Я был старшиной взвода, кормил пацанов. В бою у меня задача была со своими, ну, как, «вялыми» их называли, союзниками. И они на передачу давали их. Я с ними ребятам БК подносил. Они, как правило, не хотели идти. Я их как только ни заставлял, и че только с ними… И многие ребята в шоке были: идет бой, а мы с этими пайками несемся. И непривычно, идет бой, и тут на доставке курьеры еды. И я… Несмотря на ранение, мне командир взвода ставил задачу, и я ее выполнял. Никогда не спрашивал, что делать. Все делал четко. Уже без потерь это все шло. Да, были какие-то, конечно. Не все учтешь, как надо. Но уже все было проще. Уже мы понимали, как это все происходит.
Первый раз всегда тяжело, всегда потерь много. Не то чтобы по незнанке, просто не понимаешь обстановку все равно. А городской бой, оказывается, такой тяжелый. Когда взрывается через два-три дома снаряд, а такое ощущение, что он в пяти метрах от тебя. Эхо такое…
На 9 мая поздравляли духов этих, по их позициям стреляли из ПТУРов. Просто чтобы знали, кто мы такие. Никогда это молча не делали… И вот эта ежедневная перестрелка с ними, как в фильме «9-я рота»: «Ахмэ-э-эд»… Равносильно тому и звучало. Слышали голоса их ночью. Они там на своей стороне где-то лютуют.
Были огневые точки, откуда огонь открывали. Их, конечно, постоянно сносили. Их вот эта безоткатка, вот этот «сапог», СПГ, 110-я, она просто выносила стенки на раз-два.
Очень много было контуженных парней. Но, самое главное, в строю остаешься. Контуженный, контуженный… Все мы контуженные от нашей жизни. Контуженный — он не мертвый. Контуженный — он не «трехсотый». Контузия, конечно, она влияет на здоровье.
Скажу так, когда ты домой приезжаешь, происходит смена обстановки, все равно дома стены лечат. Приятные моменты — это бытовуха, когда все есть, когда ни в чем не нуждаешься, когда есть пирожки, и ты покушал. Посты… Ты вот ходишь, несешь эту службу. Все налажено должно быть, а не по-расп***яйски там. Время, все это рассчитывалось, опорники, ходили по опорникам. Взаимодействию между собой всегда всех учили, чтобы каждый знал, куда кому идти. Чтобы при случае атаки каждый знал: такой-то там, такой-то сям. Всегда это озвучивалось, каждому доводилось.
Респондент 13 «Эй, аду, сюда езжай!»
— Я служил в 22-й бригаде, и у нас были соревнования в поселке, в Молькино. И там контрактники из «десятки» против нас соревновались. Я поинтересовался:
— Что это за ребята сидят на горной полосе препятствий?
— Да это ЧВК.
Это был 2016 год. Тогда я первый раз про них узнал, что они тут стоят непосредственно. Ну и потом мы уехали обратно в Ростовскую область. Потом выполняли задачи на Украине, выезжали туда раз 18 примерно, но после этого случился неприятный момент в жизни. Это знаете, когда черная полоса подходит — и протягивается все дальше и дальше. Вот у меня как раз такой момент и случился. Я на таких же соревнованиях повредил спину, компрессионный перелом позвонка.
Тогда некрасиво получилось, командиры просто-напросто начали брить, хотели скрыть травму, а потом мне все хуже и хуже становилось, я сказал:
— Я увольняюсь, и е*итесь как хотите.
Ну и я начал собирать документы, проводить травму. С контрактной службы я уволился в 2018 году, устроился работать в компании, которая занимается туристическими судами, и там работал до момента, пока не попал в Компанию.
Везде проходят трассера, и вот мне один знакомый, с кем служил в 22-й бригаде, говорит:
— Идет набор.
— Как так?
А я до этого, летом, подавал документы, мне тогда сказали:
— Малыш, иди и подрасти еще чуть-чуть.
А мне тогда еще не было 24.
Я же сразу собрал вещи и стартанул. Мне на месте рассказали, какие нужны документы, что необходимо взять с собой в командировку. Я попросил:
— Дайте мне недельку, я соберусь, и поедем.
Я быстро поехал собираться домой. К тому времени спина восстановилась, я даже успел в соревнованиях поучаствовать. Скажем так, неплохо все было, и я не ощущал боли.
В армии я был разведчиком-пулеметчиком, до этого исполнял обязанности санитарного инструктора. В ГСМе[123] я был пулеметчиком, но пулемет мне не дали, и я был просто разведчиком, потому что пулемет был занят.
Долго я там не просидел, недели две, две с половиной проработал и пришел с рапортом, говорю:
— Переводи меня.
У меня друзья в «шестерке» были, я к ним хотел. Но получилось так, что меня забросили сразу в «копейку», и я на самом деле очень рад. Коллектив сплоченный, хороший.
Мои первые ощущения на позиции. Приехал мой братишка, встретил с улыбкой, я его тогда еще не знал, он пулеметчик. Подходит ко мне:
— О-о-о-о, братулец, как твой позывной?
Ну, естественно, обменялись любезностями, и он говорит:
— Идем, покажу тебе, где у нас, что и как.
Показывает на бойницу, и там я смотрю.
