Заходишь на минуту, запоминаешь на всю жизнь…
Площадь перед собором ремонтируют. Вдалеке видно, как собирается народ встречать велогонку. Из окон вывешивают флаги, в кафе все столики заняты. Я иду в «Сад забытых фруктов», который придумал Гуэрра. Никакого смотрителя нет. Открываешь голубые ворота и входишь, закрывая за собой. Мало ли — зайдет овца и съест экспонат. Собственно, забытых фруктов немного. Какой-то житель посадил крыжовник, в Италии — невидаль. Лесники привозят редкие травы, деревья, кусты. Они чудесным образом сочетаются с придуманными и выполненными Гуэррой предметами искусства.
Справа на стене ограды много икон. Тонино изготовил «белье» (то есть белые фаянсовые отливки) и предлагает своим рисующим гостям их расписать для сада. (За все время украли только одну икону, которую сделал сам Тонино.) Здесь же его автопортрет, выполненный в стиле кашпо — подставки под вазон с цветами, которые и торчат из него в виде прически. Напротив входа небольшая триумфальная арка «незнаменитых людей». Ну да, им же тоже хочется признания. Большая бронзовая улитка отползает по траве от солнечных часов в виде двух железных голубей. Когда в полдень солнце проходит сквозь них, на постаменте из серого камня тени птиц превращаются в профили Федерико Феллини и Джульетты Мазины, обращенные друг к другу. У отвесной скалы со старыми голубятнями — часовня памяти Андрея Тарковского. А рядом фонтан — дубовый лист, по прозрачным прожилкам которого видно, как струится вода.
Он очень много сделал для узнавания земли. Своей земли, где ты родился и вырос.
В городе Брешиа Тонино сделал фонтан-ковер из смальты. Вода выбивается из-под него, и, сверкая золотом и каменьями, он летит-плывет над землей. Чудесные сны показывает мудрый сказочник, без усилий, кажется.
Но ведь страсть — это усилие? Нет, наверное, дар. Хотя и способность к усилию — это тоже дар.
«ДЖИРО ДИ ИТАЛИЯ»
Что-то похожее я видел в «Амаркорде». Городок высыпал на крутой поворот шоссе. Полицейские машины, мотоциклисты сопровождения, мокрые кумиры на велосипедах. Аплодируют всем участникам до последнего. Интеллигентного вида дама, парикмахерша с сигаретой во рту, клиент парикмахерши с салфеткой на шее, ассоциация хирургов, приехавших в трусах на велосипедах из Римини. Проехал последний участник гонки. Мужчина свернул флаг в окне. Все разошлись. Тихо.
Вечером мы смотрели дома футбол. Итальянцы проигрывали. Расстроенный Тонино после первого тайма ушел к себе, церемонно поклонившись в дверях.
КЛЮЧ ДЛЯ ДАЛАЙ-ЛАМЫ
Если от дома Тонино Гуэрры продолжить путь на вершину горы, то там увидишь неожиданные для Италии тибетские флаги с молитвами, развевающиеся по ветру, и колокол.
Этот колокол отвез в Тибет местный католический монах падре Оливьери в самом начале XVIII века, а вернулся церковный человек в Италию, привезя 35 (тридцать пять) тысяч тибетских слов, переведенных на латынь.
В честь трехсотлетия этого события Тонино пригласил в Пеннабилли далай-ламу, и тот приехал вместе с несколькими буддийскими монахами.
Площадь была забита народом. Далай-лама подошел к дому падре Оливьери, сказал: «Наконец мы встретились». В это время из динамиков на площади раздался звон того самого колокола и молитва тибетских монахов, специально записанная на пленку по просьбе Гуэрры в столице Тибета — Лхасе.
Далай-лама замер и стоя слушал свой народ, и пиннабильцы стояли без звука. Всю молитву.
Еще решили подарить далай-ламе ключ от города, для чего послали гонца на антикварную ярмарку в Бареццо, чтобы он там купил большой старинный ключ, привез его на автобусе и передал нашему знакомому Джанни Джанини.
Гонец не доехал одну остановку до города. Услышал от водителя: «Округ Пеннабилли» и вышел. Зашел в бар, спрашивает: «Джанини знаете? Передайте ему ключ».
А в Майола тоже жил Джанини. Совершенно, впрочем, другой, но поскольку он, как все знали, коллекционировал ключи, никому просьба не показалась странной.
Между тем мэр Пеннабилли, уважаемый человек, говорит помощникам: ключ подготовьте! Те — к нашему Джанини. А ключа нет. Тогда Джанни заскакивает в дом печника, вытаскивает из старинного шкафа большой ключ, заворачивает в бумагу и передает мэру. А тот — далай-ламе. Все были очень довольны, особенно печник.
— Я и не знал, что город был у меня в руках, — сказал он.
Да, монахи приехали в Пеннабилли раньше основной делегации и каждый день, стоя на коленях по восемь часов, выкладывали целую неделю из разноцветного песка прекрасный узор, чтобы в день, когда приедет далай-лама, развеять эту красоту всем в подарок.
— Прекрасное не вечно, — сказал Тонино.
Потом пиннабильцы съездили в Тибет и привезли домой колокол падре Оливьери. Его и установили на горе рядом с тибетским флагом.
ПОЕЗДКА В ИТАЛИЮ
— Давай, быстро! Джанни уже приехал.
Тонино в плаще и кепке быстро выходит из дома. Мы выбираемся по чистеньким, без единой латки, дорогам на шоссе, ведущее в Равенну. Вдоль дороги персиковые сады. Деревья растут в одной плоскости. Словно распятые. Между рядами потом будут ездить трактора с тележками, и сборщики станут собирать персики сначала с одной стороны, потом — с другой. Деревья стоят узкими шеренгами и не сомкнут строй.
