– Вот почему голова тяжелая. – Женщина отбросила волосы со лба. – Не буду пить кофе.
– Нет, кофе совсем неплохо, чтобы взбодриться. – Продавец насекомых повел плечами.
– Комоя-сан вечно устраивает представления, после которых остается дурной привкус во рту. Девочка, приготовь кофейку в знак полного выздоровления. – В том, что он просил об этом женщину, легко читался тайный умысел: показать, что их поселение здесь – свершившийся факт. – Капитан, где кофе и кофеварка?
– Не беспокойтесь. Я сам приготовлю.
Женщина вопросительно взглянула на зазывалу. Резким движением, точно отгоняя мух, он потребовал, чтобы она бралась за дело.
– Разрешите мне. Я знаю, как надо варить. – Она говорила срывающимся голосом, стараясь загладить свою вину.
– Кофеварка электрическая, любой может сварить, разницы никакой. – Говоря это, я тоже имел свой тайный умысел. Мне хотелось остаться наедине с женщиной, случай был удобный. – Но вот чашки вымыть помогите. Все, для чего нужна вода, я делаю внизу, где туалет. И еду там готовлю, и белье стираю. Я, разумеется, не пользуюсь водой из унитаза – там есть мойка. Кофеварка на три чашки… надо сделать покрепче и развести кипятком, чтобы всем хватило.
Одернув юбку, женщина встала и пошла вперед, как бы приглашая меня следовать за ней.
– Терпеть не могу насилия. – Продавец насекомых уступил нам дорогу и вынул из своей сумки тушеную рыбу в бамбуковых листьях. – Поедим? За разговорами совсем забыли о еде. А кофе на голодный желудок – яд. Возбуждает, да еще и вызывает запор.
Взяв четыре порции рыбы, я, волоча все еще затекшие ноги, направился вслед за женщиной. Спустившись на три ступеньки, я оказался за опорой, и мостик пропал из моего поля зрения. Послышался голос зазывалы:
– Аккуратненький станочек. Даже крысиный зуб на нем можно выточить.
– Миниатюрный станок для мелких изделий, – ответил продавец насекомых с набитым ртом. – Мне давно хотелось поработать на таком.
9Снова об унитазе
Чем больше я смотрю на этот унитаз, тем чуднее он мне кажется…
Волнующий шепот женщины. Действительно, унитаз чудной. Прежде всего, он совершенно одинаковый спереди и сзади. Когда сидишь на нем, чувствуешь себя незащищенным и хочется, чтобы за спиной находилось хотя бы какое-нибудь укрытие. В таком огромном помещении, как эта заброшенная каменоломня, необходима за спиной стена, тогда чувствуешь себя увереннее. Первое время я страдал от этого ужасными запорами. Никакое слабительное не помогало, через неделю начался шум в ушах, на десятый день в глазах появился туман. Ставил клизмы – результат оказался еще плачевнее. Я просиживал на унитазе по два дня. Думал, мне конец. Врачи ничем не могли помочь.
Как ни странно, спасла меня обычная книжка для семейного пользования под названием «Домашнее врачевание». В ней содержались гораздо более полезные советы, чем те, которые мне давали врачи. Оказалось, что мои запоры вызваны особыми причинами. Я человек очень беспокойный, что, вообще-то, несвойственно полным людям, и два-три раза в год (когда приходится встречаться с неприятными людьми, например с Тупым Кабаном, или когда вызывают в полицию за нарушение правил уличного движения) меня обязательно прохватывает понос. А после него – страшнейший запор. В руководстве такие запоры предлагалось лечить бускопаном. Результат оказался потрясающим.
Мне кажется, я привык к огромным размерам каменоломни благодаря долгой и тяжелой борьбе со своим недугом. В любую минуту я мог устроиться на унитазе с какой угодно стороны – спереди или сзади, слева или справа. Кроме того, когда исчезло предубеждение, я стал использовать его для самых разных надобностей. Прежде всего как мусоропровод. К тому же рядом находилась мойка, и здесь удобно было устроить кухню. Дожидаясь, пока нагреется сковорода, я мог использовать унитаз как стул и спокойно покурить. Я не считал нужным слезать с него, даже когда ел и пил кофе. Сидя на унитазе и отхлебывая из чашки, я совершал увлекательные путешествия с помощью аэрофотоснимков, изучал результаты промеров каменоломни, которые производил ежедневно. Так постепенно моя жизнь стала все больше концентрироваться вокруг унитаза. Неожиданно для себя я, можно сказать, превращался в юпкетчера.
Мойка находилась в метре от пола и изнутри была покрыта голубой эмалью. Тщательно отделанная, она напоминала по форме спортивный кубок. Однажды я заметил, что потолок над мойкой заделан замазкой. Отковыряв ее ножом, я обнаружил водопроводную трубу. Стоило ослабить гайку, как мощной струей ударила вода. Я заменил гайку краном, провел электричество, поставил небольшой холодильник и приладил лампу дневного света. Потом установил большую электрическую плиту и повесил полку для продуктов. Все это закрывалось деревянной складной ширмой. На такой высоте, чтобы можно было дотянуться, встав на унитаз, я повесил еще одну полку. Благодаря окантованным резиной раздвижным стеклянным дверцам она герметично закрывалась. Там я хранил фотопринадлежности, предметы, которые использовал в своих путешествиях (карты, сделанные с помощью аэрофотосъемки), измерительную аппаратуру… Не забыл и о мерах защиты. Если бы кто-либо попытался открыть дверцы, не повернув предварительно потайной выключатель, его сначала ударило бы током, а потом вырвалась бы струя слезоточивого газа. Я решил, что лучше всего будет поместить юпкетчера рядом с фотопринадлежностями.