— Там духи, там мы сегодня хреначились.
В то же утро «затрехсотило» еще одного друга моего, но я его узнал чуть позже. А я приехал в обед, и вот мне рассказал про такой случай:
— Вот у нас братишку одного подранили, поэтому минус один человек, и вы тут двое приехали с ГСМа. Ну вот тут духи, тут ЗУшка выезжает, там туалет, там чаи гоняем. Курите?
— Нет.
— Ну если что, я буду выходить на улицу курить.
— Да нам без разницы, не волнуйся, кури в комнате.
И я посмотрел в бинокль на общую обстановку, что там вообще происходит. Признаюсь честно, я тогда был впервые в боевой обстановке, и даже за 18 командировок на Украину такого не было. Я поднимаю бинокль и вижу, что идет черный-черный негр, говорю:
— А там парень чернокожий, на других он непохожий.
— А, ну так хреначь его!
Ну я ж, естественно, очередь дал, промазал, он убежал. Ну там до него далеко было, метров 400, но для пулемета что это такое? Фигня, по-моему! (Смеется.) Но через 3 часа я понял, что такое настоящий бой, потому что было тяжело, потому что выезжала «Дашка»[124]. И первым под бронированную «Дашку» попал наш товарищ. Она выкатилась и распетушила бойницу, за которой он и сидел.
Я у друга спрашиваю:
— Можно за пулемет? Пострелять? А то год уже не стрелял.
— Да, конечно!
И на часа три продлилась моя протяженность обмена, передачи, пулеметная дуэль. Моя первая задача была выманить его, цепляя, чтобы он опять выкатился, а наш ПТУРщик как раз бы сделал свое дело. Но так как ПТУРы были говенные, «Фаготы»[125], они просто шмякались в пятидесяти метрах от меня, я даже видел их падение. Это четвертый этаж здания, они просто п***анулись, все, не более того.
И я взмок на самом деле, потому что братишка мой устал уже просто и патроны заряжать, и подносить. А я как ошалелый, она выкатывается — я туда всаживаю. Но я не понимал, что она бронированная, это потом мне сказали. А тогда я не понимал, почему она выезжает и выезжает. А она мне всю бойницу по кругу обстругала, у меня были такие дыры кругом, потому что 12-й калибр представьте себе. Попадая в конечность, отрывает ее, и у меня по кругу было пять дырок.
Ко мне командир отделения подходит:
— Беги оттуда, ну его нах**!
А я как упертый вцепился, мне же интересно, ажиотаж, кураж поймал, прямо опьянел, скажем так. Но потом уже до меня стало доходить: мало ли. Ну и, как в итоге оказалось, я ей просто колеса сбил, они спустились. В пять утра была как раз моя смена, дежурство, и ее уволокли, она вся спущенная была. Когда она перестала выкатывать, два противника легли под дерево, а я не пойму, что за огоньки сверкают. И такие шлепки по зданию — тук-тук, тук-тук. Я такой: «А-а-а-а, вон оно что!» И я насыпал туда, но, естественно, было очень далеко, и ходить туда, проверять, нафиг оно надо? Главное, чтобы они просто не стреляли после этого, и все.
На следующий день был штурм, мы перешли на 300 метров вперед, мы брали по чуть-чуть, кусочками небольшими, постепенно выдавливали их и, естественно, постоянно кусали их, чтобы они не расслаблялись. Блин, у меня отделение было очень хорошее, я на протяжении всего пути могу сказать, что все достойные, все простые, без какой-то лжи и пафоса, корысти и вот этих вот хитростей.
Но, конечно, бывает в семье не без урода, как говорится. Был у нас парень, он ни с кем не ладил, вот он вроде все, хорошо, помирились, но нет, что-то ему не нравится, что-то его не устраивает, и он начинает сам по себе. Ну, без таких никуда.
Мы закрепились в 300 метрах от наших прежних позиций, нам дали здание. Был у нас сапер, я его Дядюшкой называю, потому что хвостиком за ним по пятам ходил, он много чему меня научил. И он решил пролом сделать. Там трехэтажное здание, и перед ним четыре этажа, и они плотнячком стоят. И вот, чтобы пробиться туда, нужно было пролом сделать.
Наблюдаю такую картину: мы все стоим внизу, подрыв, мы все смотрим — как уе*енит! Во время взрыва стены у здания распухли от ударной волны и обратно вошли, все. Мы охренели! Посыпались кирпичи, были такие жесткие узоры, трещины. Второй подрыв. Там оказалась двойная стена, как раз-таки о чем я говорил, два здания вместе. И вот от второго взрыва стены снова распухли, и все… так и остались (смеется).
Нам сказали:
— Парни, размещаться в этом здании теперь небезопасно.
А как раз в этот момент катался танк, о чем мне парни день назад говорили. Такой, спорадический танк. И, взвесив все плюсы и минусы, а плюсов было мало, а-хах, мы все-таки с горем пополам заселились в это здание и отстояли нормально. Слева от нас были пятиэтажки, справа — полянка, а посередине — дорога, на которую выкатывалась та «Дашка».
Мы пошли по левой стороне к многоэтажкам и там в первый раз я познакомился с танком, потому что он стрелял по ребятам справа. Разъе*ал им пятый или шестой этаж, но благо все без происшествий.