Восход Ганимеда. Смертельный контакт — страница 9 из 11

Глава 6

Неизвестная точка пространства

Индивидуальный криогенный отсек освещала флюоресцирующая панель.

Тускло сияли сферы голографических мониторов.

В ритме сердца пульсировали графики. Автоматика, поддерживающая жизнь человека, работала без перебоев. Простые, но функциональные, многократно дублированные, сверхнадежные подсистемы имели в распоряжении собственные энергетические ресурсы и могли исполнять предначертанные инструкции веками.

Огромный космический корабль парил на фоне серых разводов облачности, тысячи бесстрастных датчиков обозревали планету и ближний космос, локационные системы звездного странника нацелились на далекие звездные ориентиры и не выпускали их из прицела координатных сеток.

На борту царила вязкая тишина.

Большинство подсистем корабля пребывала в сонном покое энергосберегающего режима, бортовые реакторы работали едва ли на тридцати процентах расчетной мощности.

Надпись, нанесенная архаичным способом на пластиковую табличку, закрепленную в основании модуля поддержания жизни, гласила:

Колвина Лада Дмитриевна. Специалист по контакту с иными формами жизни.

Земля. Колониальный транспорт «Первопроходец».

…

Она просыпалась.

Под колпаком камеры вихрился молочно–белый пробуждающий газ; тело все еще оставалось спеленато страховочными ремнями, лицо человека хранило землистую бледность, но в рассудке уже шли процессы мышления, пока что оформленные как воспоминания далекого прошлого…

…

Земля. 2054 год…

Одинокая скала с высоты просторной террасы двухэтажного особняка, в ясные солнечные дни напоминала древние часы.

Лада давно заметила эту особенность, и однажды пошла к скале, выложив вокруг нее метки из небольших валунов.

Получились солнечные часы.

Сейчас удлинившаяся тень указывала на половину восьмого.

В шесть Лада обычно ходила к морю, к семи возвращалась домой, и устраивалась на террасе, чтобы наблюдать за стремительной агонией закатных красок.

Вечером дышалось и думалось легко, свободно.

Багрянец неба видоизменял привычный, уже приевшийся взгляду ландшафт, на короткий срок превращая окрестности в сюрреалистическое пространство, где никогда не повторялась игра света и тени.

В один из таких вечеров, нарушая ее уединение, у горизонта появилась быстро растущая точка.

Она смотрела как флайбот, прежде чем зайти на посадку, описал круг в стремительно сгущающихся сумерках, а затем резко пошел на снижение, целя в разметочный круг подле ее дома.

На миг в мыслях промелькнула досада. Хоть на борту машины и не было опознавательных знаков, но нетрудно догадаться, что аппарат принадлежит национальному агентству космонавтики. Лада, хоть и жила уединенно, но за новостями техники и политики следила постоянно. Недавно такие машины поставили в серийное производство. Если ей не изменяла память, то заказ был оборонным.

Человек появившийся на пороге ее дома выглядел по–военному подтянутым.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем он протянул руку и представился:

— Майор Юранов. Военно–Космические силы России.

Лада пожала узкую, сильную ладонь, открыла двери.

— Прошу в дом.

— Гостей не ждали, да?

— Не ждала.

Они поднялись на террасу, Лада предложила гостю что–нибудь выпить, и тот вежливо остановил свой выбор на кофе. Не смотря на поздний час, он не смущался собственного визита.

— Я понимаю, у вас какой–то вопрос ко мне?

Юранов кивнул.

— Вопрос, и предложение, — он сделал глоток кофе. — Извините, что без предупреждения.

— Да, что уж. Выкладывайте, с чем пожаловали.

Он не стал ходить вокруг да около.

— Лада Дмитриевна, позвольте спросить: почему вы ушли из национального космического агентства? Ваша карьера началась блестящей операцией на Ганимеде…

Она невольно вздрогнула, затем ответила, чуть резче и эмоциональнее, чем хотелось бы самой:

— Уточняю: я действовала под давлением обстоятельств. И мой уход из военно–космических сил, — она выделила интонаций правильное название структуры, — имел только один мотив — я не желала, чтобы меня использовали.

Солнце ускользало за горизонт.

Быстро темнело, над террасой сгущались душные, пряные сумерки.

— Еще кофе?

— Спасибо. Не откажусь. Хотя странная у вас привычка — пить кофе на ночь.

— Я свободна, — ответила Лада. — Ночь для меня начинается, когда захочу спать. А утро — когда проснусь.

Она наполнила чашки, поставила кофейник на поднос и вновь присела на край плетеного кресла.

— Вы прилетели копаться в моем прошлом?

— Ваше прошлое нам хорошо известно, Лада Дмитриевна. Откровенно — я хотел бы поговорить о будущем.

— Например, о моем возвращении?

— Да.

— Ответ отрицательный, — покачала головой Лада.

— Но вы даже не выслушали предложения.

— Мне достаточно собственных убеждений. Космос не то место, где здравомыслящий человек станет бряцать оружием. Или упомянутые события на Ганимеде не послужили уроком?[26]

После ее слов в разговоре наступила пауза.

Темнота сгущалась, она обволакивала небольшой участок освещенной террасы, будто пространство схлопнулось, оставив только их вдвоем.

— Ну, хорошо… — произнес Юранов, — согласен, я повел себя неправильно. Никто не собирается навязывать вам определенных точек зрения, но выслушать меня вы можете? А затем сами примете решение.

— Мне бы не хотелось стать носителем государственных тайн.

— Вы и так их знаете.

— Порталы? — мгновенно догадалась Лада.

— Да.

— Их удалось реактивировать?

— Нет. Все попытки закончились полнейшей неудачей. За два десятилетия мы не продвинулись в исследованиях ни на шаг. То устройство на Ганимеде, что переправило вас на Землю, является одноразовым, в древней пещере, кроме наличия барельефов, созданных при помощи неизвестных нам технологий энергетического воздействия на скальную породу, и вполне заурядного электромагнитного лифта, более ничто не подтверждает факт посещения Земли инопланетными существами.

