— Феноменально, — сказал я радостно улыбающемуся автору.
— Это работает, — объяснил Тонино. — И вкусно.
В сельской харчевне с белеными стенами стоял огромный стол, покрытый крахмальной скатертью. На сундуке лежали книги Гуэрры с автографами. Смежную комнату, куда повел меня Тонино, украшали голубые с тончайшим натюрмортом ставни.
— Открой!
Я открыл. Окна не было. Внутренняя сторона ставень тоже была расписана.
— Это работа Романо дал Фьюме. Знакомься! Он потрясающий художник. Романо использует старые предметы для своих картин. А вообще он технолог на винном заводе. И его вино такое же красивое.
Комната заполнилась сельскими друзьями Тонино. Они сели за стол, выпили немного чудесного вина, сделанного, видимо, не без участия Романо, и стали разговаривать. Точнее, говорил Тонино. Они смеялись и были серьезны, они участвовали и общались.
Он и они были в том самом месте, где можно остановить время.
Смотрите! Почетный член многих академий, обладатель высших европейских поэтических премий и американских «Оскаров», классик итальянской литературы, почитаемый на Апеннинском полуострове всеми, кто представляет современную культуру, от Софии Лорен до Рикардо Мути, чистый, светлый, с крестьянской привычкой к труду… гениальный девяностолетний ребенок мира сидит в простенькой сельской столовой, пьет крестьянское вино, ест крестьянскую пищу, беседует со своими товарищами по земле, их детьми, которых позвали родители, — и счастлив.
И уместен везде, где пульсирует живая кровь, потому что он и есть сердце, которое гонит ее по жилам его народа.
ОН ОСТАВИЛ НАМ ПТИЦ
Теперь его нет, и некому будет видеть за нас прекрасные сны, как этот, о котором он мне рассказал в своем доме в Пеннабилли, в доме, наполненном воздухом радости и светом его творчества:
«Я проснулся, от своей улыбки.
Я ходил по Москве, городу, который стал моей столицей.
Я видел на улицах и площадях знакомые предметы („Можно так сказать? — спрашивает Лора. — Может быть, предметы искусства?“), которые окружают меня здесь.
Я видел там фонтаны, которые сделал в Романье.
И мне показалось, что Москва от этого стала еще ближе и прекраснее.
Но, наверное, я не должен об этом говорить.
Я должен надеяться, что кому-то, живущему в Москве, приснится тот же сон».
В прошлом году он привез меня на берег его любимой реки Мареккьи, где по его проекту была выстроена «Страна птиц». На многих десятках струганных круглых шестов висели веселые разноцветные скворечники, в которых поселились такие же веселые птицы.
В память о великом друге России, так любившем наш город, «Новая газета» решила устроить «Страну птиц» в Москве. Мы будем признательны читателям за соображения, как и где обустроить эту прекрасную страну. Уже совершенно обессиленный в свой девяносто второй день рождения — 16 марта 2012 года, Тонино сказал мэрам окрестных городов: «Объединяйтесь, так легче спасти красоту».
«Рай мы уже прожили. Это было детство», — говорил Тонино. Мне кажется, что всю свою жизнь он прожил в Детстве. И там, где он окажется теперь, для него не будет ничего неожиданного. Я должен надеяться.
СТАРИННЫЙ ГОРОДОК. НАТУРА. ДЕНЬ.
На белоснежную поверхность падает длинная черная тень от обелиска или колокольни.
В узком переулке кто-то невидимый тянет за веревочку в дом игрушечную пластмассовую лошадку.
Старики тащат стулья и тазики, наполненные водой, в тень от колокольни и усаживаются в ее прохладе. Каждый смачивает в своем тазике носовой платок и накрывает им лицо от жары и духоты. Вместо лиц теперь видны лишь квадраты белых платков. Слова стариков звучат как заклинание.
Голос. Молю тебя, Господи, ниспошли нам дождь!
Другой голос. Все вокруг выжгло солнце…
Еще один. Трещины в земле, как крах нашей надежды.
Белая овечка заходит в тень и ложится рядом со стариками.
МОНАСТЫРЬ. НАТУРА. ДЕНЬ.
Бедный женский закрытый монастырь на невысоком холме. Высохший, неухоженный сад окружает его.
СТАРИННЫЙ ГОРОДОК. НАТУРА. ДЕНЬ.
С монастырского холма хорошо виден раскинувшийся на равнине белый старинный городок.
МОНАСТЫРЬ. ПАВИЛЬОН. УТРО.
В монастыре обитают пять молодых монашек-затворниц. Они идут по длинным просторным коридорам обители, в которой в былые времена коротали свой век не менее сорока сестер.
МОНАСТЫРЬ. ФЛЕШБЕК.
Первые сцены рассказывают нам о жизни сестер, которые бредут по монастырю с вечно склоненными головами, словно их гнетет стыд.
Мы видим всех пятерых в то время, когда они усаживаются за длинный стол в трапезной. Перед каждой стоит тарелка с двумя листьями салата и половинкой сваренного вкрутую яйца. Ряд эпизодов из повседневной жизни монашек проходит перед нашим взором во время их скромной трапезы.
Вот в зимний день они наполняют стаканы снегом и капают туда зеленую душистую мятную настойку…
А вот весной сестры наблюдают, как падают лепестки цветущей вишни, и прежде чем они коснутся земли, ловят их на ладони, а потом нежно опускают на пушистую траву.
МОНАСТЫРЬ. НАТУРА. НОЧЬ.
Но возвращаемся к настоящему моменту: монашки стоят во внутреннем дворике монастыря и смотрят на небо, словно в ожидании чего-то очень важного.