Я раздвинул штору. Автоматически зажегся свет над мойкой.
– Красиво, будто выложено мрамором, – прошептала женщина.
– Это так называемый водный сланец, он ярко блестит от влаги. Поэтому его еще именуют водяным камнем. Но стоит ему высохнуть – покрывается налетом, точно пылью, в этом его главный недостаток, и здания, облицованные таким камнем, лет через пять становятся похожими на рисовую лепешку. Из-за этого, наверное, и прекратили добычу.
– Да-а, здесь у вас не чувствуется женской руки, – многозначительно засмеялась женщина, увидев в мойке грязную посуду, накопившуюся за пять дней.
– Откуда ей здесь взяться?
– Помыть?
– Не беспокойтесь. У меня заведен порядок мыть посуду раз в неделю. – Я разделил тушеную рыбу, которую мне дал продавец насекомых, часть положил в рот, другую протянул женщине. – Надо бы ее в холодильнике держать, но она только что куплена и, думаю, испортиться не успела.
– Спасибо. – Женщина стала жевать, ее губы сжимались и разжимались, как резиновые. – В рыбе много белка и нет жира, полезно для здоровья.
– Мне уже поздно думать о здоровье… – Откровенно говоря о своем расплывшемся теле, я хотел продемонстрировать ей, какой у меня открытый характер. – Но эта рыба, по-моему, для вкуса обвалена в крахмале с адзиномото[4]. А глутамат натрия очень вреден при повышенном давлении.
– Слышите? Кажется, собака лает.
– Тут может послышаться все что угодно. Здесь множество туннелей и пещер. Мы находимся как бы в огромной трубе.
– В иностранных телевизионных фильмах действие часто происходит в огромных старинных зданиях с железными воротами и сторожевыми псами во дворе. Если мы попали в такой фильм, то пора пускать музыку, картина уже началась.
– Чудачка.
– Почему?
– Чудачка в хорошем смысле. Фантазерка.
– Не издевайтесь. Когда он меня ругает, говорит обычно, что у меня мозги набекрень.
– Мне противен этот гнусный тип.
– Может, он такой потому, что сам себе противен?
– Что значит «такой»?..
– Кофе сколько ложечек? – сменила тему женщина.
– Если варить крепкий – пять. – Может быть, оттого, что мы находились в столь необычном месте – между мойкой и унитазом, – я испытывал странное волнение; все, что было вокруг, исчезло, как в детстве, когда, играя в прятки, залезешь в шкаф. – Мне не нравится, как он к тебе относится. Слишком уж он деспотичен.
– Он болен, ничего не поделаешь.
– Болен? Чем же?
– Раком…
Точно перелистывая назад страницы недочитанной книги, я попытался восстановить в памяти свое впечатление от зазывалы.
– Раком, говоришь? Каким?
– Спинного мозга. Лучше бы я вам не говорила. Один из видов лейкемии. Только пусть это останется между нами. Он сам еще не знает об этом.
– И тяжелая форма?
– Разве можно говорить о тяжелой или легкой форме, когда речь идет о раке? Ему жить осталось всего полгода.
– Послушай, только скажи правду… в каких вы с ним отношениях?
– Мне бы не хотелось этого касаться.
– Почему он зовет тебя «девочка»?
– Наверное, хочет, чтобы посторонние терялись в догадках, какие между нами отношения.
– Ловля форели на живца?
– Пожалуй.
– Но ведь обычно, когда речь идет о раке, диагноз сообщают только близким родственникам.
Мы испытывали взаимное раздражение, будто, играя в прятки, в шкаф залезли разом два малосимпатичных друг другу человека. Вместо ответа женщина показала рукой вверх. Опершись локтями о парапет мостика, зазывала и продавец насекомых, жуя рыбу, смотрели на нас.
– Кофе будем пить здесь.
– Спускаемся. – Продавец, уперев руки в бока, потянулся. – Это и времени меньше займет, и посуду убрать легче.
– Все-таки давайте попьем наверху, – замахал руками зазывала и, обойдя опору, сбежал по лестнице. – Мне нужно кое-куда, терпежу нет.
– Не пойдет. Я первая! – закричала женщина и протянула ему поднос с четырьмя вымытыми чашками (все разные). – Как только чайник закипит, сразу же принесу.
Зазывала не стал спорить. С подносом в руках он пошел наверх. Я последовал за ним. Освободив угол стола, расставил чашки. Продавец насекомых окликнул женщину из-за парапета:
– Больше ничего поесть нету?
В ответ раздался подхваченный эхом ее голос:
– Хватит подглядывать!
Мне показалось, что в голосе слышится не возмущение, а простое кокетство, и от этого настроение не улучшилось. Продавец насекомых растянул рот в улыбке и с видимым сожалением отошел от парапета.