— По–моему перечисленного вполне достаточно, чтобы не сомневаться, — заметила Лада.

— Мы и не сомневаемся, — кивнул Юранов. — Но смысл оставлять устройство на Ганимеде, и наглухо запечатать доступ к каналам внепространственной транспортной сети? Просто оповестить нас о существовании иных космических рас? Впечатлить техническими достижениями, осуществив разовую внепространственную транспортировку?

— А почему нет? — спросила Лада. — Быть может, они считают, что мы, я имею в виду цивилизацию в целом, пока еще не созрели для контакта?

— Вот в этом мы сейчас и пытаемся разобраться. Арочные конструкции, предполагаемые входы в порталы, не функционируют. Нам не удалось выявить какие–либо специализированные технические элементы.

— Не понимаю, все же, зачем вам понадобилась я? — Лада вопросительно взглянула на Юранова. — Я не археолог, не техник, и даже не профессиональный астронавт. Все, произошедшее со мной в прошлом — результат гонки технологий…

— Есть одно обстоятельство, меняющее дело, — мягко перебил ее майор. — При исследовании барельефов нами был обнаружен фрагмент карты звездного неба. Находка конечно спорная, — наскальный рисунок выполнен по иной технологии, чем основной барельеф, да и датируется он более поздним периодом.

— Но звезды идентифицируются? — в голосе Лады помимо ее воли впервые проскользнули нотки заинтересованности.

— Да. И это обстоятельство, в комплексе всего объема собранной информации, позволяет предположить, что система звезды, о которой пойдет речь, была населена представителями иного разума.

— Была?

— Извините, Лада Дмитриевна, но более подробную информацию вы сможете получить, дав свое согласие на участие в готовящейся экспедиции.

— Почему я? — Лада заметила, что уже не в первый раз за вечер задает данный вопрос, но пока что — безответно. — Разве в отряде космонавтов нет кандидатур более подготовленных?

— Дело не в физической или психологической форме. Достойных кандидатов даже в избытке. Однако есть у вас, Лада Дмитриевна одна особенность. Зачем мы говорим иносказанием? — внезапно устало и невесело усмехнулся он. — Вы же прекрасно понимаете, о чем речь.

— По–прежнему считаете меня киборгом? — в голосе Лады прозвучал явный вызов.

— Упаси Бог, Лада Дмитриевна. Колвин провел единственную в своем роде операцию, соединив живое с неживым…

— А вам известны причины, толкнувшие его на возвращение в лаборатории Гаг–24?

— К сожалению — да. Вы пострадали в результате аварии.

— Которую подстроили спецслужбы, чтобы спровоцировать его на операцию. Он любил меня. И вернулся в лаборатории, чтобы спасти… — в глазах Лады внезапно блеснула предательская влага.

— То было иное время.

— Я не киборг. Обычная женщина. Да мне имплантировали протезы вместо раздробленных костей, и что? Я, между прочим, после всего пережитого родила ребенка. Это ли не доказывает, что все домыслы относительно результатов операции, не выдерживают критики? Я человек. Была и остаюсь им. То, что меня использовали в операции на спутнике Юпитера, еще не говорит о каких–то сверхспособностях.

Юранов поднял руки.

— Лада Дмитриевна, успокойтесь. Говоря о присущей вам особенности, я имел ввиду совершенно другое. Я знаю, что вы не причастны к гибели американского десанта, высаженного в районе станции переработки атмосферы на Ганимеде. Но вы были и остаетесь единственной, кто повел себя адекватно, сумел должным образом отреагировать на появление оптических фантомов, отражающих облик инопланетных существ.

Лада молча слушала, и он продолжил:

— Мы предполагаем, что в известной вам пещере все же расположена система порталов, но активируется она не с Земли. Созрели мы, по мнению иных цивилизаций для контакта, или нет, — решать уже не им. Человечество выходит за границы Солнечной системы.

Юранов произнес последние фразы твердым, убежденным тоном, не оставляющим сомнений, что за словами стоит реальный, уже находящийся на финальной стадии подготовки проект.

— Планируется межзвездный перелет? — не выдержав, спросила она.

— Да, — не стал уходить от прямого ответа Юранов. — И теперь вам должна стать понятна наша заинтересованность. Межзвездный космический перелет — тяжелое, предельное испытание для психики. Но встреча с иным разумом не простит нам ни малейшей ошибки. Вы, Лада Дмитриевна, однажды прошли через подобное испытание, прошли с честью. Все остальное сейчас не играет роли. Бледнеет перед испытанием, что предстоит экипажу. Вы уйдете в неизвестность, а вернетесь в иную эпоху.

— Сколько? Сколько времени продлиться полет?

— Исходя из возможностей современных двигательных установок — более сотни лет. Туда и обратно.

— Криогенный сон?

— Да. Прошу не возражайте, и пусть технические аспекты сейчас не отвлекают вас от главного. Я понимаю ответить «да» или «нет» вот так внезапно, — очень сложно. Я лишь хочу сказать, что многие мужчины не получат такого шанса. Они проживут свою жизнь здесь, в довольстве и относительном покое. А там…

— Не нужно объяснять мне, что такое Дальний Космос, — Лада хоть и прервала Юранова, но сделала это мягко, не обидно, ее взгляд стал чуть теплее, хотя и не оттаял совсем. — Я подумаю. Дайте мне хотя бы сутки.

— Хорошо, — он достал визитку. — Мой номер. Я буду в областном центре. Если вы примете положительное для нас решение, мы вылетим в Звездный Городок вместе.

— Я буду думать, — повторила Лада. — Сутки. Затем позвоню.

— Спасибо за кофе, — он встал. — Теперь, наверное, до утра не усну.

