Восемнадцать дней — страница 25 из 53

— Ничего с нами не сделают. Если уж они нас до сих пор не судили…

Может, и так, подумал я. Но в этом голосе было мало надежды. Нет, ничего тебе не поможет, солдат Илие Кэрунту. На твоем месте не спаслись бы даже Димитриу и Зидару, а на что уж хитрые ребята. И вспомнил я почему-то случай с баварцем. Этот баварец, сержант, прибыл из Германии, чтобы научить нас стрелять «фаустпатронами». Он был сильный, красивый и по три раза в день купался в реке. Фыркал в воде, как жеребец. Мы для него собрали все чугунные крышки от канализационных люков, чтобы он показал нам, на что способны «фаустпатроны». Вы, господин курсант, сами окрестили его баварцем. Говорили, что в их стране так называется целый край. Но во время стрельбы ему разворотило все плечо. Через два часа баварец умер. А вспомнить, с какой важностью он топтал траву и красовался своей планшеткой! Как гордо курил, даже не глядя на выстроенный за ним батальон! Когда мы пришли к его квартирной хозяйке, то увидели, что обед уже ждет его на столе, на котором лежало много срамных фотографий. Хозяйка, еще молодая женщина, спросила, не надо ли поставить обед снова на плиту, раз ее квартирант опаздывал.

— Суп совсем остыл, — сказала она нам. — Он любит, чтобы было горячо.

У меня же во рту стоял соленый привкус выпитой воды, особенно острый у нёба. А тот любил, чтобы было горячо и не убирал фотографии голых баб с глаз своей хозяйки.

— А может, нас будут судить немцы, — сказал кто-то другой.

— Тогда мы пропали.

Знаете, господин курсант, в ту минуту я был как наш деревенский мельничный мотор, когда он работал с перебоями. Мельник говорил, что он не тянет, разладился. И я был похож на такой мотор. Да и как могут работать мозги у человека, который попал в беду, там, в бараке? Мельник — мой дальний родич, троюродный брат. Я ему ставил стаканчик, и он не брал с меня за помол… А сейчас я сидел как истукан, мне даже в голову не приходило, что все это неправильно и что если нас, румын, судят немцы, значит, что-то всерьез разладилось. Не думал и о том, что я ведь не виноват и что вообще никто не имеет права меня судить; у меня в свидетелях господин капитан, он сам дал мне увольнительную, мы вместе пили красный злой самогон.


Дверь опять открылась, вошел худенький офицерик. Я в жизни не забуду, как все уставились на него. Он был белый как мел, и глаза у него ввалились. С ним вошли три автоматчика.

— Выходи строиться!

Нас построили в колонну по четыре. Офицер проверил документы и послал одних в один угол, других — в другой. Я вдруг почувствовал, что фляга оттягивает мне плечо. Я и забыл, что в ней еще есть самогон. За один глоток я отдал бы сейчас все на свете. Я протянул свои документы. Он долго смотрел на меня и потом вернул их мне.

— Ступай домой, старик. Война кончилась.

Я не понял, что он сказал. Я только видел, как он шевелит губами.

— Значит, мир, — услышал я у себя за спиной.

Я положил документы на место, в карман, и удивился, что меня никто больше ни о чем не спрашивает.


Так я узнал, что наступил мир. Только мир этот начался со стрельбы, и я еще на три дня застрял в Бухаресте. Вместе с двумя другими резервистами грузил патроны, которые отправляли теперь уже в сторону Плоешти, туда, где я оставил бородатого. Потом таскал на носилках раненых, работал в госпитале, а потом опять грузил патроны, пока на третью ночь не встретил господина капитана Даскэлу. Это произошло возле Бэнясы. Как раз ему я притащил пулеметные ленты. Я не сумею рассказать вам, что я за эти дни перечувствовал и как много понял.


Перевод с румынского И. Огородниковой.

АУРЕЛ МИХАЛЕ

Советские читатели моих произведений, от которых я получил немало писем и которые мне очень дороги своей восприимчивостью и горячей верой в коммунистические идеалы, в какой-то степени знакомы с моей биографией и творчеством из тех статей, что сопровождали мои книги, изданные на русском языке. Потому я напомню лишь основные факты из своей жизни и литературной деятельности.

Я родился в 1922 году в деревне на берегу Дуная, неподалеку от Бухареста. Мои родители, крестьяне-бедняки, владели крохотным участком земли. Шести лет я потерял отца, и моя мать осталась одна с четырьмя детьми, из которых я был старшим. Легко себе представить, каким трудным было наше существование в те годы. Самые большие трудности ждали меня после окончания начальной школы, когда я надумал продолжить учебу. И все-таки мне удалось их преодолеть, закончить в 1942 году гимназию и сдать экзамены на аттестат зрелости. Высшее образование я получил лишь после освобождения Румынии от фашизма; в 1947 году я закончил философский факультет Бухарестского университета, два года после этого преподавал в школе, а с 1949 по 1954 год читал курс эстетики в институте. С середины 50-х годов я окончательно переключился на литературу. Некоторое время я был секретарем Союза писателей Румынии, руководил издательством, был главным редактором литературного журнала.

