Каждый житель российского мегаполиса как минимум один раз в жизни мечтает уехать жить в Вышний Волочек. Или в Кологрив. До Алтая добираются не только лишь все. Ну, еще можно в Биробиджан. В крайнем случае, в Вятку. Сидеть на втором этаже купеческого дома на главной улице (бывшая Торговая, Купеческая, Цветочная, после — Ленина, Кирова, Калинина, с некоторых пор — снова Купеческая) по уши в зеленом кресле. И думать, что депрессия наконец-то побеждена, а курс биткоина по-прежнему стабилен.
Правда, потом оказывается, что на отключение мессенджеров и автоматического оповещения о комментариях под постами в соцсетях сил не хватает. Электричество не отключают, кот — не собеседник, городская речка промерзла до дна, сосед — такой же эко-дауншифтер… В целом, пределы быта в кресле на Купеческой очевидны: герань-пеларгония, жизнь непредсказуема, смерть сомнению не подлежит.
Вы там определяйтесь с креслами, а я уеду жить в Дамаск. Тут кресла деревянные, резные. Поселюсь в сгорбленном домике постройки 80-х годов XVIII века (уже присмотрел) и буду кормить голубей. И тоску по Родине.
Кормление голубей в Дамаске сопровождается социальными реверансами. Принято кормить, курить, читать и дискутировать с соседями. Соседи тоже дауншифтеры. В восьмом поколении. Помнят последнего халифа Аббасида — жил напротив. Темы дискуссий: высокие цены на цветную капусту, «бараниной на Хамидийе уже не торгуют», знакомый мулла беседует с кошками в мечети, вчера приходил сын со службы, говорит, в жены берет шиитку…
Еще принято пить кофе под платаном, матэ на посту, арак в тесном баре. Мечтать о собственной антикварной лавке, ткацкой фабричке, карьере сына, карьере зятя, милости жены… и вспоминать войну.
Ну, «шестидневную», франко-сирийскую, а тем, кто постарше, — ссору Селевкидов с Птолемеями. И нынешнюю. Но это потом.
Иных причин переехать в Дамаск нет. Ну, разве что улицы, текущие к Касьюну и от него, зеленоватый конь зеленоватого Салах ад-Дина, купола османской бани, дорические капители, надгробия старого кладбища за Баб-Шарке. В общем, все то, чего тебе так не хватало. И не хватит никогда.
Потому что между мечетями, пальмами, скверами, хаотично и бессистемно наваленными друг на друга лавками, магазинами, барами, частными школами, министерствами, гостиницами, запаркованными в два ряда автомобилями бегает маленькая и понятная сирийская жизнь. Бежит деловито. Спешит кормить голубей, пить кофе, рассуждать о быте, ценах, политике, брать в руки оружие. А потом, среди прочего, умирать за Родину. Принимать союзников, воюющих за свою и твою Родину. Воздавать дань уважения своим и твоим погибшим. А потом помнить их.
Когда твои внуки спросят: «Дед, а за что страна там воевала? Ты помнишь? А то тут говорят некоторые, что помнить не надо…», отвези их в Дамаск. Тогда уже запустят прямые рейсы, и пляжные туристы Латакии будут неотличимы от соотечественников на пляжах Анталии. «Ваня, подай полотенце! Хватит бухать! Доча, не смотри на папку, он дурак!» И ты на чужих дочу с папкой не смотри. В Дамаске их, скорее всего, не будет.
Зайди в «ту самую кофейню», и твой ровесник-сириец на твой «Сабаху аль-хейр!» ответит тебе: «Сабаху аль-нур! Я тебя помню! Тебе как всегда: один кофе, чуть-чуть сахара, и перестать радостно тыкать в нашу с тобой фронтовую фотку над барной стойкой. Ты же помнишь?»
А ты, разумеется, помнишь. Все, кто жил в Дамаске, помнят…
По Дамаску, конечно, нельзя не тосковать. Это город, по древним улицам которого «небеса ходят босиком», согласно известному стихотворению Ахмада Дервиша. Дамаск — мягкое утверждение бесполезности сиюминутного. За 11 000 лет город накопил в своих загашниках достаточно данных для трезвой оценки бесперспективности любой войны и межрелигиозной розни. Улицам, текущим от Бааб Шарке до Бааб Тума, важнее, например, стоящие на их «берегах» стена в стену маленькие гостиницы вроде Бейт аль-Шам, известный всему Дамаску еврейский дом, и Бейт ак-Бик, построенный попавшим в опалу османским офицером. Эти социальные «мелочи» на первый взгляд незаметны, но на самом деле огромны и необходимы для деперсонализации собственных амбиций и желаний.
В Дамаске нет смысла воевать. Война — это очень сиюминутно, амбициозно, муторно, и через 100 лет ее причины станут строчкой в аналоге Википедии. Тут надо пить кофе и болтать об истории, антропологии, архитектуре. Только так.
№ 6. Передовая под Киркуком
(31.08.2015)
Вернулись с фронта. Были на позициях Пешмерга[137] и партизан РПК под городом Киркук. Администрация организовала нам выезд «на боевые» по всей форме. Со взводом охраны на трех здоровенных пикапах, знакомством со штабистами, офицерами и бойцами.