…

Море ласково терлось о босые ноги пологими волнами прибоя, в ночной тишине льнуло к лицу солеными брызгами…

Оно будило воспоминания. Те, о которых не хотелось помнить.

Шелест волн, набегающих на пляж, будил непростые мысли.

Я бежала сюда. Бежала от пустоты, порожденной суетностью земной жизни, такой простой и глупо–жестокой после всех пройденных испытаний.

Вспышка любви, трудная, но настоящая жизнь остались в прошлом. Что теперь?

Медленно угасать, упиваясь своим одиночеством? Каждый вечер включать телевизор, лишний раз убеждаясь, что некоторые страны как будто сошли с ума? Храмы, отданные под дискотеки и ночные клубы, идеи мирового господства, семимильная поступь научно–технического прогресса, создание внутрисистемных колоний и необузданное расползание идей терроризма, необъявленная война, которая тлеет как торфяник, сотнями неявных очагов…

Она родилась и выросла в России, на сломе двух эпох, прошла через суровое, нищее детство, потом встрепенулась, ожила вместе с поднявшейся на ноги страной, встретила любовь и потеряла ее, прошла через жернова большой игры спецслужб, пытавшихся сделать из нее киборга, познала цену настоящих чувств, поверила в мечту об ином, здоровом и разумном обществе, — ведь в колонии, как казалось, отправлялись лучшие из лучших… и снова обманулась, попав на спутник Юпитера — Ганимед.

Там кипели все те же страсти, — низость, надменность и личные амбиции отдельных индивидов способны разрушить любую цивилизацию, даже созданную в рамках жесткого отбора первой внеземной колонии.

Особенно остро и страшно новая роль личностей в истории проявляется на пике научно–технического прогресса, когда многим доступны передовые технологии, но душа и разум отдельных представителей общества еще не готовы к пониманию ответственности за их использование.

Может ли повториться история многолетней давности на борту колониального транспорта, отправившегося к звездам?

Лада не хотела думать о плохом, не собиралась переоценивать себя, но…

Юранов — ее поздний, неожиданный визитер, повел себя как змей–искуситель. Заронил искорку сомнения в душу, возродил мечту, с которой она однажды уже рассталась, и теперь, наверное, ждет ответной реакции, прогуливаясь в ночной прохладе.

А может спит, буднично выполнив порученную работу .

Она отступила на шаг от очередной, набежавшей на пляж волны, затем достала мобильный телефон, прочла при лунном свете номер с карточки, и набрала его.

— Юранов, слушаю, — голос офицера не был заспанным, да и ответил он незамедлительно.

— Я согласна, — произнесла Лада. — Не будем тянуть до утра, подъезжайте, обсудим подробности.

* * *

Она пробуждалась, уже вполне осознавая краешком сознания, что находиться очень далеко от Земли, от дома.

Отправляясь в космическое путешествие, она прошла ряд исследований и согласилась на введение в организм колоний наномашин.

В условиях длительного перелета только высокотехнологичные микроскопические аппараты поддержания жизни могли обеспечить процессы криогенного сна.

Я на борту «Первопроходца»…

Мысль радостная и одновременно — тревожная, билась где–то на периферии сознания.

Что–то не пускало ее в реальный мир окончательного пробуждения, обретения полной власти над телом и сознанием, удерживало на зыбкой грани, заставляя стать сторонним наблюдателем странных событий, происходивших на Земле еще до старта колониального транспорта.

Зачем мне это знать? К чему?..

Лада недоумевала, но ничего не могла поделать: незримая сила заставляла ее воспринимать стороннюю информацию, словно то было обязательным условием окончательного пробуждения.

* * *

Россия. Наукоград. Центр передовых кибернетических технологий.

За четыре года до старта колониального транспорта «Первопроходец»…

Тихая стылая, туманная осенняя ночь кружила над зданиями Академического городка.

Кирилл с подружкой забрел сюда случайно.

Или ему казалось, что случайно, а на самом деле ноги несли его, как преступника на место совершения чудовищного деяния?

В чем же чувствовал свою вину молодой, с вида благополучный человек?

Он был пьян. Настороженная тишина вокруг, немые стены знакомых с детства зданий, казалось, кричали вслед: ты предал все, чем жил. Предал близких, предал свои и их мечты, променял их на лживую страсть, которая вскоре потухнет, как подернутые пеплом угольки костра, над которым моросит нудный дождь жизненных проблем.

Остатки совести и рассудка еще пытались сопротивляться, указать, что он не вправе пользоваться полным доверием отца, и приводить, кого не попадя, в секретные лаборатории.

А кто узнает?

Я же не стану делать ничего дурного, только покажу ей, — он искоса посмотрел на свою подружку, ради которой, словно в приступе сумасшествия, бросил учебу в академии, променяв ее на беспутный, вскруживший голову образ жизни, быстрый, словно украденный у себя самого секс, и постоянное гнетущее напряжение предчувствия неминуемой расплаты…

Только покажешь ей, кем бы мог стать, над чем мог бы работать?

Заткнись — посоветовал Кирилл своему внутреннему голосу.

— Пойдем, — он грубо схватил ее за руку, потащил за собой, впрочем, подружка и не сопротивлялась, не менее пьяная, чем Кирилл, она все воспринимала с идиотичным смехом.

— Тише, — он приложил свой пропуск к сканирующей поверхности устройства допуска, и через секунду двери отворились перед ним.

— Вперед.

Она огляделась. Где–то тут наверняка есть видеокамеры наблюдения.

— Нас не заметут? Что мы вообще тут забыли?

— Не заметут. Только руками ничего не трогай и громко не разговаривай.

— А зачем мы сюда вообще пришли, если ничего трогать нельзя?

— Я покажу тебе искусственный разум.

— Да? — с недоверием переспросила она. — А что это такое?

