Но госпоже Волошко и в голову не пришло, что чье-то коварство изощренней ее собственной изобретательности. Она, как и многие начинающие преступники, мнила себя особенной, выдающейся, сверхпроницательной.
Иван предупредил жену по телефону, что не сможет ее встретить у трапа самолета — занят на бизнес-встрече. На самом деле он желал передать свою обезумевшую пленницу Виталию Юрьевичу из рук в руки. Важно было лично объяснить профессионалу, какая судьба уготована Алене Зерновой.
— Она сейчас несколько заторможена — мало ест, пьет много алкоголя, почти не спит, ни с кем не разговаривает. Лично мне неясно, есть ли у нее какие-то планы, что она думает обо мне, о себе, о нас, помнит ли хоть что-то из того, что случилось в последнее время с ней, с ее ребенком. Ваша задача — поддерживать в ней именно это состояние. Понимаете? Сумеете сразу узнать, что у нее на уме, — хорошо. Не сумеете — старайтесь. Но главное — не разбудите. Пусть спит на ходу, пусть забудет, кто она и откуда. Справитесь — получите вчетверо больше, — на стол лег чек на пять тысяч долларов.
Виталий Юрьевич внутренне ужаснулся. Он понял, что, если не справится, живым, скорее всего, он не уйдет. Если жизнь ему дорога — надо подчиниться и подчинить себе несчастную Алену.
Пациентка представляла собой плачевное зрелище. Она равнодушно подняла глаза на старого знакомого, криво усмехнулась, сделала очередной глоток коктейля из водки с мартини. Лицо ее было бледно-серым, глаза запали, волосы висели неприбранными космами. За месяц, который прошел с момента их последней встречи в метро, Алена вдвое похудела, пальцы рук казались узловатыми, как у старухи. Дорогой элегантный пеньюар смотрелся на острых плечах неуместно.
— Работенка предстоит, — подумал доктор, присаживаясь рядом с подругой хозяина.
— Привет, коллега, — одними губами произнесла женщина. — И ты попался?
— Доброе утро, красавица! Надеюсь, не забыли меня? — голос Виталия Юрьевича был добрым, душевным, искренним. Но в глазах бывшей учительницы не мелькнуло ни одной искры заинтересованности или признательности, ни даже элементарного любопытства к вновь прибывшему. Только беспросветные тоска и безысходность.
— Я вас оставляю, — заявил Иван. — Телефоны работают, голосовая почта включена, холодильник полон, прислуга отсутствует. Понимаю, что с дороги хотелось бы принять душ. Придется потерпеть до моего возвращения. Пациентку не выпускать из виду ни на секунду. Если нужно в туалет — идите сейчас, пока я за ней присматриваю. И запомните — не вздумайте упростить свою задачу ее суицидом. Мне здесь трупы не нужны… Ни женские, ни мужские… Понимаете меня?
Виталий Юрьевич понимал это слишком хорошо. Говоря о мужских трупах, Иван Волошко имел в виду его, приглашенного доктора.
— Прошу прощения. Для надежности понадобится ваша физическая помощь. Пациентке необходимо сделать инъекцию. Хорошо бы в вашем присутствии.
— Ясно, — недовольно буркнул Иван. — Только быстро.
Он сел рядом с Аленой, приобнял ее исхудавшие плечи, погладил по руке. Женщина не сопротивлялась. Она лишь на секунду скосила глаза в сторону щелканья застежек медицинского кейса с оборудованием и препаратами. Слегка прищурилась, когда Виталий Юрьевич надломил тонконосую ампулу и запустил туда длинную иглу. Так же вяло и бесцельно смотрела она сквозь предметы, когда доктор передал шприц Ивану и, стянув ее тоненькое предплечье медицинским жгутом, попросил поработать кулачком. Вздулась нежная голубая вена, и кровь наполнилась сильной дозой анксиолитика.
— В следующий раз катетер поставим, закрепим и колоть не станем, — бодро комментировал свои действия доктор, извлекая иглу и зажимая кровоточащую ранку проспиртованным тампоном. — А сейчас, Аленушка, вам надо прилечь, отдохнуть…
Мягко, но уверенно и настойчиво Виталий Юрьевич поднял ее из кресла и повел по коридору.
— Где ваша комната?
— Здесь! — Волошко ответил вместо своей пленницы, указав на дверь их общей спальни.
Едва передвигающую ноги женщину подвели к ненавистному сексодрому, слегка подтолкнули. Она покорилась, даже не вспомнив о том, что обута. Иван, не удивившись, снял светлые туфельки с маленьких стоп, аккуратно поставил у кровати и выразительно посмотрел на доктора. Тот с готовностью закивал — дескать, ничего не поделаешь.
— Напоминаю! Ни на секунду! За этой дверью туалет, за той — ванная комната. И там и там есть окна наружу… Понимаете? Следите внимательно, и я достойно оплачу ваши услуги. Да, в шкафу много книг и дисков, вот пульты управления мини-кинотеатром. Не скучайте. Я буду завтра. В непредвиденной ситуации звоните. По пустякам не тревожьте. И еще, — Иван подошел к Виталию Юрьевичу вплотную и опустил в его карман что-то небольшое и слишком тяжелое для своего размера. Тот вздрогнул — он ждал, что оружие будет предложено, и чувствовал, что скоро прозвучат выстрелы.