Молодые ребята из боевого крыла РПК чувствовали себя под объективами камер несколько зажато. Командиры выстраивали их перед репортерами как на смотр, и доверительного отношения можно было добиться только в процессе беседы после финала официальной части. В очередной раз выручил второй родной язык — немецкий. В каждом отряде РПК служит пара-тройка бойцов обоих полов, родившихся или живших в Германии. Там вообще живет много курдов. И если коллегам с одного известного телеканала нужен был переводчик, то мы прекрасно обходились без него, чем успешно сбавляли градус официоза.
Первые несколько минут разговора на одном языке позволяют увидеть человека с совсем иной стороны. Несмотря на доверительность, следует заметить, что политическая и идеологическая подготовка, исключительно мощная пропаганда социалистических аджаланистских идей в рядах РПК чрезвычайно сильны. Особенно среди девушек. Друг друга они предпочитают называть «товарищ» и свободно рассуждают на темы марксизма и социализма, вскользь упоминая то Сен-Симона, то Ленина с Сартром. На взвод из 20 девушек обязательно есть пара-тройка настоящих красоток.
Неделю назад РПКшники и Пешмерга отбили несколько деревень под Киркуком и отогнали «Даеш» (в соответствии со здешней спецификой ИГ правильнее называть «Даеш» — что-то вроде русского «бандосы», «урла») на несколько километров к югу. Однако позиции исламистов хорошо видны с рукотворной фортификационной высотки, оборудованной курдами. До деревни, занятой даешевским мусором, чуть меньше километра. Но сегодня на позициях стояла тишина. Видимо, командир будущих шахидов обожрался тухлого инжира.
Так и уехали с фронта противостояния варварству ни с чем. Зато получил бесценный опыт вождения в ближневосточных пасторалях. Такой день…
№ 7. Быт партизана
В 2016 году мы со съемочной группой предприняли уникальный в своем роде журналистский рейд по иракско-турецкому пограничью, контролируемому «Рабочей партией Курдистана». Преодолели несколько высоченных перевалов, прошлись по местам, некогда заселенным ассирийскими общинами, пострадавшими в начале XX века от геноцида, схожего с геноцидом армян, пообщались с партизанами и мирным населением.
Быт наш ничем от партизанского не отличался. Спали в импровизированных палатках, а порой и на перевалах, укрывшись специально нарванной травой — единственно возможной маскировкой от ударного беспилотника. Да, да. Именно тогда я впервые увидел и услышал те самые «Байрактары».
Этот «рейд по дикому Курдистану» запомнился нашей съемочной группе многими деталями быта и многочисленными беседами. Думаю, пришло время поделиться некоторыми видео, способными пролить свет на партизанское житье-бытье. Однажды в ходе утомительного, длинного перехода с одного перевала на другой мой зуб попрощался со старой пломбой. Посещение «пещерного дантиста» в Курдистане оставило, как ни странно, приятные воспоминания. Зуб не удалили, но снабдили дополнительными обезболивающими и кучей дополнительных медикаментов «на всякий пожарный».
№ 8. Опять победили не те…
(20.05.2018)
Скажем так: человек после ночи раздумий — что рота на марше. Пропылился и выдохся. Близким он кажется старше и глупее, чем был на исходе вчерашнего дня. Погремев в боковом затерявшейся мелкой монетой, он стекает в подъезд, церемонно, как крышку брегета, крышку номер XY вскрывает… Под крышкой — все та же XYйня. По привычке, платить по растущим счетам не желая, игнорируя курсы массажа и пиццу, от лая сикилявки соседской придя в равновесье.
— Парле вы хоть малость франсэ?.. — вопрошает внезапно красивых, безупречных в своем сине-красном строю кирасиров, у подъезда скучающих. — Как оно там… в Ватерле?..
Только «как оно там» — не прочесть по глазам этим мглистым… Ободрить не сумев опечаленных кавалеристов, безответственно тающих в местной больной духоте, человек, матерясь, превозносит прое*ы морали, после курит, шепча через фильтр:
— Опять опоздали… Этот бл**ский будильник… Опять победили не те…
№ 9. Зарисовки из ЦАР
26.08.2018
Крик души… Друзья и подписчики все время желают мне и команде успеха и прежде всего — безопасной работы. Должен признаться, что за прошедшие две недели, немного поколесив и полетав по ЦАР, соприкоснувшись с местной жизнью и менталитетом аборигенов, первое, что я должен сказать всем интересующимся: ЗДЕСЬ! ОЧЕНЬ! СТРЕМНО! Стремно и тоскливо.
Тоскливо от собственной беспомощности и перманентного желания 99 процентов населения нажиться на тебе всеми традиционными и оперативно выдуманными способами.
Не могу сказать, что я бесстрашен и никогда не испытывал ужаса под артобстрелами на Донбассе, в Сирии, страха в Ираке и тревоги после нелегального путешествия по Турции с отрядом курдских партизан. Сегодня, оценив результаты 14 суток нашей работы в ЦАР, я пережил внезапный приступ бессилия перед некими духами, населяющими все (буквально все!) социальные, властные, экономические структуры и сам воздух.
Давайте так: здесь жизни нет. В привычном вам понимании. Нет и смерти в привычном нам культурологическом смысле. Смерть же биологическая — повсеместна. Государственные институты исполнены в условных рамках европ