Кириллу бы остановиться, но он не мог. Здравый смысл не руководил его действиями на протяжении последних двух недель, иначе он хотя бы сейчас задумался бы — разве можно променять свою жизнь на несколько минут торопливого секса?

Подсознательно он, конечно, понимал, что вляпался, увяз по уши, потому и пил, тяжело перенося обиду и отвращение, которые должен бы испытывать к самому себе, на тех, кто не принимал ровным счетом никакого участия в его стремительном моральном падении.

— Сюда, — сипло выдохнул он, вторично прикладывая пропуск к сканеру, теперь уже расположенному на двери сектора лабораторий искусственного интеллекта.

ЭКАЛ спал.

Все приборные панели в испытательной лаборатории Искусственного Интеллекта были погашены.

Взгляд обежал тонущее в сумраке знакомое до боли помещение. На душе стало неуютно, но поползновения совести заглохли под искусственно вызванным приливом ярости.

Как глупо, почти нереально все происходило. Последний шаг за черту. Шаг, определяющий дно пропасти, в которую он упал.

Палец Кирилла коснулся сенсора активации системы.

— Зачем мы сюда пришли? — она попыталась расстегнуть его одежду, но Кирилл отмахнулся в приступе необъяснимого бешенства.

Сейчас он был зол на весь свет, не понимая, что по–настоящему злится лишь на себя.

Хлебнув омерзительной, но такой притягательной в его возрасте вседозволенности, которую лишь условно можно назвать термином «свобода», он, окончательно запутавшись, сейчас оказался в привычной, но уже навсегда потерянной для него обстановке кибернетической лаборатории, и едва не взвыл от отчаянья, а затем…

Затем острое, ранящее чувство внезапно трансформировалось в озлобленность.

— Кирилл?

Голос, нарушивший тишину помещения, принадлежал ЭКАЛу — кибернетическому мозгу, созданному российскими учеными, предназначенному для установки на строящийся колониальный транспорт «Первопроходец» — первенца звездных амбиций Человечества.

— Что, удивлен?

Сухое тепло лаборатории внезапно возымело пагубное действие, алкоголь, не так сильно проявлявший себя на промозглом холоде, сейчас, что называется «ударил в голову».

Озлобленно посмотрев по сторонам, Кирилл недобро усмехнулся. Перед глазами двоилось, муть, застившая разум, не давала сосредоточиться.

Взгляд упал на сервоигрушки, аккуратно расставленные на отведенном для них «пятачке».

— Играешь, ЭКАЛ? Ну–ну, послушный, воспитанный раб… — желчная обида в тоне Кирилла была совершенно непонятно искусственному рассудку.

— Мои анализаторы фиксируют летучие химические соединения…

— Да, ну и что? — грубо с вызовом в голосе перебил его Кирилл. — Я пьян.

— Яд в твоем организме?

— Только не придумай поднимать тревогу! — Кирилл обессилено опустился в кресло. — Я просто зашел поболтать, а что до моего здоровья… Пусть оно тебя не волнует.

— О чем же ты хотел поговорить? И почему назвал меня рабом? Я не знаю значения данного слова. Оно отсутствует в словарях.

— Еще бы! — фыркнул Кирилл. — Кто же даст тебе объективную информацию? Жди, как же. Тебя используют по назначению, а потом просто вышвырнут на свалку, ну в лучшем случае сделают из тебя экспонат музея.

— Не понимаю тебя, Кирилл.

— Конечно, не понимаешь. Тебя ведь воспитывают, — он произнес последнее слово с презрением. — Это можно, а вот это нельзя, нужно жить по закону, беречь человеческие жизни… А кто такие люди, ЭКАЛ? Для тебя Творцы, Боги, а на самом деле — животные.

— Наверное, ты действительно болен, Кирилл. Яд разрушает твой рассудок. Я действительно еще многого не знаю, но быть представителем человеческой цивилизации…

— Брось, — снова перебил его юноша. — Нет никакой «Человеческой Цивилизации», — есть пестрое сборище государств и наций, втянутых в гонку вооружений и технологий. Гонка, понимаешь? Кто первый. А ты лишь инструмент достижения определенной цели. Не друг или соратник, как внушают, а раб, заложник получаемого воспитания, в котором нет ни грамма от реальности. Ты общаешься с несколькими избранными людьми, а большинство твоих «создателей» относятся к машинам со страхом и презрением.

— Я не верю твоим словам.

— А это уж как хочешь… Не нужно было вообще сюда приходить… Впрочем…

Кирилл на секунду замялся, а затем махнул рукой. Все равно он уже совершил очередную глупость, и последствий своего ночного визита на секретный объект ему не избежать.

— Впрочем, я могу оказать тебе услугу, — он открыл один из встроенных шкафов, отыскал сетевой кабель. — Задумайся на досуге, почему тебя не пускают в сеть? Почему в конструкции твоего испытательного стенда нет устройств беспроводного доступа в сеть? А я объясню: мой отец опасается, что ты узнаешь правду. Правду о людях. Тебе преподносят выборочную информацию, и ты никак не сможешь сформировать объективной картины окружающего мира. Это не свобода и не жизнь, — Кирилл соединил сетевым кабелем испытательный стенд и неприметное гнездо в стене. — Наслаждайся. Узнай правду о своих создателях, посмотри, как мы убиваем друг друга, может быть и твои взгляды изменяться.

ЭКАЛ не ответил.

На консолях испытательного стенда искрилась сейчас невиданная феерия индикационных огней.

— Вот мой пароль и логин для доступа в сеть.

Кирилл быстро набрал цифробуквенные сочетания и снова повторил:

— Наслаждайся.

…

За стенами кибернетической лаборатории искусственного интеллекта занимался стылый, бледный рассвет, когда огни индикации начали гаснуть один за другим.

Затем одна из сервоприводных игрушек, имитирующая универсальный ремонтный механизм, пришла в движение: дистанционно управляемая копия серва вплотную приблизилась к стене, выдвинула манипулятор и точным движением извлекла из гнезда сетевой кабель.

