– Двадцать шестой век. Год две тысячи пятьсот тридцать третий.
Доусон обмер. Значит, это правда. До сего момента он и думать боялся о такой возможности. Его удивительное пробуждение, кораллы на батисфере, этот необыкновенный город…
– Мне… нужно выпить, – хрипло сказал он. – Просто в голове не укладывается…
– Идемте же! Феред все знает, он вам поможет. Я не понимаю как… но он поймет. К тому же надо заняться вашей рукой.
Словно в тумане Доусон последовал за Бетьей через парк. Они вышли на пустынную дорогу, вымощенную каким-то белым блестящим материалом; дорога петляла среди низкой поросли. Впереди стояло нечто, в двадцать шестом веке считавшееся автомобилем – этакая овальная чаша из блестящего пластика, не более десяти футов в длину и на трех колесах.
Мягкие сиденья были Доусону знакомы, зато все органы управления заменял один-единственный рычаг с шариком на конце. Машина сидела так низко, что Доусон одним движением забрался внутрь. Бетья села рядом.
– Не пытайтесь разговаривать, просто расслабьтесь, С’ивен Доусон.
– Ладно…
Он откинулся на мягкие подушки, осевшие под его тяжестью, и стал смотреть вверх. То же небо… Интересно, созвездия изменились или нет? Вряд ли такое возможно. Ничего, скоро он все узнает. Заодно можно будет изучить городок Дэсони.
В этот момент поднялась пластиковая оболочка, образовав стенки и крышу и оставив лишь узкую горизонтальную щель, в которую посматривала девушка во время езды.
Он увидел очень немного. Автомобиль повернул, мелькнули огни других машин, проплывавших мимо, словно облака. Доусон отдыхал, закрыв глаза. Мягкое покачивание машины напомнило ему о далеком прошлом, когда они с Мэриан ехали по холмам Беркшира…
Мэриан… Она же умерла шестьсот лет назад! Превратилась в прах и лежит в могиле, которую он уже никогда-никогда не найдет. Доусон вновь остро почувствовал одиночество. И этот мягкий свет, льющийся в машину через щель, и эта тишина чужого города внезапно показались ему жуткими. Не увидеть ему больше солнца, садящегося за небоскребы Нью-Йорка, не услышать оглушительного рева метро, не ощутить порывов ветра от проходящего поезда…
Мэриан – прах! Все, что было жизнью Доусона, – его друзья, его города, его мир – превратилось в серую пыль. В груди Доусона осталась лишь пустота. Ему не хотелось открывать глаза.
Машина остановилась. Бетья так быстро вытащила его наружу, что он лишь мельком успел заметить широкую извилистую улицу, сады по ее сторонам и дома – симфонии кривых линий и светящихся пастельных красок. Казалось, сама мостовая излучает матовый свет. В голове у Доусона стучало. Его лихорадило. Рука болела.
– Пошли, С’ивен Доусон. Феред скоро придет. Он вам поможет.
При их приближении входная дверь плавно отъехала в сторону. Доусон увидел непривычно обставленную просторную комнату. Бетья помогла ему сесть, потом торопливо подошла к столу и взяла нечто похожее на металлическое яйцо.
Поднеся яйцо к лицу Доусона, девушка разломила его пополам, и в нос ученому ударил едкий сладковатый запах. Сознание он потерял мгновенно.
Доусон проснулся с ощущением приятной теплой апатии. Тупая, давящая головная боль и боль в руке прошли. Такую расслабленность испытываешь после горячего душа и крепкого ночного сна. Доусон лежал и вспоминал.
– Снял показания? – Это был тихий голос Бетьи.
Доусон чуть приоткрыл глаза, продолжая лежать неподвижно. Возможно, он узнает что-нибудь интересное – например, зачем девушка его прячет.
– Они совпали с моими, – ответил мужской голос. – Через несколько дней я смогу представить отчет Совету. Грант будет крупным…
– Да еще этот человек из прошлого – за него тоже дадут грант. Достаточно, Феред.
– Да. – Голос мужчины был низким и приятным. – Тогда мы сможем пожениться, Бетья. Но пока я еще не во всем уверен. Нужно его расспросить. Хотя устройство батисферы подтверждает его рассказ.
Наступила долгая тишина. Наконец Доусон застонал, перевернулся на бок и встал. Его рука была аккуратно перебинтована и зафиксирована между легкими и прочными металлическими пластинами.
Комната, в которой он находился, освещалась рассеянным золотистым светом, который струился через круглые окна. На пластиковых стенах тут и там были выложены из полупрозрачных стеклянных квадратов рисунки. Украшенный мозаикой пол слегка прогнулся, когда Доусон опустил на него ноги.
Мебель была удобной, хотя и очень необычной. В ней отсутствовали прямые углы – только обтекаемые кривые линии и завитушки. Создавалось впечатление, что каждый предмет отлит целиком, а затем выкрашен в приятные гармонирующие цвета. Диванчики и стулья, как заметил Доусон, служили только для комфорта. На одном из диванов сидели Бетья и ее собеседник.
Это был хорошо сложенный темноволосый молодой мужчина с живым круглым лицом и мягкими карими глазами. На нем были коричневатые шорты, светлая майка и сандалии.
Мужчина встал и подошел к Доусону, неся на маленьком подносе стакан с желтой жидкостью и нечто похожее на целлулоидную капсулу.
