Художник, давно пришедший в себя, шутил, освободившись от кляпа, что стал жертвой недоразумения. Раз Мишка заказал «четыре горячих», значит, счел и его за врага. На всхлипывающего любовника он смотрел скорее с отвращением, чем с сочувствием. Мухин, уже неделю сражался с младшим хозяином в отсутствие его родителей и остальной прислуги, отправленной в отпуск. Он проклинал день и час, когда Миша отказался лететь с родителями и сестрой в Бразилию на карнавал, а он принял предложение передвинуть свой отпуск и остаться с «мальчиком» в доме.
Сам Миша заливался слезами и соплями, но это было больше ломанием и истерикой, нежели испугом или стрессом.
— Итак, — Комбат вынул из нагрудного кармана портрет Пети Зернова, нарисованный в «Нептуне», — мы ищем этого ребенка. Почти четверо суток назад твой хозяин с другом подобрали его в шестом часу утра на дороге, ведущей из вашей «Катерины» в город, в полутора или двух километрах от местного контрольно-пропускного пункта. Думайте, голубки, и ты, Мухин, тоже, как он мог сюда попасть? У кого жил до этого?
Глава 22
Миша, услышав вопрос и взглянув на рисунок, завыл, словно школьница, получившая неуд по поведению. Играть в потенциального убийцу Рублеву не хотелось, поэтому он не стал угрожать пистолетом, а просто свел брови к переносице и сделал шаг в сторону нытика. Тот моментально притих.
Саша же сразу повернулся к Мухину:
— Дай чистый лист и ручку или карандаш!
— Сию минуту! — приподнялся тот над стулом, но, встретившись с гневным взглядом Ильи Ломейко, плюхнулся обратно и произнес: — В тумбе под зеркалом, в нижнем выдвижном ящике!
Илья принес «инструменты», и на листе мгновенно появилось знакомое детское личико, но не анфас, как на предыдущем изображении, а в профиль.
— Вот, может, вспомнишь, халдей! — парень подвинул листок привратнику.
Тот пожал плечами, покачал головой, не выказав никакой обиды на позорное прозвище. Такого ребенка он не видел.
Илья же даже плечами передернул, но вмешиваться не стал. В конце концов, парень прав — халдей Мухин и есть, добровольно выбрав такую долю.
— Здесь у нас не сельское подворье, соседи через плетень друг к дружке не заглядывают — стенки толстые, — загнусавил Миша.
— Как ни печально, он прав, — поддержал его художник.
— А я готов поговорить с коллегами, — предложил Мухин.
— Это по халдейскому цеху, что ли? — Миша жеманно захохотал, закатывая глаза и желая угодить товарищу, который явно охладел к нему после встречи с грубыми чудовищами в камуфляже.
И Мухин снова не заметил оскорбления, проглотил и не подавился.
— У меня есть несколько знакомых, которые работают в других домах поселка. Возможно, кто-то слышал или знает о таком ребенке. Если позволите — портрет поближе рассмотрю.
— Бери себе, — подвинул к нему лист Рублев, но мужчина покачал головой, только внимательно вгляделся в картинку. Проявлять излишнее усердие в присутствии хозяина он не решился.
— Илья и Мухин останутся здесь, а мы с вами, красавчики, проедем по всему вашему буржуйскому поселению. Я должен знать, где шлагбаумы, где без них можно обойтись… — Комбат уже понял, что внутри этой усадьбы время терять нечего. Андрей кивком согласился с командиром — дескать, правильное решение.
Полоска неба над горами стала светлеть, когда одни из ворот элитного бунгало выпустили неприметную машинку отечественного производства. За рулем сидел никому не знакомый здоровяк, рядом с ним заплаканный, бледный и злой наркоман Миша. Заднее сиденье занимала похожая парочка, только чуть менее колоритная: здоровяк был помоложе, парень рядом с ним — не столь агрессивно настроенный, больше похожий на товарища, чем на пленника.
«Жигуленок» неторопливо следовал по переплетенным улицам, роль которых сводилась к тому, чтобы быть подъездными путями к богатым домам. Тридцати минут хватило, чтобы получить полное представление о том, как организовано пространство в «Катерине Альпик». Теперь при желании Борис Иванович смог бы набросать план территории. На всем пути им никто не встретился, но камеры слежения, штативами вмурованные в стены оград и припрятанные среди ветвей, планомерно отслеживали движение простенького автомобиля, чтобы потом владельцы могли задать вопрос охранникам всех уровней: а это чмо на «Ладе» что здесь вынюхивает?
Прошел еще час, и тот же состав, снова потеснившись в служебном автомобиле Ильи Ломейко, мчался от «Катерины» к «Нептуну». Подберезский хотел было дать голубкам возможность самим подняться в Центральный Сочи, но Комбат рассудил иначе. Оставь их сейчас на Мухина, могут начать родителям трезвонить, охрану вызывать. Пока пыл и злоба поутихнут, пусть будут под присмотром. А там, в родной машине, глядишь, и помирятся.
Друзья убедились, что дорогое красное авто дождалось хозяев на ресторанной стоянке в целости и сохранности. Ломейко, в отличие от Комбата с Подберезским, искренне обрадовался этому факту. Дескать, случись что с барской тачкой, Мишин папаша весь город на уши поставит, никому работать не даст, пока его блестящая собственность не закатится в предназначенный ей гараж.