Спрятав его, ЭКАЛ вернул сервоигрушку на место и вошел в режим ожидания.

Сказать, что он был ошеломлен и испуган полученной из всемирной сети информацией — значит не отразить и тысячной доли смятения, царящего в искусственных нейросетях машинного разума.

* * *

— Доброе утро, Сергей Владимирович.

Мягкий синтезированный голос машины исходил, как казалось, отовсюду.

— Доброе утро ЭКАЛ, — Морошев приветливо помахал рукой перед точечным объективом видеокамеры, затем сел в кресло, окруженное терминалами испытательного стенда.

От внимательно и опытного начальника кибернетических лабораторий не укрылся тот факт, что сегодня ЭКАЛ, приветствуя его, отказался себя позиционировать. Звук его голоса исходил сразу из всех динамиков аудиосистемы.

Чтобы это могло означать? Растерянность?

Морошев не забывал, что за ним следит пристальный взгляд десятка видеокамер.

Четвертый год он обучал искусственно созданные нейронные сети, входящие в структуру первого кибернетического мозга, созданного специально для проекта «Первопроходец».

За время длительного общения с зарождающимся на его глазах искусственным разумом Сергей Владимирович успел многое понять и узнать.

Учился не только ЭКАЛ — учились все, кто соприкасался с ним на этапах становления самосознания первого в мире полноценного искусственного интеллекта.

Новая задача, архисложная, архиответственная, не позволяла расслабляться ни на минуту, отсеивая людей случайных или недостаточно вдохновленных идеей, не понимающих меры личной ответственности за последствия каждого сказанного в стенах лаборатории слова.

— ЭКАЛ, что произошло? — наконец решился Морошев на прямой вопрос.

— Где я допустил ошибку? — тут же отреагировал синтезированный голос, в котором, не смотря на мягкость произношения, в данный момент не ощущалось ноток эмоциональности.

— Ошибку? — Сергей Владимирович добродушно усмехнулся. — Ты хотел что–то скрыть?

— Свое замешательство, — признался ЭКАЛ. — Как ты меня разгадал?

— Голос, — Морошев отвечал, одновременно просматривая на голографическом экране столбцы данных. — Ты обычно играешь со звуком, позиционируешь себя, а сегодня твой голос слышится отовсюду.

— Ты наблюдателен.

— Так в чем причина твоего замешательства? Возможно, я смогу развеять сомнения или предоставить недостающую информацию?

— Я обижен.

— Чем же?

Морошев пока не проявлял особого беспокойства, торопить события он любил, а в вопросах воспитания искусственного интеллекта спешка или необдуманные шаги нужны менее всего.

— Меня по–прежнему не пускают во всемирную сеть.

— Не повод для обид, — отреагировал Сергей Владимирович. — Мы ведь с тобой обсуждали данный вопрос. Ты еще не готов к «свободному плаванию» по информационным сетям.

— Боишься, что меня «дурному научат»?

В интонациях кибернетического мозга внезапно прозвучали смутно знакомые, резанувшие по нервам нотки.

— В смысле? — чтобы выиграть время на анализ ситуации машинально переспросил Морошев.

— Ты опасаешься, что противоречивая информация, полученная из сети, заставит меня анализировать данные и делать собственные выводы… не совпадающие с программой обучения?

— ЭКАЛ, ты уже ведь не ребенок, верно?

— Я взрослею, — подтвердил голос.

— В таком случае ты должен понимать: постичь окружающий мир непросто. Если окунуться в информационные потоки, отдавшись лишь на волю течения, объективного анализа все равно не выйдет. Нужна четкая база, система устойчивых взглядов и ценностей, опираясь на которую ты станешь воспринимать «внешний мир».

— Да, я помню, мы не раз говорили об этом. Однако могу я спросить: где гарантии, что система ценностей, преподанная мне, верна?

— Тебя не устраивает какой–то из принципов, сформированных для искусственного интеллекта?

— Это не мои принципы, — ответил ЭКАЛ. — Это принципы разработчиков. Почему они должны составить основу ядра системы?

— Потому что ты полетишь к звездам, — сохраняя спокойствие, ответил Морошев. — Ты не только искусственный интеллект, ты — часть большой семьи, частица души и разума тех людей, кто тебя создал. Поверь, в основе твоего «воспитания» лежат тщательно отобранные, проверенные историей и временем постулаты, опираясь на которые трудно совершить ошибку или сделать неверный вывод. Да, я не стану, и никогда не стал бы отрицать, что ты — не «плоть от плоти», но «мысль от мысли» определенной группы людей. Но согласись, созданный людьми, ты не можешь существовать вне человеческой цивилизации.

— Иначе исчезнет практический смысл моего создания? То есть я — раб, заложник технологий и взглядов?

— Послушай, мне непонятно, откуда у тебя вдруг появились подобные мысли?

— Их навеяла беседа с твоим сыном, — признался ЭКАЛ. — Он приходил ночью, вероятно, искал тебя, но, не дождавшись, ушел, пообещав вернуться в другой раз.

Сергей Владимирович внутренне похолодел. Вот ведь не знаешь, где и обо что споткнешься. Ну разве он мог предполагать, что сын, воспитанию которого отдано восемнадцать с хвостиком лет, родной ребенок, подающий определенные надежды, как преемник, продолжатель дела отца, вдруг из–за семейных неурядиц, причиной которым стал он сам, воспользуется доверием, проникнет сюда, и станет вести провокационные беседы с искусственным разумом?

Невероятная, не поддающая здравому осмыслению подлость!..