— Куда мы едем, Тонино?
— Мы едем к кузнецу.
— К кузнецу — это хорошо, — говорю я. — Но куда мы едем?
— Я не знаю.
— А Джанни?
Джанни, проехав часа полтора, останавливается на обочине, из чего я понимаю, что мы заблудились. Телефон он оставил в Пеннабилли, но у меня есть. Через Москву звоним в деревню, так у них называются маленькие, вылизанные до блеска городки, чтобы выяснить, где мы находимся.
Тонино с Джанни обсуждают наше положение. Тонино кричит, и Джанни кричит. По форме это чистый скандал, но на самом деле — мирная беседа.
— Он плохо слышит, — объясняет мне Тонино, — и он не знает, где мы находимся.
Оба показывают в разные стороны. Джанни побеждает, и мы сворачиваем с автострады, попадая в жуткую пробку на совершенно постороннем шоссе.
— Баста! — говорит Тонино и показывает на бензоколонку, где можно спросить дорогу.
Теперь они спорят и машут руками на заправке. Выходит дядька в голубой чистой спецовке с невероятно голубыми глазами и включается в спор, тоже показывая руками в разные стороны. Я протягиваю телефон.
— Позвони, пусть кузнец за нами приедет.
Тонино звонит. Все успокаиваются и идут пить чай в подсобку на колонке.
— Он из Москвы, — говорит Тонино, показывая на меня.
— Понятно, почему вы не нашли дорогу, — принимает объяснение заправщик.
Приезжает кузнец Аурелио Брунелли, добродушный и внимательный, как детский врач. Тонино показывает ему чертеж фонтана «Источник молитвы», к которому Аурелио предстоит сделать трубы, и мы едем дальше.
В деревне Коли ди Фаенца мы останавливаемся у странного дома, где все сознательно криво, асимметрично и очень весело. Само строение, и мебель, и сад. Деревенский Гауди оказался милой девушкой-художницей по имени Леа. Она везет нас в мастерскую, где занимается стеклом и керамикой, в том числе и по эскизам Тонино.
— Вот, Юра, это для Саши Коновалова, — он протягивает мне тяжелый плоский квадрат стекла, внутри которого цветной стеклянный человек со свирелью.
Великому нейрохирургу Александру Коновалову, который когда-то поучаствовал в судьбе Тонино, понравился этот рисунок. Тонино щедр. Стены домов его друзей могут это подтвердить.
— А теперь куда?
— О, это феноменально!
Оливы, дрозды, старые дома, кукуруза, пшеница без единого сорняка, маки вдоль дороги. И ни единого василька…
— Вот, — показывает Гуэрра, — усадьба тенора Мазини, который в начале двадцатого века жил в Петербурге.
Усадьбу тенора, однако, проезжаем и сворачиваем на проселок. Все-таки он в Италии есть.
За кое-каким забором, а большей частью и без него — сад. В саду великолепный хаос. Все растет: фруктовые деревья, кактусы, ели, трехсотлетние оливы, внутри которых посажены оливы помоложе, пальмы, как в Африке, старые двухвековые виноградные лозы на фоне завезенной, видимо, для будущего ландшафта горы песка. Живописные останки старинных тракторов на железных колесах, автомобилей, утонувших в траве и кустах, десятки велосипедов в амбаре, старинная деревенская мебель, частью отреставрированная хозяином, утварь горами… За домом гигантское тутовое дерево. Его-то и хотел показать мне Тонино. Он заставил меня вышагивать под ним, вымеряя крону, подпертую старыми вилами, какими-то замшелыми рогатинами и палками, чтобы не обломались ветви.
— Сорок метров, — говорю я.
— Нет! Пять ноль, — не соглашается Тонино, ему мало.
Сам хозяин, Роберто Амадиа, молодой еще человек с огромной прической, постоянно улыбается. Он доброжелателен и открыт. Он постоянно принимается что-то делать и тут же бросает, чтобы продолжить начатое вчера. Год назад. В прошлых веках.
Он живет с мамой, в комнату которой ведет аккуратнейшая лестница, уставленная красными, оранжевыми, желтыми и зелеными тыковками.
В комнате Роберто полно причудливой мебели, горит камин и перед ним два кресла, на которых все-таки можно сидеть. По комнате летает туча попугайчиков, для которых сделан сетчатый лаз через форточку в вольер, устроенный в ветвях дерева.
Хозяин поискал в углу бутылку собственного вина, сдул с нее пыль и налил в стаканы. Где-то у него должен был заваляться прошлогодний куличик…
Я подумал, что, может быть, у Роберто Тонино берет старое серебристое дерево для придуманной им мебели. Он провожал нас, приветливо улыбаясь, — этакий природный человек, романьольский Маугли, и было видно, что ему уже хочется немедленно начать что-то сажать, пилить или строгать, или продолжить недоделанное…
Мы ехали вдоль виноградников, аккуратных настолько, что они напоминали сборочный цех на заводе военной электроники.
— Все говорят: Тоскана — хорошо, — сказал Тонино. — А Романья? Красиво!
С узкого шоссе, идущего по гребню холма, слева и справа виднелись ухоженные просторы всех оттенков зеленого. Мы свернули налево и остановились около ничем не примечательного дома, возле которого стояло странное, покрытое ржавчиной и копотью художественно-прикладное сооружение кузнеца Аурелио Брунелли на больших железных колесах со спицами. Передвижной мангал напоминал одновременно локомобиль и Данелиевский пепелац.