Как офицер запаса, я принимал участие в вооруженном восстании в августе 1944 года и в боях против фашистских захватчиков в Констанце и Добрудже, затем командовал ротой на антигитлеровском фронте в Чехословакии, вплоть до полной победы над нацистской Германией. На фронте я получил возможность узнать советских людей. Мы вместе воевали, зачастую в тяжелые минуты помогали друг другу и по-братски делили хлеб и табак. Многие страницы моих книг посвящены румыно-советскому братству по оружию, общей борьбе против фашизма.

Моя литературная деятельность началась в 1943 году. Я дебютировал антивоенными лирическими стихами. И в послевоенные годы я писал стихи, но главным образом художественную публицистику, тогда столь необходимую. В 1949 году мои первые новеллы о жизни новой деревни были отмечены премией Министерства искусств. Когда в Румынии лишь закладывались основы социализма, я писал о крестьянах, о ростках нового, предвещающих революционные преобразования румынской деревни, о сдвигах в сознании крестьян, стоящих на пороге коллективизации. Тогда увидели свет мои сборники новелл «Половодье» и «На пороге весны», романы «Суд» и «Судьба».

Затем в течение ряда лет я писал почти исключительно о вооруженном восстании в августе 1944 года и участии румынского народа и армии, плечом к плечу с Советской Армией, в антифашистской войне. Этой теме посвящено несколько сборников моих рассказов и новелл и «Хроника войны» (1966), состоящая из трех романов: «Тревожные ночи», «Окровавленная земля» и «Пурпурное знамя». Я расцениваю свою трилогию, как дань уважения героизму и пламенному патриотизму, проявленным румынским народом и армией в борьбе против гитлеровских захватчиков за свободу и независимость родины.

Впоследствии я обратился к отражению в литературе народной революции в Румынии, великих революционных социалистических преобразований, которые в середине нашего века открыли и перед румынским народом дорогу к социализму и коммунизму. Речь идет о задуманной мною трилогии о 1943—1945 годах в Румынии. Пока вышли два романа. Первый «Бегство» о глубоких сдвигах, происшедших в сознании румынского народа в годы гитлеровской войны и предвещавших события, связанные с освобождением и грозным выступлением народа и армии против фашистской диктатуры и гитлеровских захватчиков. Другой роман, «Ранняя весна», повествует о победе революции, о завоевании власти народными массами, руководимыми коммунистами, об исторических событиях весны 1945 года в Румынии. Между этими двумя книгами должен быть второй, по хронологии событий, роман, над которым я работаю. Роман будет посвящен августу 1944 года, то есть освобождению Румынии.

В 1971 году я опубликовал сборник новелл «Ворота и дорога» о событиях, связанных с вооруженным восстанием и антифашистской войной. В 1972 году, в связи с годовщиной Союза Коммунистической Молодежи Румынии и Национальной конференцией партии, вышел сборник моих рассказов «Огни», о борьбе румынских коммунистов и комсомольцев в подполье во время вооруженного восстания и антифашистской войны.

Даже из этого короткого тематического перечня моих произведений советский читатель убедится, что литературную деятельность я рассматриваю не только как профессию, но и как осуществление своей мечты, своего идеала писателя, борющегося за победу революции и социалистического строительства, за претворение в жизнь коммунистических идеалов, за литературу социалистического гуманизма и дружбы между народами.

Многие советские читатели, как я говорил, уже знакомы с моими произведениями, вышедшими на русском языке в сотнях тысяч экземпляров. Я имею в виду «Тревожные ночи» (1961), «Бегство» (1965), «Ночной эшелон» (1968), «Ранняя весна» (1972) и другие. Некоторые из них, главным образом о вооруженном восстании и войне, переведены не только на русский, но и на украинский, венгерский, болгарский, польский, сербский, немецкий, французский, итальянский, арабский и другие языки.

Новелла «Кровь», включенная в настоящий сборник, отражает драматические события периода коллективизации в Румынии. Она опубликована в 1972 году, в связи с десятилетием завершения этого огромного революционного значения процесса. Тематически она близка моим ранним произведениям и представляет лишь маленькую частицу обширного жизненного материала, которым я с тех пор располагаю и который ждет своей очереди, чтобы впоследствии воплотиться в книги.

Я благодарю издательство «Художественная литература» за издание моей новеллы и выражаю советским читателям свое уважение и чувства самой теплой симпатии.


Декабрь 1972 г.

Бухарест

КРОВЬ

Вечером, управившись с изготовлением ракии[3], Барбу Мэкицэ оставил Кирилэ Бумбу поужинать. Было уже довольно поздно. Кирилэ до самой темноты мыл в сарае бочонки, и не пристало отпускать человека со двора голодным.