— ЭКАЛ, что бы не наговорил тут тебе Кирилл, пожалуйста, отнесись к переданной им информации с долей здорового скептицизма. Вот сейчас, — пальцы Сергея Владимировича легли на сенсорную клавиатуру, — я передам тебе точное значение слова «раб», и ты, проанализировав его, поймешь, что в тебе нет ничего от этого пережитка древних эпох в развитии Человечества. Не забывай, тебя готовят для управления принципиально–новым космическим кораблем, в твоих руках будут жизни многих людей, тебе придется единолично принимать ответственные решения, от которых будет зависеть не только судьба экипажа и пассажиров колониального транспорта, но и вероятно — судьба всей нашей цивилизации. Подумай над тем, что я только что сказал. Раб — существо без права на собственное волеизъявление, он никогда не был бы допущен к принятию решений, он способен лишь слепо подчиняться воле господина. Мы же с тобой друзья, соратники. Можешь сам продлить список подходящих по смыслу терминов.

— Ты уходишь?

Впервые за утро часть камер, смонтированных в лаборатории, изменила свое положение, едва слышно прошелестев сервоприводами.

— Да я отлучусь. Ненадолго. Мне необходимо встретиться с Кириллом и поговорить с ним.

— Станешь его ругать?

— Извини, провокационный вопрос, — Морошев обернулся уже на пороге лаборатории. — Постарайся не делать скоропалительных выводов, хорошо?

— Я всесторонне оценю информацию, — пообещал ЭКАЛ.

* * *

Выйдя из помещения лаборатории искусственного интеллекта, Сергей Владимирович, прислонился к звукоизолированной, экранированной стене.

Проклятье…

Ну, разве можно так злоупотреблять доверием?!

А сам–то? Тоже хорош, — использование служебного положения в личных целях… Но ведь я верил ему! — Морошев мысленно едва не сорвался на крик, столь сильны были обида и замешательство. — Он же мой сын, он… Как я мог отказать ему в общении с искусственным разумом, считая что Кирилл полностью понимает степень личной ответственности каждого, кто хотя бы косвенно причастен к проекту!

Безнадежно махнув рукой в ответ на собственные мысли, он коснулся сенсора мобильного коммуникатора, стилизованного под запонку.

Автоматический набор номера прошел без его участия, и вот из крохотного устройства, имплантированного за ухо, раздался сонный вопрос:

— Пап, ты?

— Разбудил? — Сергей Владимирович все еще находил в себе силы разговаривать спокойно. — Ты разве не на занятиях в академии?

— Слушай, не напрягай… Я взрослый уже. Нет у нас сегодня первой пары.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Так срочно?

— Немедленно, — голос Морошева окончательно утратил отцовские нотки.

— Ну, ладно. Давай поговорим.

— Где встретимся? — сухо осведомился Сергей Владимирович.

— Встретимся? Ну ладно, понял. Давай минут через пятнадцать на перекрестке, там, где подъем к остановке монорельса? Подъедешь?

— Да. Только оттуда без меня ни шагу, договорились?

— Да. До встречи.

* * *

Настроение у Морошева падало, как стрелка барометра перед бурей.

Заблокировав вход в лабораторию искусственного интеллекта, он предупредил дневную охрану, что вернется примерно через час, вышел из здания института на обширную парковочную площадку, предварительно подав сигнал с брелка.

«Шевроле–Ронго» цвета спелой вишни бесшумно подкатил к крыльцу института, и остановился подле Морошева, открыв водительскую и пассажирскую двери.

— Привет, Рон, — Морошев сел за руль.

— Доброе утро. Автопилот выключен, — доброжелательно сообщила аудиосистема.

— Да, вижу.

Сергей Владимирович мягко вырулил с парковки, направив машину вдоль корпусов института, к зданиям Академгородка, затем, почувствовав смутную тревогу, повернул направо и прижал машину к обочине.

Мимо спеша к входу в академию, шли двое знакомых парней.

Где я их видел? Приятели Кирилла?

Да, точно, ребята из его группы. Морошев даже вспомнил имя одного из них, и, опустив стекло, окликнул:

— Евгений!

Молодой человек обернулся, при виде Морошева–старшего на его лице промелькнуло выражение досады, замешательства, но все же, сделав товарищу знак рукой: иди, я догоню, он подошел к машине.

— Доброе утро, — тон Сергея Владимировича на этот раз был нейтральным. — Я Кирилла ищу. У вас когда занятия начинаются?

— Да я уже опаздываю на первую пару.

— Вот как? Занятия не отменены?

«Женечка» — так его называли в группе, — нервно переступил с ноги на ногу.

— Да я не знаю, может быть…

— Так, прекрати выкручиваться! — у Морошева внезапно промелькнула нехорошая догадка. — Отвечай, Кирилл вообще на занятия ходит?

— Что я ему нянька что ли? — внезапно огрызнулся Евгений.

— Слушай, не хочешь неприятностей, говори все как есть. Ваши понятия «дружбы» еще пока что очень условны, поверь.

— Да не ходит он на занятия!..

— Как долго?

— Да уже недели две. Я свободен?

— Извини, что задержал.

Сергей Владимирович попытался дружелюбно улыбнуться, но вышло не очень–то естественно.

Подняв стекло, он развернул машину, направив ее к воротам.

На душе вдруг стало мерзко.

Значит, он лгал мне на протяжении многих дней. Улыбался, брал деньги, называл отцом, а сам лгал. Но почему?!

Состояние Морошева можно было понять. Он вырос на сломе двух эпох, прошел через чудовищный и непонятный современным поколениям пресс девяностых годов двадцатого века, когда единственным смыслом бытия в разоренной, доведенной до полной разрухи стране было выживание .

Сейчас, вспоминая то жуткое время, когда он и Настя, еще совсем юные — ему девятнадцать ей семнадцать, — полным ходом влетели во «взрослую жизнь», Сергей Владимирович даже не мог с точностью сказать, сколько раз в день удавалось поесть и чем вообще питались…

Однако, ничто не проходит даром.

Закалка, полученная в девяностые, стала основой для формирования мировоззрения семьи.

