Это продолжалось недолго, они постоянно пытаются что-то сделать, какие-то мутки мутят. Ну что ж вы делаете, чего вам спокойно не сидится на перемирии? Повоевать хотите? Ну мы просто-напросто сжигали их опорники дотла, горело прямо факелом. Спасибо сапожистам нашим, которые работают с отличием.
Был момент, я сидел за столом, дядька ремонтировал дырчик. И тут я слышу протяжный взвизг, хлопок! И по рации передают:
– ******** «триста»!
Я:
— Да как так? Только что виделись, я только-только от него пришел.
И второй снаряд прилетает прямо под мое здание, где я сидел, кушал. И я такой:
— Так, ну, надо быстро дохавать и заниматься делами.
Все сделал. И тут третий прилет. Уже начинает дым рассеиваться из-под пола, едкий дым. У нас не без паникеров, конечно:
— А, все! Все назад, все вниз.
Я аккуратно схватил автомат, думаю: «Нужно же найти, откуда он хреначит».
У нас товарищ стоял наверху, я ему сказал:
— Давай спускайся. Откуда он?
— С запада хреначат, выходы слышны с запада.
Передали информацию, спустились вниз, и, получается, товарищ, который паниковал, он зачем-то полез на северный вход здания. А мы через него не ходим, мы его закрыли всяким мусором, завалили и ходили через восточный проход, как раз в тыл. И он начинает разбирать, я ему:
— Ты что делаешь?
Отодвигаю его.
— Давай на восточную стену, безоткатка здание не прошьет.
Мы прошарили:
— Давай, сейчас приход будет, быстро забираешь тепляки и спускаешься вниз, у тебя четыре-пять секунд есть (смеется)!
Я обратно эту дверь поставил, он свалил, и как раз он стоял возле проемной двери. И тут бах! Еще раз прилет в ту стену, под которой я стоял. И все, темнота. Открываю глаза — темнота. Пипец, чувствую, что горячо, везде горячо: по телу, по лицу, по конечностям. Ну просто горячо, и я понимаю, что нужно выбираться. Вправо голову поворачиваю, а тут жесткий пожар. Понимаю, что нужно выбираться, и я с разбегу пытаюсь пробиться в этот дверной проем. А меня выбросило почти в другую комнату, откинуло метра на два. И я просто промазал мимо дверного проема и ударился в стену башкой. Вот такой вот случай… Я аж на жопу осел и задыхаться начал. Вокруг едкий дым, ничего не видно. Ну, начал чуть задыхаться.
Думаю, может, через второй этаж, там по балкону слезу к ребятам. И я промазал мимо лестничного проема, я между пробежал и уперся опять в стену, и тут я уже окончательно на жопу осел, ну, смирился на самом деле. Подумал: «Б**, ну, заработал денег, получил кураж, и теперь зае*ись все».
Начинаю задыхаться, момент агонии все ближе и ближе, но тем не менее как-то пришлось себя утешить. Потом у меня как щелчок в голове: «Так, а жена? Ее кто-то тр**ать будет без меня? Не-е-е-е-ет, так дело не пойдет». И я доползаю до барной стойки. Понимаю, что я через нее пролезть могу, как раз в дверной проем.
А тут у меня еще звон в ушах прошел, была сильная контузия. И я полез-таки в это окно:
— Ребята, вы где там?
— О, о, живой, родненький! Живой!
Руки товарища увидел, это что-то такое было, типа как яркий свет (смеется). И меня за броню из дыма вытащил мой товарищ. Он полез как раз в эту комнату. Ну что я увидел? Я весь черный, мне дали зеркало. Я не знаю, откуда они его достали, но мне друг зеркало подставляет. Смотрю, я весь черный, а еще у меня вокруг головы, с шеи течет, льется кровь. Левая рука, левая нога, правая рука… пипец, гематома, но ее я уже в госпитале увидел. И нас троих увезли в этот день.
В госпитале я побыл недолго, дня три-четыре, а потом обратно на позиции. Что я увидел? Два сгоревших квадрика… А я мечтал покататься на квадрике. Они были под носом. И как я не додумался просто туда залезть? Ну они в итоге сгорели. Ну и хрен с ними, покатаюсь потом как-нибудь.
Ну вот такое было у нас перемирие. Они разнесли наш опорник раза четыре, наверно, потому что после этого еще моменты были, когда они с безоткатки стреляли, с танка. Он выкатывался и тоже по нашему опорнику бил. Короче, со всего чего могли, с того и били. Все запасные позиции смели просто-напросто, это ужас. Ну мы так и стояли на «открытке»: слева поле, справа, через пару домов тоже поле, везде «открытка». И мы, естественно, получали, хотя огрызались в ответ.
Бывают такие моменты, когда начинаются потери. Первый штурм мы успешно отбили, не было каких-то нюансов, проблем. Они быстренько пришли, оп***юлились и ушли. Все, ни больше ни меньше. А вот второй штурм — да, когда не стреляют, когда говорят:
— Пересидим.
Справа от нас ребята поменялись, они только заступили. Это наш новый взвод был. Как раз у них сразу два паренька погибли, хорошие. Ничего плохого о них не скажешь и не подумаешь даже. Видел их позавчера, и тут бац — узнаем, что вот так вот. Там бой был метров 20, как парни говорили, то есть очень близкий контакт. Они подошли очень близко, и мы давай помогать, ответку давать, потому что они справа от нас сразу стояли. Но тем не менее получилось так, как получилось. Война, деваться некуда, все знают, на что подписываются. Иногда получается очень печально, досадно, но, увы, это суровая правда жизни, скажем так.