– С’ивен Доусон, я Феред Йолат. – Он поставил поднос на столик.
Доусон слабо улыбнулся и протянул руку:
– Приятно познакомиться.
Жест озадачил Фереда, и тот поднял руки, показывая ладони:
– А, я понял. Вы не знаете, как мы здороваемся. Ладно, прежде чем начнем разговор, проглотите вот эту капсулу и выпейте питательную жидкость.
Доусон безропотно подчинился, и Феред продолжил:
– Вы очень долго не ели. Потом мы вас кормили – посредством инъекций, – пока вы спали. Почти четырнадцать лонгосекунд…
– Каких секунд?
– Мне неизвестно, как вы измеряете время, Доусон. В общем, сейчас полдень. – Феред забрал пустой стакан и передал поднос Бетье, которая убрала его в стенной шкафчик. – Как вы себя чувствуете?
– Неплохо, – ответил Доусон. Его не покидало смутное ощущение дезориентации, неустойчивости, словно из-под ног исчезла сама планета. – Я что, в самом деле проспал шестьсот лет?
– Да.
– Тот газ в батисфере, он ведь консервирует живую ткань. Теперь все ясно. Он ввел меня в состояние анабиоза и затормозил процесс метаболизма. Предполагалось, что этим газом мы будем «замораживать» глубоководных рыб, но, как выяснилось, он воздействует на любые организмы. И я живое тому подтверждение. Даже моя одежда хорошо сохранилась.
– Включая ее металлические части. В вашей батисфере не было водяных паров, поэтому ничто не заржавело.
– Знаете, мне труднее в это поверить, чем вам, – заметил Доусон с долей лукавого юмора. – Постойте-ка, – добавил он, о чем-то вспомнив. – У вас есть зеркало? Ну, стекло, которое отражает предметы?
– Мы по-прежнему пользуемся словом «зеркало», – улыбнулся Феред, блеснув белыми зубами.
Бетья достала из кармана маленький блестящий диск и протянула его Доусону. В диаметре вещица была не больше дюйма, но каким-то образом сильно увеличивала изображение, ничуть его не искажая. Разумеется, у Бетьи было зеркало. Женщина останется женщиной даже через шестьсот лет.
– Помнится, перед тем, как потерять сознание, – сказал Доусон, – я порезал лоб, почти до кости. Вижу, рана исчезла. Нет, вот остался шрам.
– Его почти не заметно, – кивнул Феред. – Ваш организм функционировал крайне медленно, но все-таки он жил.
Неизвестно почему, но это открытие убедило Доусона окончательно. И вызвало нежеланные мысли. Нужно забыть Мэриан. Или хотя бы не вспоминать о тех днях в Нью-Йорке…
– Знаете, я любопытен, – сказал он. – Этот ваш мир… Расскажите о нем.
– А нам интересно узнать о вашем мире, – сказал Феред. – Естественно, у нас сохранились исторические документы, но мы не знаем, не искажены ли в них факты. А тут живое ископаемое… – Он засмеялся. – Вы не обиделись?
– Ничего, меня и похуже называли, – ответил Доусон, которому начинал нравиться этот общительный паренек. – Что вы хотите узнать о нашем мире?
– Пока ничего. Вам не следует перегружать мозг, сначала нужно полностью выздороветь. Кроме того…
Бетья не дала ему договорить.
– Его будет слушать Совет, Феред, – сказала она.
– Да, разумеется. И все же, я думаю, вам будет полезно узнать, как мы живем, Доусон.
– Да. Спасибо. Что это за Совет?
– Консультативный Совет. Группа мужчин и женщин, которые представляют собой всемирное правительство. Время от времени в его состав избираются новые члены – это когда умирают старые. Наше правительство – собрание величайших умов со всей Земли.
– Немного смахивает на технократию, – сказал Доусон. – Всемирное правительство? А народов и государств больше нет?
– Государства, конечно, есть. Но Совет находится в столице, здесь, в Америке, – в Вашингтоне.
– У нас был президент. Его избирали…
Феред кивнул:
– Я слышал об этом. Члены Совета также избираются путем голосования после того, как делом доказывают свои заслуги. Даже я мог бы стать…
– Нет! – в ужасе воскликнула Бетья. – Я не хочу этого, Феред! Не говори так.
Юноша сверкнул улыбкой:
– Не бойся, у меня очень мало шансов. Моя вибрационная теория еще не доработана…
– Но ведь ты можешь ее доработать, – прошептала девушка, широко раскрыв синие глаза. – Иногда мне становится страшно. А если ты не получишь грант, мы не сможем пожениться.
Доусон пожал плечами:
– Я вас не понимаю.
– Все очень просто, – сказал Феред. – Совет поощряет исследовательскую деятельность. Он выдает гранты – рабочие единицы – в обмен на любую стоящую идею, которую ты отдаешь в его полное распоряжение.
– И Совет кладет ее под сукно?
– Разумеется, нет! У нас не тирания, Доусон. Все новые научные идеи обсуждаются Советом и после этого возвращаются людям. Естественно, для разработки новых концепций Совет имеет гораздо больше ресурсов, чем, например, я.
В разговор вступила Бетья:
– Феред еще не все сказал. Если мужчина или женщина избирается в Совет, он или она должны посвятить служению всю жизнь. Забыть друзей и родственников, жить в Вашингтоне… И разумеется, брак исключается автоматически. Ты словно сжигаешь за собой все мосты.