тысяч узелков. Именно так принимали на работу в те времена. Если девочка уставала ходить по каменистому дну реки и отказывалась от поисков, значит она не годилась для того, чтобы ткать прекрасные ручные ковры. Через двадцать лет она вышла замуж за армянина, и он увез ее в это селение деревянных домов, затерянных в горах. А сейчас она сидит перед человеком, который выпрашивает у нее браслет. Она не соглашается ни на какой обмен. Поскольку наступила ночь, торговец решает переночевать в одном из покинутых домов. Следующий день и еще другой он теряет на торги. Он хочет любой ценой заключить сделку, но теперь ему важен не браслет, главное для него победить упрямство старухи. Это вопрос принципа, поскольку под сомнение поставлено его умение убеждать, его профессия. И еще его притягивают эти места, и это одиночество. Ему вспоминается детство. Особенно те деревенские тропы, где улитки скрипели под ботинками после гроз, которые затопляли канавы. Он уже больше ничего не просит у старухи, не предлагает обмена. Ждет, когда она сама попросит его о чем-нибудь. С другой стороны, есть то, что обычно называют бесценным и чем дорожат. И старуха была сильно привязана к браслету. Торговец бросает на траву одеяло и потом, завернувшись в него, прислоняется к деревянной стене. Спать так, как не спал давно: отфыркиваясь, как животное, а утром, проснувшись, лежать, глядя в потолок, или сразу выходить на улицу. Потом собирать улиток или грибы. Иметь больше времени, чем отпущенные тебе дни. Чувствовать себя, наконец, конем или любым другим животным с чутким нюхом. Следовать запахам в прозрачном воздухе. Не считать дней и ночей. Забыть извилистую дорогу и города, которые видел и не видел. Остаться и все. Не думать. Двигаться и останавливаться на камнях или траве. Подолгу смотреть на то, что едва движется или на трещины в камнях. Гудят дикие пчелы. Где я, и кто я? Забытые вопросы. И вот однажды по траве приходит старуха. Теперь она ищет и, может быть, хочет обмена. Держит на ладони браслет, готовая отдать его за что-то, но не может объяснить, чего она хочет. Веточкой рисует на мягкой земле, но сразу же перечеркивает свой рисунок глубокими линиями. Она нарисовала то, чего хочет, но потом пожалела. Может быть, стеснялась, и, действительно, она убегает и прячется в высокой траве, расстроенная тем, что сделала.
На земле осталась ветка, которой она рисовала. Должна была изобразить что-то очень простое, но грек не может понять. Эта новая встреча со старухой вернула его в те дни, о которых он забыл, чувствуя себя вольным зверем лесов. Он ищет ее и находит на мусульманском кладбище, где она роет яму. На каждой могиле в землю воткнута грубо сколоченная крестьянская лестница, которая, видимо, служила, когда опускали тело в могилу. Потом ее оставляли там, чтобы душа могла по ней подняться на небо. Бедное кладбище, заросшее дикой травой, и эти лестницы, чуть покосившиеся, которые поднимаются в воздух. Рядом с ним православный погост с двумя низкими строениями из камня, куда приходили умирать больные во время чумы, когда некому было вырыть могилу.
Старуха скребет землю. Не поднимает глаз, наконец, останавливается и долго смотрит на торговца, потом показывает на одну из лестниц. И тогда торговец сразу же вспомнил рисунок на земле — старуха нарисовала лестницу.
«Хочешь в обмен лестницу?» — спрашивает он изумленно. Старуха сворачивается калачиком на дне ямы и плачет. Потом снимает с себя браслет и вручает его торговцу. Грек тут же начинает искать лестницу, но ее нет. Тогда находит ржавый нож, который точит о скалу. Срезает с дерева ветви, чтобы сделать из них перекладины. Выбирает два деревца, чтобы пустить их на жердины. Веревками и ивовыми прутьями привязывает к ним перекладины. На это уходит десять дней и наконец лестница готова. Он вручает ее старухе, которая хочет увидеть лестницу опущенной в яму. Наконец, женщина улыбается. На следующее утро он уезжает, оставив старухе ее браслет.
В одном из переулков глиняной пыли старого Самарканда в центре комнаты, на ковре, прилипшем к земляному полу, сидит Малик-ака и пьет чай, поднимая иногда чайник, у которого отбитый носик схвачен металлическим кольцом. Маленькими глотками тянет зеленый чай, как принято в этих краях. У стены — старый расписной сундук. Прямоугольник солнца хочет добраться и ожечь его светом, пройдя через узкую дверь, которая смотрит на площадку перед домом. Малик-ака безмятежно пьет чай. Он все время смотрит на дверь, привлеченный проходящими за ней время от времени тенями. Тени юношей и женщин, которых он знает. Он видит лишь тени, поскольку тела растворены стоящим в зените солнцем. Оно и создает эти движущиеся темные очертания, похожие на кляксы туши на промокашке — той самой площадке перед дверью.
Но однажды вечером тень, которую он видит, не знакома ему, как темное пятно. Она большая и квадратная. Темная черта, которая граничит со светом и движется вперед, цепляется за камни, покрывает собой низенькие глиняные стены, проникая в щели, и карабкается даже на голубые купола. Малик-ака видит, как тихо-тихо все становится темнотой, и сразу же наступает великая тишина. Пиала с чаем выпадает у него из рук.
Этот человек был толстым, он носил теннисные туфли даже зимой и ступал так осторожно, как будто боялся раздавить яйцо на дороге. У него было пухлое тело и добрый рассеянный взгляд. Он отлучался из городка и ездил по деревням продавать и выменивать небольшие отрезы ткани на зерно, кукурузу и горох. Однажды кто-то заподозрил, что он педераст. Тогда в городке все стали бояться его. По воскресеньям, когда кинотеатр «Эден» был так полон, что многим приходилось смотреть фильм стоя, он сидел в середине зала, окруженный свободными местами. И когда делал знак кому-то, показывая на свободные стулья, никто не спешил занять их, боясь скомпрометировать себя.
По всей долине реки Мареккья говорили об этом. От Сан-Лео до Градары, от Веруккьо до Монтебелло, по всему краю, который кому-то хотелось бы назвать средневековой трапецией. Старики говорили, что такое цветение зимой, когда распустилось все вокруг, случилось еще однажды — в конце прошлого века. Была лишь середина января, а солнце крошило землю. Вишни, яблони, все фруктовые деревья были в цветах и голодных пчелах. В городке, там, где кончались улицы, люди видели цветущие деревья. Говоря о делах, упоминая о преждевременной весне, крестьяне боялись заморозков. В кафе беседовали о спорте и о цветах. Время от времени поднимались со стульев и шли туда, где кончались улицы, смотреть на цветущие деревья. Альберто приехал в свой городок из столицы, где жил вот уже двадцать лет, потому что они с женой решили развестись. На самом деле они разошлись уже четырнадцать лет назад. Теперь должны были официально оформить у судьи соседнего городка свои отношения. Альберто приехал в субботу, к судье они должны были явиться в понедельник. Перед их большим домом сад был в цвету. Он и жена ходили под расцветшими яблонями и вишнями, изредка обмениваясь словами. И эти деревья они сажали вместе. На следующий день — в воскресенье — пошли к реке, на берегу которой было множество цветущих деревьев. Молча возвращались домой. Она пошла отдыхать. Альберто остался сидеть в кресле, слушал пластинку. Дети, уже взрослые, уходят в город. Жена встает в пять часов. Готовят себе чай. Остаются вместе до позднего вечера. Возвращается младший сын, зажигает свет и видит, что оба сидят у потухшего камина.
В понедельник, в десять утра, в сопровождении адвоката садятся перед столом судьи. В здании суда полным-полно народа из-за долгого процесса, который вот уже десять дней держит в напряжении городок, по делу торговцев недоброкачественной колбасой. Судья пишет и громким голосом повторяет то, что пишет. Жена молчит. Альберто уточняет что-то, касающееся одежды и лекарств. Возвращаются домой. Едят, снова гуляют, чтобы еще раз посмотреть на цветущие деревья. И в суде тоже говорили об этой странной нечаянной весне.
Альберто уезжает рано утром. Его жена еще в своей комнате. Когда он выходит на улицу, то видит, что все цветы осыпались. Он слышал, что ночью шел дождь и дул сильный ветер. Воздух стал холодным. Зовет жену, чтобы сказать, что цветы осыпались. Она выглядывает в окно и видит, что все вокруг до самого моря стало белым, как будто выпал снег. Спускается. В халате потерянно бродит в саду, наступая на лепестки, покрывшие траву. Собаки идут рядом, не лая и не устраивая праздника. Ее больше огорчают осыпавшиеся цветы, чем то, что произошло между ними. А может быть, то и другое. Второпях желает ему счастливого пути, и этот путь был на всю оставшуюся жизнь.
Один молодой человек, который был пленником в Германии, спустя два года по окончании войны захотел вернуться в Бонн, чтобы насладиться страданием побежденных немцев. На рассвете из окна гостиницы, довольный, смотрел на безлюдные развалины этого города. Пока вдалеке не показался маленький духовой оркестр, который четко выдавал военный марш ясными круглыми звуками. Откуда он появился и куда шел! В поведении музыкантов чувствовалось желание начать все сначала и нескончаемое упрямство немецкого народа.
И юноша зарыдал.
Я вышел на улицу и хотел перебежать на другую сторону Пьяццале Клодио, к газетному киоску. На аллее перед домом полно машин, стоящих на светофоре. Думаю все же успеть перейти дорогу до того, как загорится зеленый свет. Когда я уже в середине пробки, машины вдруг начинают двигаться, и один черный автомобиль задевает меня. Я отскакиваю и в бешенстве кричу на водителя. Вижу в пятидесяти сантиметрах от меня, через стекло заднего сиденья великолепное лицо Папы Иоанна XXIII с его летящими и чуть движущимися ушами. С легкой улыбкой Его Святейшество проводит в воздухе рукой сначала сверху вниз, а затем горизонтально в знак мимолетного благословения. Я почувствовал себя разрезанным на четыре половинки, как будто голова моя стала арбузом.