– Я был бы крайне признателен, если бы ты постарался преодолеть эту дурацкую предвзятость, – отрезал я. – Аэдис никакое не чудовище. Тебе бы понравилось, если бы я так относился к Поле?
Глен отвернулся, его плечи напряглись.
– Пола – человек. Я хорошо понимаю, чего мы оба хотим. В один прекрасный день поженимся, купим домик, будем растить детей. Я стану практикующим врачом. Пола будет готовить мои любимые блюда, а я – покупать ей подарки. Будем ходить в кино, гулять по заснеженному лесу, плавать – вполне обычные дела. Как бы я хотел оказаться сейчас…
– В Иллинойсе?
Глен вымученно улыбнулся:
– Да нет пока. Нам еще войну заканчивать, забыл?
– Если Аэдис и ее народ вернутся на Землю, они прекратят эту войну.
– Непременно. Но какой ценой?
– Они не убийцы.
– Они убивают будущее, – мрачно сказал Глен. – Мы с Полой хотим детей. Для этого люди и женятся – мы, во всяком случае. А если сверхчеловеки будут отсеивать… доджинов и стерилизовать их… Да пошли они к черту!
– Когда-то Земля принадлежала им.
– Но они бросили ее, драпанули. Земля досталась нашей расе, Шон, и нам пришлось биться за нее. Если бы народ Аэдис не ушел, перетерпел, то постепенно он вернул бы себе утерянное. Эволюция – это борьба. Конечно, всегда есть куча проблем, но нельзя же просто отойти в сторонку, когда начались неприятности, а потом запрыгнуть обратно, когда все уже позади. А ведь именно так и собираются поступить эти суперэндокрины. Но Земля принадлежит нам – нашей расе, нашим детям.
Я смотрел на него, и на моих губах все еще горели поцелуи Аэдис.
– Твоей расе, Глен.
– И твоей тоже.
– Нет… Я пока не разобрался.
Глен поморщился:
– Ты еще передумаешь.
– С доджинами покончено, – решительно сказал я. – Они вышли в тираж. Им выпал шанс, но они его профукали. Им позволят спокойно закончить свой век, уж это-то они заслужили. Люди Диана – не злодеи, они развиты не только физически, но интеллектуально и морально тоже. А чего добились доджины? Преступления, войны, нищета, ненависть, страдания. У суперэндокринов, как ты их называешь, ничего подобного нет.
– И все равно у меня от Аэдис мороз по коже. И от тебя уже.
Я развернулся к двери; во мне вскипел гнев. Но Глен дотронулся до моего плеча и виновато сказал:
– Погоди. Я не это имел в виду, дружище. Ты ведь все еще Шон О’Мара, несмотря на то что говорит тигрица. Пожалуйста, оставайся собой. Не меняйся. Помнишь, ты обещал погостить у меня в Иллинойсе, когда закончится заварушка. Помнишь про мамин гарнир к индейке?
Я рассмеялся и легонько стукнул Глена в челюсть.
– Ладно, малыш, съезжу в твое захолустье… отобью у тебя Полу.
Глен просиял – вот уже много дней я его таким не видел. Но когда я вышел в коридор и заметил бредущего по нему гара, сердце мое сжалось. Как будто я угодил в паутину и бьюсь в ней, пытаясь освободиться, но тем самым лишь оттягиваю неизбежный и очевидный конец.
Ведь я обрел Аэдис, и в моих жилах течет древняя кровь, кровь Ллеу-Атлана, и она пробуждается к жизни. Я уже изменился. Земля, доджины! Мы с ними разной расы! Здесь, в Диане, обрел я свое наследство, свой народ.
И Аэдис!
Я обнаружил ее на крыше башни. Аэдис была как на иголках.
– Шон, я уже собиралась тебя искать, а ты сам пришел. Взгляни! – Она указала на окутанный туманом горизонт.
– Что там? Ничего не вижу.
– Ты слеп, но скоро твои глаза прозреют. Да, пока ты видишь не так далеко, как я, но я скажу: Лар возвращается! И за ним идут люди из Ллеу-Диана! Несут оружие и снаряжение. Они направляются к вратам. Чтобы вернуться на Землю, которую так давно покинули наши предки!
– Да, – сказал я угрюмо. – Жаль, что они пришли. Как бы я хотел, чтобы мы жили так вечно.
– Ничего не закончится. Для нас ничего не закончится, Шон.
– Думаю, закончится. – Я сам не знал, почему говорю это. – Закончится пламенем, смертью и большим горем. Мы изведали счастье, но оно оказалось недолгим.
Аэдис бросилась ко мне в объятия, прижалась губами к моим губам.
– Не говори так! Ты не знаешь будущего. Даже народ Диана не может откинуть покров, скрывающий завтрашний день. Шон, когда изведаешь бурю, ты позабудешь все эти глупости. А буря грядет! Она уже здесь!
– Да?
– Взгляни! Там за пропастью, за храмом врат, мерцает свет. Видишь? Буря из Расщелины, дарующая жизнь и силу богам, снова началась. Шон, недалек тот час, когда ты станешь подобен обнаженному мечу! Ныне твои чувства слабы, но вскоре безумие вскипит в твоих жилах и ты станешь похож на меня. Тебя все еще сдерживают оковы плоти. Пойдем, пока Лар не дошел до замка. Мы отправимся к Расщелине и искупаемся в силе, созидающей богов!
Ее волнение оказалось заразительным. Подхваченный им, я рассмеялся, поднял ее, поцеловал, и мы побежали к лестнице. Спустились во двор…
Там нас ждал Глен.