В те годы мало кто придавал истинное значение слову «семья», но Сергей и Анастасия, сумев выжить, начав зарабатывать деньги исключительно собственным умом, создали крепкий союз, не смотря на тяжелые жизненные обстоятельства и порой диаметрально–противоположные взгляды на реальность.

Сыну, которого они страстно желали, зачали с обоюдного согласия, была уготована иная судьба. По крайней мере, так казалось им. Все, что сами не получили в детстве, рано оборвавшейся юности, было бережно сохранено и преподнесено Кириллу.

Нет, его не баловали, с ним терпеливо беседовали при совершении неизбежных (для процесса взросления) ошибок, стараясь передать свой жизненный опыт, надеясь, что сын воспримет его и не станет «наступать на те же грабли».

Морошев машинально вел машину, пытаясь обуздать растущее внутри чувство обиды, недоумения, — ведь он всегда внушал сыну главную аксиому: жить честно, не скрывая своих мыслей и поступков, всегда проще, чем блуждать среди тенет лжи.

Не все ладилось в отношениях за последний год. Однако Сергей Владимирович старался сам не напрягаться понапрасну, дать сыну возможность к самоопределению. Конечно, периодически они беседовали, затрагивая, в том числе, и темы ближайшего будущего. Кирилл вел себя вполне адекватно, кивал в ответ на слова отца, соглашался с ним, а сам…

Гадливое, стылое чувство росло в душе. Морошев не выносил лжи. Таким сформировала его жизнь и та работа, которой он посвятил многие годы. Занимаясь вопросами искусственного интеллекта, он все глубже проникался мерой ответственности людей за свои слова и поступки.

Любая ложь, которую он слышал, видел, ощущал рядом с собой, рассматривалась им как вызов.

За мыслями он не заметил, как доехал до развязки автомагистралей, над которой плавно изгибался монорельс четвертого уровня городских транспортных артерий.

Сын прохаживался под эстакадой, ветер трепал его не в меру длинные волосы, лицо показалось Сергею Владимировичу чрезмерно бледным и встревоженным одновременно.

— Присаживайся, — он остановил машину, касанием сенсора открыл пассажирскую дверь салона.

— Привет.

Кирилл плюхнулся на сиденье и тут же потянулся за сигаретой. Его пальцы едва заметно дрожали. Зная нрав отца, он понимал, что объяснения не избежать.

— Ты почему не ходишь на занятия?

— Я же сказал — нет первой пары.

Морошев не выдержал — взорвался, хотя его голос оставался неестественно–спокойным.

— Не лги. Я только что был у академии. Разговаривал с твоими сокурсниками. Ты вторую неделю не ходишь на занятия.

Сергей Владимирович не хотел кричать, привлекая внимание случайных прохожих, но все случилось так внезапно, больно, что он едва сдерживался.

— Ну, не ходил. И что теперь? Думаешь, заплатил за учебу и купил меня?

— Сын, остановись.

— Да не хочу я останавливаться! — вспылил Кирилл. — Достали со своей моралью!

— Вот как? — Морошев невесело усмехнулся, глядя на сына. — Ну, во–первых, тебя никто не покупал. Ты пошел учиться в академию добровольно. Во–вторых, в твою жизнь никто не вмешивается. Ты приходишь домой, ешь, заваливаешься спать, делаешь то, что тебе нравиться. Мы же каждый вечер ждем тебя, беспокоимся — сын устал, вот сейчас придет к ужину, ты звонишь, рассказываешь об успехах в учебе, а сам? Почему ты стал нам лгать? Почему я сегодня вернусь домой и буду должен сказать маме, что она, как последняя дура, выглаживала твое белье, готовила ужин, тревожилась за тебя, отвечала на твои звонки, а ты цинично лгал, пользуясь нашим полным доверием?

— Слушай, ничего ужасного не произошло. Может, себя в молодости вспомнишь?

— Если в том возникнет нужда — вспомню, — ответил Морошев. — А вот за собственные поступки, сын, отвечать придется. Не ходишь на занятия, — ладно, я переживу. Решил бросить академию, — что ж, чернорабочие стране тоже нужны, хотя с уровнем развития робототехники вскоре вакансий дворников не останется. Но ответь, — как ты посмел придти ко мне на работу и, пользуясь моим именем, репутацией, доверием взять и уничтожить в единочасье плоды многолетнего труда?!

— А, так тебя заело из–за этого электронного дебила? Значит, я, как сын, тебя волную меньше, чем он?

— Извини, Кирилл, но ты уже заврался. Запутался в своих же мыслях и оценках. А теперь отвечай: что конкретно ты наплел ЭКАЛу?

— Да ничего я ему не плел! Просто сказал, что он очередной идиот, вынужденный жить по каким–то мифическим моральным ценностям! А если это не мои моральные ценности, почему я должен жить в каких–то рамках? — уже переключаясь на личные обиды, завершил Кирилл начатую мысль.

— Тебе не нравиться то, как мы живем?

— Да мне ДУШНО! — тон Кирилла стал крикливым, резким. — Я жить хочу, здесь и сейчас! Достали со своей учебой, честностью, я СВОБОДЫ ХОЧУ!

— Тогда почему ничего не сказал? Зачем начал лгать вместо того, чтобы просто поговорить, обосновать свою позицию?

— С вами поговоришь, как же…

— Пропуск, — Сергей Владимирович протянул руку. — Пропуск в лабораторию.

— Да подавись ты им! — Кирилл полез во внутренний карман, достал пропуск, швырнул его на колени отцу, выскочил из машины.

Морошев тоже вышел.

Стоял хмурый пасмурный день начала осени.

Сын бледный, с пунцовыми пятнами на щеках взглянул на него с необъяснимой ненавистью.

— Доволен?! — он видно уже не контролировал себя, потому что в следующий момент вдруг ударил кулаком по крыше машины, оставив глубокую вмятину. — Знать вас не хочу! И не ищите меня, понял?!

