Для Семена этот старый парк и дом за красным кирпичным забором всегда ассоциировались с неким райским уголком, местом отдыха для души и тела, маленьким оазисом настоящей зелени, случайно сохранившимся среди стекла и бетона.
Впрочем, пройдя по аллее, он с грустью понял: парку долго не жить, смог уже добрался и сюда, под тенистые кроны. Воздух больше не пахнул прелой листвой и свежестью, – он казался душным и тяжелым.
Открыв калитку своим ключом, Семен пропустил Ладу внутрь и прошел по гравийной дорожке, заметив, что к боковому фасаду дома на уровне второго этажа пристроена опирающаяся на облагороженные под мрамор бетонные столбы застекленная оранжерея. В ней, несмотря на полдень, ярко горели лампы дневного света и сквозь кристально-прозрачные стекла, лаская глаз, виднелась буйная, свежая зелень.
Мысленно порадовавшись за отца, у которого такая пристройка была давней и заветной мечтой, он, охваченный нетерпеливым ожиданием предстоящей встречи, легко взбежал по ступенькам и толкнул дверь…
– Старайтесь лежать спокойно. – Руки медика пробежали по напряженному торсу Семена, поправив датчики системы жизнеобеспечения. – Не нужно волноваться, – он отпускал дежурные фразы, от которых Семен еще больше напрягся. – Думайте о чем-нибудь приятном, расслабляющем. Погружение в сон займет некоторое время. Всего хорошего.
Это прозвучало как приговор. Колпак криогенной камеры начал опускаться.
Семен стиснул зубы, пытаясь унять мучительный озноб.
Потом закрыл глаза и принялся дышать глубоко и ровно.
Господи, скорее бы уснуть…
А тот далекий теперь уже день, от которого его отделяло не только несколько сот километров вакуума и прочная крышка низкотемпературного гроба, но и месяц жизни, продолжал всплывать в памяти…
– …Как ты думаешь жить дальше, сынок?
Семен вздрогнул, оторвав от тарелки удивленный взгляд.
Отец, как всегда, в своем духе. Молчит, молчит, а потом как спросит что-нибудь эдакое… Он едва не подавился от неожиданности, смущенно посмотрев на Ладу, которая сидела напротив за круглым обеденным столом.
– Что значит «жить дальше»? – переспросил Семен, переведя взгляд на отца. – А сейчас мы что, не живем, по-твоему?!
– Ну, мы с матерью, положим, живем, а ты? – не успокоился отец.
– Коля, ну не начинай, за столом, – попыталась одернуть его мать.
– Какая разница? Ладно, Семен, ешь… – Он махнул рукой и потянулся за пультом дистанционного управления, чтобы включить телевизор, стоявший тут же в столовой, прямо на барной стойке.
Мать отчего-то печально посмотрела на сына, потом перевела взгляд на Ладу, вздохнула в ответ каким-то своим мыслям и принялась сосредоточенно есть.
«Что это на них нашло вдруг?» – не без тревоги подумал Семен. Ему было неудобно – пригласил человека в дом, а тут начинаются какие-то непонятные внутрисемейные разборки…
Однако Лада, похоже, не обращала особого внимания на происходящее. Она ела, изредка бросая взгляд на экран телевизора.
Новости, что транслировал один из информационных каналов, показались Семену вполне заурядными. За последний год-два постоянные сообщения о катастрофах, экологическом кризисе, вспыхивающих тут и там локальных войнах уже успели набить оскомину, приесться до уровня каждодневной информационной обыденности. Несколько лет назад некоторую новизну привнесли две проблемы – массового клонирования и колонизации лун Юпитера, но первая из них не продержалась и года, а вторая быстро ушла в разряд дорогостоящей рекламы.
– Послушай, пап, что случилось? – наконец не выдержал он.
– А ты не слышишь? – удивленно вскинул брови отец и демонстративно прибавил громкость.
– …По данным западных информационных агентств, закончен орбитальный монтаж второго в истории Земли американского космического крейсера «Франклин Рузвельт». – Уверенный, хорошо поставленный голос ведущего теленовостей, вырвавшись из динамиков, завибрировал в воздухе столовой. – Российский МИД, в лице своего главы, Николая Строганова, выразил озабоченность американским военным присутствием на орбитах Земли. По его словам, теперь «полицейские акции» со стороны Соединенных Штатов могут принять угрожающий миру и стабильности характер.
На экране появилось изображение пресловутого крейсера Военно-космических сил США. Семен не в первый раз наблюдал за лениво плывущим на фоне голубого шарика Земли космическим левиафаном, но в этот раз картинка неприятно поразила его воображение. По просочившимся в прессу слухам, на борту «Рузвельта», в отличие от его печально известного предшественника «Трумэна», базировалось около полусотни ракет класса «космос-земля», и не исключено, что часть из них могла быть оснащена боеголовками с ядерным зарядом.
Отец молча и угрюмо смотрел в экран, машинально барабаня пальцами по столу.
