[2]. Собрав первую мзду, девочка вывела своих подопечных в центр и под сменившуюся сладкую мелодию приступила к их раздеванию. Ей в помощь прибежала вторая красотка. Девицы ловко и картинно развязывали на хитонах тесемки, отстегивали и снова закрепляли элементы одеяний, которые эти несчастные мужчины, видимо, всегда надевали и снимали с чужой помощью. Страшные дефекты тела не позволяли им попросту через голову накинуть сорочку, вставить руки в рукава, ноги в колошины штанов, самостоятельно застегнуть пуговицы или дернуть «молнию». Появляющиеся и вновь исчезающие фрагменты плоти держали зал в исступленном страхе. Казалось, упади одежды сразу — и половина зрителей сползет на пол в обмороке или зажмурится. Поэтому страшное зрелище готовили постепенно, то обнажая, то вновь пряча плечи, торсы, бедра и голени. Наконец страдальцы остались в исподнем. Девушки танцевали вокруг, прижимаясь к покрытым наростами и пузырями телам своими шелковистыми, гладкими прелестями. Они сбросили юбки-платки и тоже были в неглиже, но не черном, до колен, а в ярких, сверкающих стразами трусишках.
«Простой контраст — один из самых выигрышных приемов, особенно для неинтеллектуальной публики», — мелькнуло в голове у Светланы. Мысли о том, что Вовику не стоит лицезреть неодетых девушек, улетучились — представление было достаточно органичным и отнюдь не эротического свойства. Уж чего-чего, а разврата и похоти точно не чувствовалось в режиссерской задумке.
После «дерева» и «пузыря» вышла немолодая, наряженная в блестящее трико женщина с двумя толстыми змеями. Пока они втроем удивляли зал чудесами гибкости и взаимопонимания, на арену вынесли стол и стулья. Следующим номером был «поход в ресторан». Красотки, добавив к блестящим бикини игривые белые фартучки, замерли с кожаными папками в руках, изображая заждавшихся официанток. «Клиенты» появились парами. Первыми вошли «пузырь» и женщина-нос. В результате осложненной опухоли или какого-то небывалого отека правая половина ее лица была чуть припухшей, но нос — он был не припухшим, а просто гигантским, огромным, закрывающим подбородок и свисающим ниже его. Из-за этого почти не было видно рта. Правый глаз, особенно нижнее веко, тоже был оттянут вниз, демонстрируя воспаленную внутреннюю поверхность. Сам нос был бугристым, синюшным, особенно на кончике.
Спутницей «дерева» была дама с похожим, но более страшным страданием — ниже уровня груди свисала не часть, а вся половина лица, утаскивая за собой и нос, и глаз, и верхнюю губу. Было похоже на оплывший кусок каучука с огромными засорившимися порами, трещинами, язвами. Глазное яблоко и ноздри запутались в этой растянутой плоти так, что хозяйка-носительница находила их на ощупь — она ловко перебирала пальцами по складкам, привычно раздвигала их на потеху публике. Чтобы зрителям было понятней, что именно «откопала» на своем лице сия дама, девушка-официантка дублировала ее жесты, мило прикасаясь тонким пальчиком то к своему аккуратному носику, то к пухлому влажному ротику.
— А говорить она может? — в Вовкином голосе было больше спонтанного сострадания, чем безжалостного детского любопытства.
Словно в ответ на его пытливость, «официантки» изобразили прием заказа, распахнув свои папки-меню и взмахнув вынутыми из кармашков карандашиками.
«Итак, соревнование лица и тела», — догадалась Света. «Нос» рукой сдвинула в сторону выдающуюся часть своей физиономии и невнятно промямлила несколько слов. У нее, скорее всего, были деформированы кости носа и гортани, отвечающие за звуковоспроизведение. Девочка пожала плечами и вопросительно уставилась на «Пузыря». Тот склонился к своей подружке, еще раз выслушал звуки, напоминающие хлюпанье воды при прочистке раковины, и перевел текст, внятно произнеся его вслух. Зал зааплодировал. Настала очередь «плавленого каучука» — она снова закопошилась в отвисших волнах кожи, приподняла их так, что губа оказалась на нужном уровне. Для этого ей пришлось удерживать опадающее лицо на расстоянии вытянутой руки. Стала видна нежно-розовая опрелая шея. Звуки, издаваемые только за счет движения нижней челюсти, были куда более разборчивыми и человекоподобными, чем у предыдущей заказчицы. Но мужчина-дерево все равно повторил фразу всему залу. Русские гости не могли понять, хорошо ли говорит женщина, — они не знали языка и не ориентировались в особенностях произношения.
«Голодным» сервировали обычный интернациональный обед — жареную рыбу, рис, фрукты, сок в графине, пустые стаканы. Счастливчиком, почти не нуждающимся в посторонней помощи, оказался «Пузырь». Сам он не мог только выбирать кости из рыбы — покрытые опухолями пальцы не позволяли ему этого. «Нос» ловко разбирала рыбные тушки себе и кавалеру, иногда отправляла их в рот одной рукой, отодвигая лилово-красный индюшачий клюв другой. С рисом у нее получалось хуже — зернышки рассыпались. Возможно, она делала это нарочно, потом клала вилку и поднимала свое «сокровище» обеими руками, а мужчина сыпал гарнир прямо ей в глотку. Становящаяся видимой часть лица резко контрастировала по цвету с жутким фиолетовым хоботом.
