– Покажешь оранжерею? – долетел до ее сознания голос Семена.
Его отец погасил окурок и кивнул.
На экране телевизора – дымящиеся ошметья дюраля и люди с носилками. Очередная авиакатастрофа…
В оранжерее ярко светили лампы, воздух нес сладкие флюиды прелых листьев, на кончиках тонких веточек влажно поблескивали слезинки росы. Скрытый где-то вентилятор с тихим шипением гнал воздух, заставляя листву дрожать и волноваться под его слабыми, ненавязчивыми прикосновениями.
Мать Семена тронула Ладу за плечо.
– Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство, – предложила она. – Пусть мужчины поговорят.
Лада остановилась, не дойдя пару шагов по выложенному диким известняком проходу до торцевого окна, за которым волновалась пожухлая от жары листва старого клена.
– Здорово тут у вас, – призналась она, с наслаждением вдыхая воздух. – Как в раю…
Они отошли в сторону, но из-за стены экзотических растений до слуха Лады по-прежнему долетали голоса. Она не хотела подслушивать, но так получилось, что ее сознание воспринимало почти все, о чем говорили отец и сын.
– …Слушай, пап, что случилось? – повторил Семен свой вопрос. – У вас с мамой все в порядке?
– У нас – да.
– Тогда в чем дело? – спросил он, опускаясь в плетеное кресло у окна. – Почему вы такие мрачные? Что за похоронное настроение? Из-за этого крейсера? – Лада не видела его лица, но ощутила, что в этот момент Семен усмехнулся. – Ну не решатся они, пап, да и к чему? Нам-то что до их игр, ты ведь не президент, я не депутат, а мать не первая леди страны… Это не наши игры, понимаешь?
Отец кивнул, потянувшись за сигаретами.
– Игры не наши, это точно, – задумчиво ответил он, прикуривая. – Это не игры, Семен, – это жизнь. Знаешь, почему «Рузвельт» на орбите?
Семен промолчал. Откуда ему знать все хитросплетения закулисной политики?
– А я знаю. Потому что всю жизнь большинство из нас прожило по принципу – не мое дело. И мы с матерью тоже такие же. Это называется кухонная демократия, может, слышал такой термин? Когда на кухне собирается несколько человек и костит на чем свет стоит и правительство, и Думу, и все на свете.
– Ну и что? – скептически переспросил Семен.
– Ничего, – признался отец. – На этом все и заканчивается. Проходит ночь, наступает день, и снова нужно выживать, работать, кормить семью. И сколько справедливого, умного или гневного ни было бы высказано ночью – оно так и оседает там, на стенах кухни. Мы разучились верить в то, что этот мир – наш, он существует для нас, а не мы для него.
– И что мне делать? – Семен начал понемногу заводиться. – Взять флаг и выйти на улицу? Стоять сутки напролет у американского посольства с корзиной тухлых яиц и орать во всю глотку, какие они козлы?
– Нет, – покачал головой отец. – По большому счету это нужно было делать нам, моему поколению. Но тогда все казалось другим. Страна была в кризисе, все проваливалось куда-то к чертям собачьим, и нам с матерью главным виделось одно: выжить, накормить тебя, не обозлиться, не осатанеть в этой ежедневной борьбе с нищетой, хамством, беспределом… Отсюда – и этот дом, и наши немногочисленные друзья, и твое одиночество без сестер и братьев… Понимаешь, это целая философия части нашего поколения. Представь, мы жили в стране, где декларировалось всеобщее равенство. Мы были молоды. Нас воспитывали в духе той страны, и лично я верил в то, что мне говорят. И вдруг, вернувшись из армии, я понял, что-то пошло не так. Тогда я был далек от понятий государственных переворотов, смены общественного строя, капитализм, социализм – все было разложено в моих мозгах по своим полочкам еще в школе. Жизнь представлялась ясной и незыблемой…
– Честно говоря, мне трудно представить…
– И слава богу, Семен… Слом сознания – это, скажу тебе, жуткая вещь. Она творит с людьми самые непредсказуемые метаморфозы… – вздохнул отец, стряхивая пепел. – Мы разделились, распались, разошлись по разные края пропасти в считанные годы. Говорят, гражданская война – это верх человеческой жестокости, когда брат идет против брата, а сын против отца. Может быть… Я не воевал, – нас отнесло от этого, но было хуже, сынок. Наступил гражданский раскол. От гарантированной всем поровну среднестатистической нищеты к мгновенному расслоению на очень богатых и очень бедных. Появилась причина, следствием которой могла быть гражданская война.
– Ну, это естественный процесс, пап. Менялся строй, ломались устои…
– Да… – согласился отец. – А между жерновами этого процесса оказались люди…
– Зачем ты сейчас рассказываешь мне все это?!
– Чтоб ты понял. Тебе жить дальше. Я буду плохим отцом, если заставлю сына наступать на те же грабли, которые однажды уже оставили шишку на моем лбу.