– И что теперь? – спросил он с усмешкой.
– Больше ты Шону не нужен, – процедила Аэдис, смерив Глена презрительным взглядом. – Когда увидишь его в следующий раз, в нем не будет ничего доджинского.
Глен облизал губы:
– Ты собираешься…
– Да, – ответил я.
– Хорошо, – сказал он после паузы. – Я с тобой. На всякий случай.
– Что он говорит? – возмутилась Аэдис. – Ему туда нельзя.
– Куда я, туда и он.
Возможно, так ответить меня заставил уязвленный взгляд Глена. Почему-то казалось, что я его предаю. Но это же глупость! Совершеннейшая глупость!
Аэдис пожала плечами. Мы прошли через открытые ворота замка и устремились по тропе к гряде холмов. Глен что-то вложил мне в ладонь.
– Пистолеты взять не успел, – пояснил он, – но прихватил Мэри-Лу. Подумал, пригодится.
– Да ты спятил!
– Шон, просто возьми, уважь меня…
Я пристегнул к поясу чертово мачете – конечно, лишь для того, чтобы сделать Глену приятное. Изведав бурю из Расщелины, я обрету такие силы, с которыми мне не понадобится ни холодное, ни огнестрельное оружие.
Когда мы поднялись на гряду, я оглянулся. Вдалеке шагала огромная толпа людей: мужчины, женщины. Их окутывал туман. Разглядеть на таком расстоянии Лара я не сумел.
Аэдис почти бежала к мосту, перекинутому через пропасть, а мы с Гленом торопились следом. Мне отчасти передалось ее возбуждение; я будто ощущал притаившуюся впереди неизвестность.
Мы перешли по черному мосту. Воздух вокруг дрожал от смертоносной радиации.
Мы обогнули холм, где стоял храм с вратами, этой наполовину живой сферой, механизмом, который перенес нас в Диан.
Нас огненным бастионом окружили высокие скалы. Мы направились туда, где камень рассекала трещина.
– Расщелина, – прошептала Аэдис. – Началось…
Узкий проход между скалами делал резкий поворот, дальше стены ущелья расходились ярдов на пятьдесят, открывая ложбинку длиной приблизительно в сто ярдов. Потом обрывы раздвигались еще шире, и в самой глубине каньона виднелся лес, где на деревьях среди зеленой листвы висели золотые плоды.
– Вот! – У Аэдис дрожал голос.
На ближайшем к нам ровном участке земли не было ни почвы, ни мха – только голая огненного цвета скала.
– Она близится! Близится буря, дарующая жизнь!
Я услышал доносящийся издалека шепоток. Он все нарастал и нарастал, пока не превратился в глубокий, мощный грохот – как будто богам вздумалось бить в барабаны.
Звук стал выше, громче. Еще громче! От этого яростного рева нас затрясло.
А потом со скальных стен обрушилась… буря!
Скалы извергли бурю!
Сотрясая камень, изливался оглушительный поток, и тропу перед нами перегородила стена мерцающих бледных огней. Сначала мне показалось, что это похоже на реку: она хлестала прямо из скалы, затапливала Расщелину; за одной волной неслась другая…
Но потом я понял, что это вовсе не река: больше похоже на буран. Теперь я различал мириады частиц, паривших в этом потоке. Они выглядели как снежинки, только совершенно не похожие друг на друга, – сотни, тысячи снежинок, которые полыхали светом.
Которые были светом.
Были… самой жизнью!
– Вот она! – поднялся над грохотом женский крик.
Аэдис потянула меня к безумной сияющей волне.
Я инстинктивно отпрянул. Она бросила на меня взгляд, повернулась и схватила за руку Глена. В наших жилах билась волнами невероятная пьянящая энергия. Глен сделал шаг вперед…
– Аэдис!
– Пускай и он тоже! – воскликнула она и ухватила второй рукой мою кисть.
И мы втроем вступили в самое средоточие яростной бури.
На мгновение я ослеп. Потом снова прозрел – и услышал нестерпимый грохот, как будто планеты сталкивались друг с другом. Сияющие частицы оседали на мне, их словно бросало на нас порывами ветра.
Хотя никакого ветра я не чувствовал.
Рядом стояли Аэдис и Глен. На них тоже оседали мерцающие звездочки. Звездочки растворялись в нас, в окружающих скалах. Я ощутил, как в глубине меня загорается холодное пламя.
Свобода! Перерождение!
Меч вынут из ножен! Я обрел законное наследство!
Я… стал богом!
В кипящем огненном буране я видел Аэдис. Она смеялась, глаза сияли ярче звезд, волосы парили, подхваченные бурей. А рядом стоял Глен…
Его лицо исказилось от страшной муки.
Глаза смотрели на меня с укором, а еще в них плескался ужас. Глен усыхал, сморщивался. Он умирал. Умирал!
Я рванулся к нему, что-то завопил, перекрикивая оглушительный грохот. И тут же, словно по сигналу, буря утихла, рев превратился в едва различимый рокот. Последние сияющие частички осели на скалах и растаяли. Потом стих и рокот, наступила абсолютная тишина.
Глен лежал у моих ног.
Я посмотрел на Аэдис. Она казалась настоящей богиней. Ее все еще пьянила обрушившаяся на нас сила. В тишине громко прозвенел ее голос:
– Шон, он ведь ненавидел меня. Он был доджином…
– Ты знала, что буря его убьет.
Она не ответила. Я опустился перед Гленом на колени. Его лицо сморщилось и усохло, но он поднял взгляд, выдавил улыбку и едва слышно сказал: