— Права ты, есть дочка. Только он клянется, что сам ею больше десяти лет не интересовался. Вроде как забыл.
— Вспоминать собирается?
— Я ему про депутатство напомнила, так он еще и поблагодарил. Сказал, пойдет знакомиться с ней заново.
— Вот это мудрый шаг, порядочный. Только пусть поинтересуется сначала, может, девчонку усыновил кто-нибудь. Тогда осторожненько надо.
— Ну, не сам же он ее искать будет — адвокаты есть, помощников несколько. Обещал, пока мы не вернемся, не встречаться с этой девицей.
— Лиза! С какой девицей? Там девочка на пару лет Вовки старше. Ей годков тринадцать-четырнадцать. Сестра ему, между прочим.
— Не знаю прямо, как Вовочке сообщить такую новость?
— А ты не сообщай — Витя сам скажет, познакомит.
— Ужас, Света, ужас… Кто бы мог подумать? Нет, я так не успокоюсь — мне нужен коктейль!
Лиза поискала глазами подносчика алкоголя, нашла, сделала заказ и опустилась в гамак.
«Пора и нам собираться», — решила Света, помахала Вовке рукой и направилась переодеваться.
От волнения и любопытства Вовка не мог обедать, как мама с тетей его ни уговаривали. Он с ненавистью гонял по тарелке куски жареного банана, не притронулся к мясу, отказался от фруктов и салатов. Света, наоборот, с удовольствием поглощала сочные куски рыбы, тянулась за виноградом, фигурно нарезанной дыней, пила сок. В три она наконец закончила перекусывать, проверила наличие в сумке портмоне и влажных салфеток, опустила на нос очки.
— Мы в цирк, будем поздно, не жди!
Лиза привстала на локте и послала воздушный поцелуй отъезжающим.
Тот же джип, зарезервированный и на сегодняшний вечер, ждал их у причала. Девушка из агентства стояла рядом и пила колу. Она передала заказчице ключи, поулыбалась, предупредила, что после полуночи «рейсовых» джонок не будет, а частники берут дорого. Вовка перевел, Светлана кивнула и села в автомобиль. В этот раз они добрались быстрее, хотя пришлось постоянно заглядывать в карту.
— У меня машину обратно не возьмут: дырку протрешь на сиденье, — пошутила тетя над Вовиком, который ерзал, крутился, привставал.
— А вдруг мы приедем — а там ни мастерской, ни этого деда! Может, у нас вчера от усталости коллективная галлюцинация случилась! Или инопланетяне специальную голограмму подвесили!
— А перед этим небо на нас опрокинули! Ты, племяш, фантазер, начитавшийся Гарри Поттера. Подъезжаем уже — узнаешь места?
Они снова оставили джип у большого приметного здания и пошли пешком. Чуть-чуть опоздали, пришли не в пять, а в четверть шестого. Но старый мастер велосипедов спокойно ждал. Он сразу вручил мальчику два квитка, испещренных иероглифами, и предложил выпить чаю.
— А представление? — заволновался Вовик.
— Это близко, десять минут, — успокоил китаец, — а чай свежий, специально к вашему приходу заваривал. Племянник-переводчик хотел было наплести русскоговорящей тете что-нибудь вроде того, что надо торопиться, но про чай она все сама поняла — «всплыл» школьный багаж. Пришлось присесть на складные стульчики, предусмотрительно выставленные хозяином у своего верстака, угоститься действительно вкусным напитком, совсем непохожим на то, что называют чаем европейцы.
Потом они прошли через мастерскую насквозь и вышли на улочку, параллельную той, где вчера их застиг ливень. Двери, дверцы, ворота — все было украшено бумажными фонариками и гирляндами. Люди деловито сновали между входами и выходами, будто бы путешествовали по огромному многоуровневому лабиринту, напоминающему губку или кусок пористого сыра.
— Не хотел бы я здесь жить, — тихо сказал Вовик тетушке. Та согласно кивнула. Дорога к месту представления действительно не заняла и десяти минут. Очередная украшенная дверь распахнулась, впустив посетителей в большой квадратный зал, напоминающий скорее ринг, чем цирковую арену. Дешевые пластиковые стулья в несколько рядов опоясывали огороженный квадрат в центре помещения. Было неясно, откуда появятся сами циркачи, — ни занавеса, ни кулис.
— Где сядем? — зашептал Вовка, понимая, что если попадет не в первый ряд, то ничего не увидит за чужими спинами. К счастью, провожатый указал на места у самой арены. Публика уже начала собираться, в основном местные, но несколько «курортников» виднелись на местах похуже. Света почему-то стала волноваться: чувствовался во всей этой затее элемент запретности, недозволенное™, даже незаконности. Вовик, наоборот, как только простился с китайцем и занял зрительское место, притих.
«Устал от ожидания чуда», — решила про себя Светлана. Она положила ему ладонь на голову, погладила, взъерошила волосы, помассировала затылок. В шесть пятнадцать свободных стульев практически не осталось. Софиты, закрепленные под потолком, направили потоки света в центр огороженной площадки. Где-то в темном углу открылась сливающаяся со стеной дверь, в центр квадрата вышел молодой пухлый мужчина. Он радостно скалился в аплодирующий зал и громко вещал по-индонезийски. Вовик и Света не понимали. Несколько минут приветственного текста — и из динамиков полилась характерная национальная музыка. Две очаровательные полуголые девушки стали эффектно двигать руками, ногами, животами.
— Ты зажмурься, что ли? — растерялась Светлана.
— Уже зажмурился, — Вовик прищурил один глаз. Девицы были красивые. Но разве за этим они с тетей рыскали по трущобам Глодака?
Пока танцовщицы «разогревали» публику, Света злилась и нервничала: для созерцания куда более качественных танцев не надо было даже уходить с пляжа, не то что плутать по многомиллионной столице Индонезии. Страна завлекала на отдых и шопинг не столько глянцевыми плакатами, сколько живыми моделями, похожими на райских птичек и цветы орхидей. Ярко накрашенные, умащенные благовониями, гладко зачесанные красавицы совершенно бесплатно извивались на территориях отелей, в торговых и развлекательных центрах, городских площадях. Причем обычно девушки всегда были прилично одеты. Эти полуголые девицы отдавали европейщиной — одежды и хореографического мастерства минимум, самонадеянности и ломания максимум. Мальчику-подростку, даже такому продвинутому путешественнику, как Вовик, не пристало присутствовать на подобном шоу, тем более с подачи старшей родственницы. А может, хитрец только прикрылся уродами, а на самом деле знал, что предстоит махровый малазийский стриптиз? Ох уж эти мужики, вернее — мужички нежного возраста… Тетка не успела додумать мысль о коварстве, подогреваемом юношеским тестостероном, как пришлось с этой не самой светлой мыслью проститься. Девицы дотанцевали номер и скрылись за незаметной дверкой. Зал в едином любопытном порыве уставился туда, ожидая главного, оплаченного удовольствия. И оно началось. Снова выскочил в центр ринга и гаркнул с завыванием, как на настоящих боях без правил, оскаленный конферансье. В ответ на его призывный вой зал взорвался непристойными возгласами, топотом, хлопками. Тот выставил вперед обе ладони, призывая к спокойствию, прошел по периметру веревочной изгороди и замер напротив входа. Музыка на несколько секунд стихла, потом обрушилась из верхних динамиков жуткими, напряженными аккордами.
Первыми под руку с одной из красавиц вышли человек-дерево и человек-пузырь. Девица по-прежнему была топлес, но сейчас ее нагота казалась не слегка непристойной шалостью, а благом, спасительным островком, на который может отвлечься потрясенный увиденным взор. Мужчины были в длинных хитонах, из-под которых выглядывали лишь лица и конечности, но и этого было достаточно, чтобы на задних рядах раздался женский визг, послышался жесткий, сухой мужской кашель, заплакал ребенок. Красивая танцовщица вела своих спутников по «кругу почета», идя чуть впереди, подняв над головой их руки своими нежными ручками. Девичье ясное личико излучало торжество, лица главных действующих лиц были непроницаемы. От какого-то из них очень плохо пахло.
У каждой из четырех сторон квадратной арены троица замирала, давая зрителям возможность оценить зрелище и пропитаться ужасом. Лицо человека-дерева было изжелта-бледным и очень худым. По всей его поверхности, спускаясь вниз, на шею, торчали остроконечные, напоминающие крошечный скальный массив бородавки. Да, для скал они были маловаты, но для кожных выростов просто огромны — сантиметр, два, даже три. Многие объединялись в настоящие горные массивы, покрывая сразу полщеки, всю мочку уха, переносицу. Такое лицо само по себе могло быть объектом демонстрации, но оно было ничем в сравнении с руками и стопами. Казалось, на них переплелись древесные корни, засохшие змеи, прелые листья. Отдельные камнеподобные папилломы превратились в толстенные, многосантиметровые поверхности, напоминающие сгнивший в болоте подлесок. Когда артисты оказались напротив Светы с племянником, она в ужасе отшатнулась. Вовка же, наоборот, буквально выскочил из пластмассового кресла и впился взглядом. С такого близкого расстояния было ясно различимо, что перед ним не маска, не пластмассовый муляж, а живая, пронизанная кровеносными сосудами плоть. И еще было понятно, что пахнет именно она. Мальчик невольно протянул к циркачу руку. Светлана, также под властью импульса, вцепилась в нее. Девушка-поводырь обеими наманикюренными ручками обхватила запястье своего ведомого и помогла направить его огромную, не меньше блинной сковородки, ладонь к мальчику.
— Деньги давай! — засуетился тот.
Тетка, как в тумане, разжала руки, и Вовка выхватил из ее портмоне зеленую двадцатку. Заплетающимися пальцами мальчик прикоснулся к страшным наростам, провел по ним своей гладкой ладошкой, попробовал закрепить денежку под живым корнем. Не получилось, но тут пришел на выручку второй несчастный — человек-пузырь. Его изуродованные болезнью руки все еще напоминали человеческие, и он принял купюру, опустив ее в большой кенгуровый карман на хитоне товарища. Очевидно, эти карманы предназначались именно для складывания мзды за «индивидуальный подход».
Второй артист был полным, с более выразительным лицом и жидкими волосенками. Вся поверхность его тела, включая голову, была покрыта опухолями размером от горошины до крупной картофелины. Редкие островки чистой кожи горели неестественным, красно-коричневым цветом. Но все же этот несчастный выглядел более живым и менее страдающим, чем его партнер. Света, пришедшая в себя от первого шока, сама положила в карман Пузырю десятку. Нашлось еще несколько желающих оплатить «зум»