Их охватывает внезапная радость, как только из-за густой вершины высокого кипариса показывается полная луна. Они хлопают в ладоши, завороженные началом лунного спектакля.
МОНАСТЫРЬ. ПАВИЛЬОН. РАССВЕТ.
Раннее утро. За окнами главной церкви небо еще темно. Пять сестер в молитве распростерлись на полу. Через открытое окно храма неожиданно вплывает белое облако и движется к алтарю. Оно накрывает собой подсвечники, иконы, все убранство алтаря, и алтарь становится белым. Это сонм маленьких бабочек, неизвестно откуда залетевших в церковь. Проходит всего несколько секунд, и они поднимаются с алтаря и вылетают из окна, сопровождаемые изумленными взглядами монашек. Все пребывают в безмолвном восхищении.
КЕЛЬЯ АНЖЕЛЫ. ПАВИЛЬОН.
На дальней стене в келье Анжелы установлено большое Распятие. Перед ним стоит низкая лавочка для преклонения колен. Справа у стены — лежанка, а в самом центре убогого жилища — огромный сундук, запертый на замок. Входит Анжела, молодая монахиня. Она высокого роста и хороша собой. Кажется, взгляд ее черных глаз пронизывает тебя насквозь. Анжела преклоняет колени и обращается к Христу на Распятии.
Анжела. Господи, Ты милостью Своею одариваешь и благостью освещаешь мир и нас, затворенных здесь, в монастыре! Молю Тебя, соверши чудо, убереги меня от соблазна! Ты посылаешь ветер к камышам у реки, и мы слушаем их мелодичный шепот. Луна проплывает каждый вечер на наших глазах, и облако белых бабочек, посланное Тобою, летит к алтарю! (Сундук с нарядами тети! И зачем только она мне его завещала? Ей, великой актрисе, пристало надевать роскошные платья, меняя их для новых ролей!) Помоги мне, Господи, спаси от бесплодных мечтаний, которые все чаще овладевают мной! Я не хочу изменить себе самой. Освободи от скверных мыслей, что живут во мне!
По деревянной лесенке Анжела поднимается к самому Лику Христа на Распятии и вопрошает Его.
Анжела. Отчего возникают греховные желания? (И, помолчав немного, добавляет.) Кто вселяет в нас вожделение и нежданную страсти дрожь? (Приближает свое лицо совсем близко к Лику распятого Христа и произносит.) Любовь моя Великая, Твой свет озаряет и тьму, скрытую в ночи. Многие-многие сестры мои охвачены пламенем желания прикоснуться к Тебе, обнять. Этот огонь жжет изнутри и выявляет сакральные слова и затаенные мысли. Потому я прикасаюсь руками к краю неба и думаю, что касаюсь Тебя.
Анжела спускается, чтобы взять свечу, зажигает ее и снова поднимается по лесенке. Она вновь обращается к Лику Христа.
Анжела. Дай мне знак, даже самый малый, что Ты прощаешь мне мои запретные мечтания… (Подносит пламя свечи к Лику и снова говорит.) Если пламя свечи задрожит, я буду знать, что Ты меня слышишь.
Монахиня ждет, не задрожит ли пламя свечи. Но этого не происходит.
Анжела. Вижу, что Ты не хочешь услышать меня!
Девушка начинает спускаться и вдруг замечает, что пламя свечи колеблется… Остановившись, она оборачивается к Лику и вопрошает.
Анжела. Это я нечаянно задела свечу или это знак от Тебя? (И тут же добавляет.) Пусть мне дозволено будет думать, что Ты меня услышал, Боже!
Спускается вниз. Вся комната озаряется лунными бликами. Анжела бросается на постель, исполненная радости, и кричит в сторону Распятия.
Анжела. Нет, нет, не хочу меняться, не хочу быть другой!
Она поднимается и снова преклоняет колени перед Распятием.
МОНАСТЫРЬ. ПАВИЛЬОН. ИСПОВЕДАЛЬНЯ.
Мы видим, как в зал входит высокий монах, отодвигает занавеску и садится в исповедальне, деревянная стенка которой, как сито, испещрена дырочками. От этого голоса слышны лучше.
Анжела. Сегодня мне опять приснилось, что я нарядилась в вечернее платье. Оно было так красиво, что я чувствовала себя в нем королевой. Но я вовсе не хочу этого. Эти желания, быть может, присущи всем девушкам, но я не хочу.
Исповедник, помолчав немного, так наставлял ее.
Монах. Роскошные платья, хранимые в сундуке, вовсе не искушающий тебя дьявол. Только твое любопытство делает их столь значимыми. Открой сундук и удовлетвори свое любопытство, сделай вид, что ты это все уже знаешь. Лишь хладнокровие может победить болезнь, а ты сейчас в плену твоей собственной фантазии. Уверен, что платья прекрасны, но красоту нам ведь дарит Господь. Можешь рассматривать их несколько дней и будешь, я уверен, в восхищении. Но все проходит, как только обольщающее желание бывает удовлетворено. Я в своей жизни был пленником одной нехитрой мелодии, которую я услышал, когда мне было лет 12. Казалось, впервые я был покорен музыкой, хотя это была достаточно известная песня, но вдруг она стала звучать у меня внутри. Многие годы единственным моим утешением, особенно в трудные моменты, и был этот повторяющийся во мне мотив. Когда я посвятил жизнь Богу, то сразу же понял, что эта мелодия заменяет мне молитву, отодвигая мои мысли о Боге. Тогда я купил кассету и так долго и часто слушал ее на протяжении многих дней, что мне удалось вытеснить навяз