Второй паре было во всех отношениях труднее — «Дерево» не удерживал своими «клубками корней» ни вилки, ни куска пищи. Без специальной помощи он мог есть только как животное — с земли, с ветки, из кормушки. Поэтому «Каучук» сначала кормила и поила его. Потом разбирала пищу для себя, раскладывала очищенные от костей кусочки по тарелке. «Дерево» с ее помощью водружал на стол нечеловеческие кисти в приподнятом положении, она развешивала на них свое лицо, открывая доступ ко рту. При этом важно было расположить тарелки и стаканы так, чтобы к ним было удобно добираться. Подготовившись подобным образом, она ловко забрасывала пищу в рот. Пила из трубочки — так было удобней.
После трапезы четверка заказала пачку сигарет. Используя те же приемы взаимовыручки, каждый выкурил по одной. В зале еще клубился сигаретный дым, как артисты уже откланялись. Ассистентки в бикини и фартуках поправили дамам-уродцам высокие прически, потуже затянули банты на нормальных женских талиях, протерли лакированные туфли-шпильки. Мужчинам, наряженным в подобие смокингов, одернули пиджаки, посетовали на их босые ноги. «Снова хорошее решение — контраст с дамской элегантной обувью», — заметила Светлана. Такой финал, очевидно, должен был подчеркнуть, что ничто человеческое героям страшного спектакля не чуждо. Они покинули сцену, а конферансье залопотал нечто, масляно скалясь и хитро подмигивая. По рядам он запустил бумажную ведомость.
— Может, спросить у него, Вовочка, по-английски, о чем этот туземный щебет? — Света домыслила, что идет дополнительный сбор пожертвований на облегчение жизни циркачей, и готова была выписать чек.
— Ты, тетя, тундра непаханая, — зло пробормотал мальчик. — Я тебе без перевода поясню: за отдельную плату желающим покажут продолжение банкета.
— Какое продолжение? — Света все еще шарила в сумке, разыскивая ручку. Пока Вовкино объяснение было непонятным, это раздражало, тем более что бумага уже прошла по кругу и вернулась к хозяину.
— Для тех, кто записался, уроды покажут секс. За отдельную плату. Ну что ты краснеешь, прямо как девочка? Думаешь, я порно не видел? Сто раз, даже дома у папаши с мамашей. Но на этих смотреть не хочу. Жалко мне их.
Светлана не ответила, она застегнула сумку и потащила мальчика к выходу. Там, к их удивлению, их ждал дед-веломастер. Он заботливо проводил тетю с племянником до парковки, получил еще один полтинник с лицом американского президента, предложил любые экскурсионные услуги любого сорта. Гости только кивнули. Было не поздно — половина десятого.
— Пойдешь на пляж танцевать? — поинтересовался Вовчик, когда прохладный морской ветер немного остудил впечатления.
Света кивнула — она действительно хотела выпить и сильно, до одури расслабиться.
— Ия пойду. Помнишь девочку, которую я сегодня за завтраком толкнул? Я еще три дня назад в море ее топил и колой обливал. Она испанка, но по-английски понимает. Возьмешь нам с ней пива? Я бы и сам взял, но мне алкоголь не отпускают…
— Правильно делают — сок пейте, — ответила тетушка, но Вовик понял, что на счет пива они договорились.
Глава 7
Леонид Васильевич вернулся на службу, отпер сейф, пересчитал «для порядку» катушки с разновеликими матрицами. Он был материально ответственным лицом, поэтому ключи от сейфа с мелочовкой хранил в верхнем ящике стола, пристегнутыми к длинной, впаянной туда цепочке. Кроме компакт-дисков, в сейфе хранились пустые флэшки, нераспакованные кабели, маленькие несерьезные наушники. Бахрушин невесело улыбнулся, выбрал обычный CD, на нижней полке — бумажный конверт для него, выложил все это на стол. На конверте написал: «Зернов Кирилл, сорок лет, врач-стоматолог». Подумал и приписал с обратной стороны: «Животные и люди с необычными мордами». Почувствовал в таком заголовке нечто оскорбительное и для себя лично, но переписывать не стал — вызвал по телефону адъютанта, дал поручение собрать завтра к полудню все, что может представлять оперативный интерес. Открыв створку стеклопакета, закурил. Рублев огорчил его просьбой.
«Что ж, из-за баб мы все рано или поздно глупеем, кто на долго, кто на коротко. Вот и Борька попался на этот крючок. И нет бы, простую девочку нашел, молодую, несемейную, — учительница ему, видите ли, понравилась. Замужняя, с ребенком, почти эмигрантка».
К учительницам у товарища полковника был свой, особый счет: дважды он увлекался представительницами школьного дела и дважды терпел фиаско. Первый раз — восьмиклассником, влюбившись в практикантку-физкультурницу, но так и не решившись признаться ей в нежных чувствах. Вторично — курсантом, заглянув на первомайский вечер в педагогическое училище. С этой девчонкой у него могло бы все сложиться, но она нелепо, трагически погибла через месяц после начала романа. Поехала домой на каникулы и утонула в озере. Он долго не знал, обижался, что письма остаются без ответа, собирался «нагрянуть» в недальнюю деревеньку. Ему написала ее старшая сестра, не скоро, после сорока дней. Он даже на могиле ни разу не был…