– Запуск в эксплуатацию второго военного космического корабля вызвал бурный и противоречивый отклик во всем мире, – продолжал вещать из-за кадра ведущий. – Реакция европейских стран, особенно членов Североатлантического союза, оказалась более чем сдержанной, лишь в Лондоне сегодня утром прошли акции протеста, и у здания американского посольства собралась внушительная толпа сторонников мира…
– …Как заявил сегодня на своей пресс-конференции Председатель народно-демократической партии Китая Мао Линь, его народ осуждает действия администрации Белого дома. Он заверил собравшихся репортеров, что Китай готов к адекватным действиям, и если американское присутствие в космосе будет по-прежнему наращиваться, угрожая его родине, то он лично возглавит программу по созданию аналогичной орбитальной конструкции…
– …Однако главной сенсацией сегодняшнего дня оказалась реакция со стороны Афганистана на запуск в эксплуатацию очередного американского военного крейсера. В официально опубликованном заявлении президент Афганистана, Джафар Соргат, объявил о рассекречивании ядерного потенциала своей страны. По заявлению Джафара Соргата, Афганистан вот уже более пяти месяцев обладает арсеналом баллистических ракет, часть из которых оснащена современными системами управления и способна достичь сегодняшней орбиты «Рузвельта»…
Семен поперхнулся. Вот это новость… Он посмотрел на отца, затем на мать, потом на экран и, честно говоря, не испытал при этом ничего, кроме подавленности.
Такие новости могли выбить из колеи кого угодно, а как действует на его родителей мировая нестабильность, он помнил еще с детства. Отец, глядя в экран, лишь сокрушенно покачивал головой, продолжая машинально постукивать пальцами по столешнице. Мать же, наоборот, заводилась, и Семен видел в ее глазах искорки гнева и раздражения.
Разговор за столом не клеился. В самой атмосфере столовой витало нечто гнетущее и недосказанное. Семен отодвинул пустую тарелку.
На экране шел очередной репортаж. Прямая трансляция из Кабула.
Он заметил, как напряглось и окаменело лицо их гостьи. Лада сидела вполоборота к экрану телевизора, но ей не нужно было смотреть на экран, один звук чужой речи заставил ее побледнеть. Значит, он не ошибся, она действительно была на войне.
Кто такие моджахеды, Семен знал со слов дяди. Сейчас с экрана на него смотрели смуглые мужчины, демонстрирующие небрежно переброшенные через плечо традиционные автоматы Калашникова, и их кривые усмешки в объектив видеокамеры с брони заляпанного грязью БТРа, который, видимо, уже стал у них основным общественным транспортом, выглядели более чем зловеще…
– Смотри, Семен, – вдруг тяжело вздохнул отец, мрачно кивнув на экран, – дождались. Теперь пальцы этих козопасов тоже лежат на ядерных кнопках…
– Ну, пап, не переживай так сильно, – машинально ответил Семен, пытаясь успокоить его. – Не так страшен черт…
– Для них война – это образ жизни, понимаешь? – не дал договорить ему отец. – Национальный вид спорта, как гольф для англичан и бейсбол для американцев. – Глянув на пустые тарелки, которые собирала со стола мать, отец потянулся за початой пачкой сигарет. – Весь потенциал России или Америки представляет меньше опасности, чем единственная ракета в таких вот руках… – закончил он свою мысль, прикурив сигарету.
– Сделать кофе? – не удержавшись от сокрушенного вздоха, спросила мать.
– Да, миленькая, сделай…
Семен любил смотреть на родителей в такие секунды. Они уже давно не замечают той нежности, с какой обращаются друг к другу. Но сейчас это очень заметно – черты лица у отца вдруг разглаживаются, становятся мягче, а мать, хотя он знал, что внутри у нее все кипит, молча включает чайник и насыпает кофе в кружки. Она видит, как тяжело переживает новости отец, и сдерживает свое негодование, не желая подливать масла в огонь.
– Не нервничай… – проходя мимо отца, она едва уловимо касается его плеча. – Выпей таблетку.
Лада, не принимавшая участия в разговоре, смотрела на них, а в груди у нее стоял ком.
Если существовало в мире Провидение, то оно вело ее от беды к беде, оберегая тем не менее от роковых, непоправимых ошибок. Ей понадобилось сесть в машину к Семену, войти в этот дом, затем, чтобы понять: жизнь не ограничивается узкими рамками ее личного сознания, она намного превосходит черно-белое восприятие вещей.
У нее не получилось быть волком.
Лада вдруг поняла: она ничего не знает о жизни, ведь всего час назад она не подозревала о тысячах и тысячах душ, что сосуществуют рядом, живут за стенами каменных или бетонных коробок. Мир простирался вокруг, и она не знала его. До встречи с Колвиным ее сознание спало, ограничившись наполовину звериными, рефлекторными рамками убогого существования. Еда, сон, жара, холод, опасность – вот те несколько понятий, что предопределяли ее жизнь в ущельях городских трущоб…
В чем-то Колышев допустил значительный промах.
Ее внутренний мир не просто остался жив под уничтожающим информационным прессингом, он болезненно потянулся к свету, Лада вдруг вырвалась из трясины на зыбкую поверхность жизненного болота и шла, словно слепец, ощупывая податливую, волнующуюся почву перед собой…