И нас застала трагедия, потому что 17 мая погиб мой друг, снайпер Гастелло. Был третий штурм, и мы быстренько расселись. Началось с того, что поменялся наш командир отделения. «Комодом» стал мой друг, с которым мы служили еще со времен ГСМа.
Он говорит:
— Ребята, давайте, дуйте сюда, потому что они (противник) пачками прут.
А у нас камеры везде стояли по периметру. Гастеллыч как раз камерами занимался. И что я вижу… Я прибежал на позицию, сразу за пулемет, только успел дать очередь по пробегающим духам, как слышу свист. Прямо протяжный свист, и я понимаю, что надо просто съе*ывать. Я хватаю пулемет — и в обратную сторону. И она где-то передо мной приземляется, за забором следующего дома. Прямо там разрыв. Я думаю: «Да ну нафиг». И забегаю в дом.
Подтягиваем Гастелло. Он тогда снайперскую винтовку (СВД) поменял на автомат и гранатомет. Это он сделал только для того, чтобы не уйти из отряда, он у нас стал напоследок гранатометчиком. Он по этому зданию, куда забежали духи, отрабатывает три раза и отходит.
Ему командир наш говорит:
— Посмотри камеры, потому что мы без «глаз» остались.
Был второй прилет, и он как раз за нами упал, перебило провода. Мы не поймем, что за фигня. Он выходит к нашему дому, смотреть-проверять свет, все дела.
Я ему сказал:
— Не возвращайся, мы тут втроем справимся.
То есть ты понимаешь, что если бы духи знали, что три калеки держат опорник, а так было на всех опорниках, они бы, наверно, думаю, поднавалились на нас и тупо числом задавили. Нас было очень мало, очень. На самом деле людей нехват был, и, как я понял, ребята не хотели ехать работать. Ну, п***орезка, кто ж пойдет? Как так?
Тем не менее, я не знаю, что его дернуло — он начал возвращаться обратно. Я смотрел-наблюдал за всем, что происходит у духов, корректировал огонь АГСа, вдруг слышу свит, прилет и протяжный: «А-а-а-а-а-а». Прямо душераздирающий.
И мы все такие:
— Гастелло!
И начали щемиться туда, вниз. Я первый, получается, прибежал, голову высовываю, а он до проема не дошел полметра. Его голова лежит, руки к голове подтянуты. Складывалось впечатление, что он вообще за голову руками схватился во время падения. Я смотрю, он без движения. «Дашка», получается, пробила стену, его руку, воткнулась в пузо и упала просто-напросто. Друг мой, медик, с которым я познакомился перед этим, которого ранило в первый день, когда я пришел, он давай у Гастелло пульс проверять.
Я:
— Надо затаскивать его!
А я смотрю, у него все внутренности вывалились через брюшную полость, с левой стороны. И я понимаю, что, б***ь, нужно что-то делать, мы еще можем помочь как-то.
Он говорит:
— Все.
Он пульс проверил, говорит:
— Я ничего не чувствую, он уже не шевелится.
Я впервые в жизни, за эту командировку поник и… Блин, как так? Он лежит буквально в пяти метрах, и я ничего не могу сделать… Как так?
Беру командира отделения, и меня он отдергивает. Тут прилет. А они все вокруг нас обложили, четыре прилета было, и они ничего не давали нам делать, даже выйти из комнаты из этой. Прошло минут 12–13, подтянулись еще один медик и заместитель командира взвода. Давай мы ему оказывать помощь, а у него спазмы начались. Я поднял голову, а он ноль. Я думал, он еще живой, а оказалось, что нет. Мы его на носилки, у него лопатки все располосованные были, спина, в ноге дырка, кишки вывалились. Вообще пипец, я никогда бы не подумал.
Мы утром вот стояли с ним, я говорил ему:
— Ты чего приуныл?
А он, знаете, я не раз замечал, что ребята как-то чувствуют приближение этого момента, потому что за неделю до он не в себе был. Мы постоянно радовались, смеялись, а тут он поникший ходил, я у него спрашивал:
— Братишка, что с тобой?
— Да что-то тревожно как-то на душе.
И он за две недели до этого случая признался, говорит:
— Я впервые в руки автомат взял, я до этого только с винтовкой бегал. А тут впервые в жизни взял автомат. Все.
Он просто с нами хотел работать. И вот, пожалуйста!
Мы его отнесли, загрузили. День прошел не айс. Все не так как надо, все не по плану. Я так нервничал сильно. У АГСников боеприпасы закончились. Это через полчаса-час после этого случая. И мне нужно было, у меня одна машина на позиции, нужно БК срочно привезти, отбиваться чем-то нужно. А они вот лазят рядышком. Я беру свою «Дарью», гружу БК и быстренько-быстренько до наших ребят, АГСников. Братишки молодцы, очень хорошо помогают. И тут они спрашивают:
— Кто там у вас?
— Гастелло.
— Да ну нафиг!
Его все добрым словом помянули, пока время есть. Нужно приниматься за работу, потому что стопор этот может привести тебя к плохому. И тем не менее, как бы грустно ни было, нужно было работать, некогда было расслабляться. Я только приезжаю обратно на позицию, ставлю машину и слышу свист. Я успеваю, в дверной проем заскакиваю, где бывшая моя позиция была, я там машину оставлял. И прилет слева от машины, меня с квадрика спалили, как я подъезжал. Естественно, «Дарья» в решето, пробил аккумулятор, колесо, поддон, все двери и окна повыбивало. Пипец. Я окольными путями до позиции, где два друга только стояли, без меня. Ну и снайпер, но он был далеко, метрах в 100 от нас, контролировал дорогу. На этом день закончился.