали, определились, какое отделение куда идет, ну и, собственно, пошли на штурм. Какая-никакая подготовка вроде как имеется, вроде примерное представление есть, тем более что за спиной у многих не один штурм. Да, были ребята, у которых вообще не один штурм был в прошлом. Но были и те, у которых вообще первый штурм. И по лицам хорошо видно было, что человек просто в ах*е. Ты себя вспоминаешь и думаешь: «Он точно думает: вот я долбое*, нах** я сюда приехал? Нах** мне эти деньги не нужны, хочу к семье». Ну и все тому подобное. Буду работать, мол, на стройке, и хватит с меня. Это прямо на лицах у людей написано.
Как-никак с этой работой ты в людях начинаешь разбираться. Ты смотришь на человека, и за 15 минут общения очень многое можешь понять. Какой он, какой у него характер, брешет он тебе или нет. Вообще абсолютно все. Это работает. Как бы здесь видно человека, особенно в момент штурма, боя.
В итоге выдвинулись мы все. Дошли до этой стены, первый наш дом. А там этих домов где-то четыре или пять… Пять домов стояли в ряд подряд, друг за другом, получается. Следующая сторона у нас была просто «открытка», чего я очень сильно боялся. Там как бы открыто, но есть одиноко стоящие здания. Пусть они небольшие, но я знаю, что слева от нас идет седьмой отряд, и, как я на тот момент понимал, они не должны нас по идее отсюда уже ждать, с нашей стороны. С другой стороны, тут вроде как «открытка», тоже фиг знает. Как мне казалось, они есть с этой «открытки». Почему-то у меня было такое убеждение, но…
Подошли мы к этому зданию, а там этот забор у них. Ну, не как у нас: забор, промежуток и дом. У них забор вплотную идет блок к блоку. Вот дом, грубо говоря, сделан из шлакоблока, а забор сделан из этого е*учего песчаника, который, как ни старайся, ты не сможешь заминировать, не получается. Нормально.
То бишь мы как делали. Либо подходишь к забору, если это необходимо, прямо п***ец скрытно. Либо ты это будешь делать быстрее, прострелив в заборе дырку и заложив туда минновзрывное: пластид, тротил, ну, что у тебя есть, чем вы там работали. Либо ты, б***ь, молоточком будешь искать дырку, где она там, в шлакоблоке (он же пустотелый), где этот отсек, выдалбливать, тук-тук-тук… А он, может, в доме сидит. Смысл как бы подбежали: тах-тах-тах — дырки не получается, тах-тах-тах — дырки не получается. Нигде!
Решили просто обходить через «открытку». У нас отделение, и половина отделения, грубо говоря, тяжелых. «Утес» у нас по идее должен был быть, там АГС, СПГ и все тому подобное. «Утес» у нас был. Вот. И часть тяжелого — четыре человека было.