Дверь за хозяином захлопнулась, пленники остались вдвоем. Вдвоем, но не вместе: она сомнамбулой распласталась на кружевных простынях, он сторожевым псом замер на будуарном диванчике, положив под круглый пуфик тяжелый опасный предмет. Алена не шевелилась, дышала поверхностно. Доктор запоздало сообразил, что пистолет, очевидно, испачкал шелк дорогой обивки. Виталию Юрьевичу в силу его профессиональных умений табельного оружия не полагалось. Однако во время трудных переговоров, если приходилось приближаться к преступнику, боевые командиры, ожидающие с ребятами на изготовке, всегда клали ему в карман эту жестокую игрушку. Но бог миловал, воспользоваться ею ни разу не пришлось…
Марина уже несколько дней не спускалась в город. Еды, привезенной Кириллом в прошлый раз, могло хватить в лучшем случае еще на два дня. Это — если думать о фигуре и не думать о Петьке, который сам есть не просил. Если же предположить, что питаться все-таки придется, то попасть в магазин было просто необходимо.
— Зернов, ты собачатину пробовал? — невесело интересовалась Марина.
— Типун тебе на язык, прогнозерша хренова! Неделя прошла, от Надюшиного тела ничего не осталось — свора сожрала. Мясорубка протерта всеми моющими растворами и спиртами, которые есть в наличии, пепел разбросан по участку, несгоревшие фрагменты костей — в ямах. Голова — в банке с формальдегидом. Вполне сойдет за купленный образец. Зря тревожишься, ассистентка. К тому же Света звонила, будет у нас завтра. Под ее приезд и в городе побываем, и провизии закупим.
— Визит хозяйки проекта — это обнадеживает… — Мариша забарабанила длинными пальчиками по садовому столику.
— Значит, так. Первое наше требование к госпоже Волошко — подменные люди в наше тайное бунгало. Как хочет, так пусть и решает, пусть ищет по всему побережью — в Лазоревское обратится, в Дагомыс… Если мы не сможем уезжать отсюда на три — пять дней каждый месяц, то сойдем с ума. Это ясно как божий день. И зарплату пусть добавляет. План операции на своем пасынке подготовь с иллюстрациями. А Енота я тебе сегодня же словлю, вечерком поработаешь…
— Да ты умом уже тронулась — откуда здесь еноты? Зачем мне енот — тут и трикотажной шапки много, бейсболки на все сезоны достаточно! Иди поспи, Мариша, что-то ты мне последнее время не нравишься, и впрямь переработалась.
— Хоть ты и Пигмалион, Зернов, а мозги у тебя, как у Незнайки! — прошипела в ответ девушка. — «Великий лекарь органично сочетал в себе черты героев древнегреческого эпоса и коротышек из Солнечного города, придуманного советским писателем Николаем Носовым» — вот уж точно о тебе. Хотя и здесь оговорочку сделаем: хирург, ты конечно, крутой, только не лекарь, а калекарь… Не морщись, не воняет! Лечением страждущих ни ты, ни я давненько не занимались. Надька не в счет, ей просто не повезло. Да и вылечить ее ты не смог, скоро и меня до безумия доведешь, — пафосную речь девушка сопровождала резкими взмахами рук. — Енот — собачка, твой сынок Петя ее каждый день за ушами треплет. Песик-аутсайдер, которому собачья стая фарша из Наденьки даже попробовать не дала. Он уязвимый и доверчивый, беспородный, но с кровью чау-чау — лохматенький. Ты, доктор Зернов, после смерти Нади ни разу не взял в руки скальпель. Теряешь квалификацию… Итак, составляем план на вечер. Ужинаем, потом я, как всегда, кормлю Петю и пробую разговорить его, ты моешься к операции. Собачку сама в тихий час и поймаю, и почищу, и побрею. С восьми до одиннадцати операция, потом ночь, любовь, а утром обход и деловые переговоры… От нашей коалиции говорить буду я. И требования твоей бывшей выдвигать — тоже я.
— А не круто ли виражи заворачиваешь, Мариша? Хоть Светлана и бывшая, но все же моя, — Кирилл возражал скорее из чувства противоречия, чем из желания действовать самому.
— Ночью обсудим, когда Енота перекроим. Давай, дружище, настраивайся на работу. Завтра решающий день. Если твое мастерство не подвигнет Светлану на солидную прибавку к жалованью и приглашению помощников, я увольняюсь по собственному желанию. И уезжаю… В Сибирь на золотые прииски…
Кирилл понимал, что средств и у Марины и у него достаточно, чтобы запросто устроиться в любой стране. Но очень грела мысль о том, что если потерпеть еще года два, то можно жить богато и нетрудно. И еще — в этом доктор уже не раз признавался самому себе — ему нравилось экспериментировать на живых существах, не согласовывая своих действий ни с кем. Нравились уроды: они появлялись из-под его скальпеля и могли оставаться дееспособными годами благодаря умелому уходу и правильному выхаживанию. Нравилось работать с Мариной Левко, которая набиралась опыта и ассистировала за операционным столом, словно его вторая пара рук. Важным было и то, что не существовало этических норм, материальных проблем, ненавистных руководителей и бездарных подчиненных. Зато имелась отличная аппаратура и эксклюзивные медикаменты.
Нет, он, Кирилл Николаевич Зернов, не был Франкенштейном-фанатиком или халтурщиком, стремящимся «накосить» зеленых. Он был гениальным хирургом, доктором Пигмалионом, создающим наравне с природой собственных Галатей.