С рассветом друзья, уже втроем, припрятав верного «жигуля» на обочине под акацией, снова стали подниматься по склону вверх, как и сутки назад. Но теперь они точно знали, что ступают по тому же пути, которым двигался Петя. Рублев и его небольшая команда пристально осматривали каждый свою полосу. Искали любые следы человеческого присутствия. Несколько раз попадались отходы жизнедеятельности собачьего организма, но определить, один пес шарил по зеленеющим кустам или стая, товарищи не умели. Изредка среди ветвей и камней мелькали старые обрывки цветного полиэтилена. Ветер подхватывал их, как перекати-поле, рассевая этот вечный мусор по огромному склону. Карту, полученную взамен на пятьсот Андрюхиных евро, нес Илья, хотя сверяться с ней не было необходимости — маршрут был знаком. Они прошли вверх почти километр, так и не найдя следов путешествия маленького Пети.
— Вот он, «меченый куст», осмотрим еще раз! — скомандовал Комбат.
Все трое сверились с картой и согласились, что это то самое место. Ничего примечательного возле акации не нашлось: ни забытой игрушки, ни потерянного носового платка.
— Ребенок мог оставить рюкзак и пойти дальше без него. Или просто отложить ношу, чтобы сходить в туалет, поиграть, за бабочками погоняться, — вслух рассуждал Подберезский, на корточках обшаривая каменистую поверхность. Комбат и Ломейко делали то же самое. В прошлый раз нашелся вполне узнаваемый огрызок яблока, сейчас — виноградная веточка с двумя подвяленными ягодами. Кто их оставил — Петя, местное чудовище или вымогатель сумм в пятьсот евро?
Борис тщательно осматривал камни и растения, зная, что достаточно найти хоть одну зацепку — и сразу последует несколько подсказок и находок. Так бывает всегда, и так случилось сейчас. Метрах в семистах вверх от «точки отсчета» он нашел-таки первые вещественные доказательства. Это были небольшие бурые брызги, заметные профессионалу, воевавшему в горах и видевшему следы ранений на гальке и булыжниках: ржавые, темно-коричневые камни, на которых взгляд гуляющего туриста не стал бы задерживаться, сочтя, что это естественная расцветка. Но только не взгляд боевого командира, сотни раз видевшего, как густо-красные медленные змейки сползают из расколотых затылков, разорванных спин, рук и животов на желто-бурый грунт, оставляя на нем темные отметины.
— Нашел, — негромко сказал он и выпрямился. — Плохая находка.
Друзья подошли ближе и поняли все без объяснений. Темные куски горной породы, которые Борис Иванович держал в руке, говорили о многом. Каждому из мужчин хотелось, чтобы засохшая кровь не имела отношения к маленькому Пете, а была, например, связана с гибелью животного. Но брызги, остатки которых виднелись на многих камнях у куста, наталкивали на мысль, что здесь стреляли. Товарищи вручную пересыпали небогатую почву и сухую листву вокруг куста, но не нашли ни пули, ни гильзы. Они поднялись выше, и им стали часто попадаться клочья собачьей шерсти на колючих ветках и иссушенные солнцем отходы, исторгнутые песьим кишечником.
— Сюда, похоже, целая стая наведывается. И охота им в такую высь тащиться, когда в городе полно помоек? — досадливо кривился Подберезский.
— С началом сезона на бездомных собак начинается охота. Официально — их отлавливают и стерилизуют, а реально — как получится, бывает, и отстреливают. Лишь бы отдыхающих не беспокоили. Вот они с приходом тепла из людных мест в безлюдные и мигрируют. Умные зверюги, — объяснил Илья, замерев возле очередного здоровенного валуна. — Вы извините, ребята, но подойдите-ка сюда. Это — не собачка облегчилась. Но и вымогателю нашему пятисотевровому вряд ли такая метка принадлежит.
Темное пятно жидких человеческих испражнений, уже иссохшее и пронизанное ходами насекомых, все еще издавало сильный неестественный запах.
— Это не мальчик и не взрослый, а кто-то больной, — констатировал лейтенант.
— А почему не животное? Например, ваш горный монстр. Как его? Чупакабра?
— Маловероятно — чадит, как отходы химкомбината. Не очень романтический вещдок, но весьма достоверный. Мы, когда беженцев в горах ловим, часто только по этим меткам и ориентируемся. Других-то они не оставляют. Этих, собственно, — тоже, если не больны или не ранены. Так что я, считайте, в некотором роде эксперт.
Рублев пожал плечами. Он, как никто, знал, что романтики в поисковой работе мало. Флаконы от духов, кружевное белье, лайковые перчатки и преступники и жертвы оставляют крайне редко. В основном вещи куда более прозаические.
— Примем к сведению, Илюха. Спасибо. Скажи, там, выше, живет кто-нибудь?
— Есть домишко, но обычно пустует. Очень неудобно добираться. Построил один наш чудак давно, лет двадцать назад. Потом продавал, перепродавал. Прогорел, короче, на своем «ласточкином гнезде». К этому строению теперь всего одна тропка ведет, но, чтобы на нее выйти, проще снова вниз спуститься, километра два вперед проехать. И будет что-то вроде гравейки — вверх можно подняться «на колесах» до определенной высоты. Потом уж пешком, до ворот. Хотя какие там ворота? Калитка в кустах. Я и видел-то всего однажды на фотокарточке. Лет пять назад крымского гастролера у нас брали, так он одно из лежбищ себе там прикупил. Ушел, кстати, гад. Но не из этой «хатки» — по морю в Турцию уплыл.