– Наше поколение многие называют потерянным… – вдруг глухо произнес отец. – Но они ошибаются, эти аналитики. Мы прожили трудную, но по-своему счастливую жизнь. И в самые плохие минуты уповали на то, что разум победит, наши дети встанут на построенное нами, как на прочный фундамент, и будут жить… Но мы ошиблись, понимаешь?! – Он вдруг резко обернулся и посмотрел на сына. – Думаешь, это старческий маразм? Нет, Семен, я вижу то, чего не видишь ты – страна поднялась, а весь мир вокруг рухнул. Слишком поздно мы опомнились. Жить в мире, которым правит страх, – худшей судьбы я бы не пожелал детям своих врагов.
– Какой страх, отец? – Теперь Семен понимал, что имеет в виду отец, но продолжал упрямиться.
– Ядерное оружие в руках стран, чье общество построено на терроре, вражде кланов и междоусобицах!.. Прокоммунистический Китай, люто ненавидящий Америку, и американские крейсера на орбитах Земли. Исламские фанатики, что сеют террор по всему миру, теперь и они потрясают ракетами. Ты знаешь, что такое фанатизм, сын? Это когда вбитые тебе в голову чувства полностью подавляют всякий разум! – не дождавшись ответа, резко произнес он. – В 1963-м, когда я еще не родился, Земля уже стояла на пороге ядерной войны. Знаешь, чего тогда требовал Китай от своего «старшего брата» по коммунизму, Советского Союза? Они требовали, чтобы мы нанесли превентивный ядерный удар по Америке и странам Запада, во имя «построения на обломках капитализма нового счастливого общества».
– И что же теперь? Не жить?! – Семен уже не на шутку начал злиться. – Волков бояться, в лес не ходить!
– Да, но, отправляясь в лес, умный человек возьмет с собой средство против этих самых волков или выберет тот лес, где их не будет!
– Не понимаю!
– А ты подумай!
Подумай… Очень легко так сказать. Внутренне, подспудно Семен понимал, отец прав – жить в нашем мире, даже при некотором внешнем благополучии, становится страшно. Но что делать? Куда от этого денешься?! Он интересовался историей и знал, что во времена Хрущева на Западе, где люди в то время были информированы больше, чем в России, и ясно представляли себе масштаб нависшей над миром угрозы, они рыли под своими домами ядерные убежища, складировали там продукты и оружие, во времена Кубинского кризиса даже ночевали там… К чему же тогда его подводит отец, который с самого детства талдычил сыну, что главным инструментом для выживания у любого человека является разум?.. Он что, предлагает зарыться под землю, подобно кроту, и сидеть там в ожидании апокалипсиса?!
Нет, зная родителей, зная себя, Семен понимал, это не выход…
Заметив его замешательство, отец вернулся за стол.
– Сынок, ты должен эмигрировать с Земли… – вздохнув, произнес он.
В груди у Семена вдруг что-то оборвалось, будто там внезапно образовался вакуум.
Да что он такое говорит, на самом-то деле!
– Эмигрировать?! – машинально переспросил он. – Куда, позволь тебя спросить?!
– На Ганимед, – твердо, не раздумывая, ответил отец, и по его уверенному тону Семен понял, что они с матерью провели не одну бессонную ночь, обсуждая этот вопрос, вот откуда тревога в их голосах по телефону, настойчивые просьбы о встрече…
«Опять они хотят предопределить за меня мою же судьбу!» – раздраженно подумал он. Ганимед… Это звучало по меньшей мере смешно, как могли они предлагать ему улететь туда, если билет на межпланетный лайнер в один конец стоил больше, чем он зарабатывал за год! Не говоря уже о виде на жительство и прочих заморочках, типа теста на ай-кью и иных, достаточно жестких ограничениях…
– Послушай, Семен, это в последний раз… – голос отца был тверд.
– Да, я понимаю, вы хотите мне добра.
– Ты прав. В свое время мы не пустили тебя в мелкий бизнес, заставили пойти по пути наибольшего сопротивления, и как, ты теперь жалеешь об этом?
Здесь он не мог возражать или спорить. Семен не жалел. В его дипломе было черным по белому написано: «Инженер-конструктор опорно-двигательных систем и манипуляторов сервоприводного типа». Сегодня, когда начался промышленный бум роботостроения, эта специальность (к чести сказать – любимая и желанная) стоила любой сети мелких магазинчиков.
– Хорошо, давай подойдем к проблеме объективно… Что нужно для эмиграции?
– Прежде всего, деньги, – буркнул Семен, не желая даже обсуждать данную тему. Улететь с Земли? Внутренне все его существо возмутилось против подобной перспективы. Бред какой-то! Да что я буду делать на спутнике Юпитера?!
– О деньгах позже, – отмахнулся от его аргумента отец.
– Тесты, анкета, образование, здоровье… – вздохнув, перечислил Семен строки из рекламы. Все равно эта идея казалась ему заранее обреченной на провал, так почему бы и не ответить на пару-тройку вопросов…
– Вот именно, – кивнул отец, согласившись с оглашенным списком требований. – Давай рассуждать здраво, – предложил он. – На Ганимед может улететь очень ограниченное количество народа, и прежде всего туда попадают люди умные, с высоким уровнем интеллекта, духовно богатые, имеющие высшее образование и современные специальности. Теперь подумай, каким будет общество, составленное из таких личностей?
Лада, скрытая стеной растений, вздрогнула.