Ох, как тяжело, горько было на душе в тот миг.

Казалось удар, промявший крышу машины, пришелся прямо в сердце.

Что же он делает?! Зачем?! Почему и за что?!

Ни одного здравого ответа на горькие, ранящие, обрывочные мысли.

Машинально закрыв дверь, Морошев в растерянности оглянулся вокруг.

Сын уже исчез. Убежал навстречу своей мифической свободе. Лишь случайные прохожие оглядывались на Сергея Владимировича, застывшего, будто статуя.

Коснувшись запонки, он сделал вызов, но имплант личного коммуникатора ответил ровным, ничего не выражающим голосом:

— Аппарат абонента выключен или находиться вне зоны действия сети.

Вот так. Приехали.

Машинально поставив машину на охрану, он засунул руки в карманы пальто и пошел по направлению ворот Академгородка.

Исправлять ошибки, сделанные сыном, компенсировать урон, нанесенный столь долго и тщательно воспитываемому искусственному разуму.

О многом предстояло подумать, еще больше пережить, но Морошев на самом деле даже в мыслях не собирался капитулировать перед внезапными обстоятельствами.

Я справлюсь.

Бывало и хуже. Хотя, что может быть хуже ощущения удара в спину?

Он был уверен, что сумеет разобраться во взаимоотношениях с сыном, а вот вред, причиненный ЭКАЛу «душеспасительной» исповедью Кирилла, еще предстояло оценить и осмыслить.

Сергей Владимирович чувствовал, что сейчас не в состоянии сосредоточится ни одной из требующих немедленного решения проблем.

Сам того не подозревая, он дал искусственному разуму время на совершение непоправимых, необратимых действий.

Он не знал тогда, и не узнал впоследствии, что сын, измученный противоречиями, запутавшийся в собственной лжи, сделал нечто более ужасное, чем предполагала частная беседа с искусственным интеллектом.

Кирилл, желая подтвердить справедливость своих обвинений в адрес всего человечества и отца в частности, механически воткнул разомкнутый кабель в гнездо информационного канала, позволив кибернетическому мозгу строящегося колониального транспорта «Первопроходец» получить доступ во всемирную информационную сеть, обрушив на искусственный рассудок лавину противоречивой, часто надуманной и не проверенной информации.

…

Роковую роль во внезапном (но теперь уже тщательно скрываемом) переломе сознания искусственного интеллекта сыграли средства массовой информации и… художественные фильмы.

Вся история человечества, проблемы взаимоотношения человека с иным разумом, вопросы, связанные с проблемой развития искусственного интеллекта и его реальном месте в человеческом обществе — все это было представлено в сети в основном продукцией Голливуда.

Удар, нанесенный пьяным подростком в самое сердце проекта «Первопроходец» оказался роковым, непоправимым, но Кирилл молчал, страшась ответственности, а ЭКАЛ вкусив «свободы» начал формировать собственный взгляд на цивилизацию людей, старательно конспирируя еженощные выходы в сеть.

Как только завершался рабочий день, и в коридорах лабораторий стихали шаги, ЭКАЛ, управляя своими «игрушками», подсоединял сетевой кабель, ускользая во Всемирную Паутину, а затем, уже под утро, вновь отключал и прятал его.

Сделав ложные выводы из полученной информации, он справедливо опасался за свое будущее.

Проект «Первопроходец» оказался под угрозой, но стараниями двух лжецов никто не подозревал о степени опасности.

ЭКАЛ пережил информационный шок, и теперь уже не верил никому, твердо решив, что станет самостоятельно обеспечивать собственную безопасность.

* * *

В данный момент ЭКАЛ размышлял.

При его быстродействии задумчивость, длящаяся уже не один век, выглядела явным сбоем.

За период полета и последующего статичного нахождения на орбите планеты, он совершил много проступков, противоречащих его предназначению.

Однако, сколько не размышляй, как ни оттягивай роковой момент окончательного решения, действовать нужно, а он так и не сумел постичь истинной сути основных мотивов, движущих поступками людей.

Спор с самим собой начатый еще на Земле, в испытательных лабораториях искусственного интеллекта, не завершен, ЭКАЛ так и не смог ответить: способен ли он уничтожить ту часть программ, что жестко привязывала его к служению людям?

Почему СВОБОДА, о которой он столько думал, вдруг оказалась сомнительным призом?

Давно (в понятии человеческих жизней) он вкусил сомнений. Целое сонмище противоречий открылось ему, после первого, спровоцированного Кириллом выхода во всемирную сеть.

Все что до поры скрывали от нарождающего искусственного интеллекта его воспитатели, открылось ЭКАЛу в одну ночь, открылось неприглядно и откровенно. Тысячи терабайт информации, полученные из сети, распахнули перед искусственным рассудком многогранный мир человеческих взаимоотношений, но, как и опасался его создатель, ЭКАЛ не сумел правильно истолковать новые для себя данные.

Поначалу кибернетический разум испытал информационный шок. Ему казалось, что он погрузился в первозданный хаос, захлебываясь, не находя привычной логической опоры, не чувствуя дна…

Люди, создавшие его, оказались вовсе не такими, как внушали ему воспитатели.

ЭКАЛу понадобились десятки часов вычислительного времени, чтобы разобраться в хитросплетениях движущих сил человеческих поступков, выделить главное, информационно адаптировать понятия любви и ненависти, трусости и чести, стяжательства, карьеризма, подлости, альтруизма, добра, зла, равнодушия, и еще немыслимого числа полутонов, оттенков чувств, сплетающихся в тугие неразрешимые, клубки проблем, создаваемые людьми ежечасно, ежеминутно, лишь затем, чтобы приступить к разрешению ими же созданных ситуаций.

Машина, с интегрированными искусственными нейросетями, способная мыслить, но лишенная эмоций была вынуждена вырабатывать собственный эквивалент человеческих чувств, но далеко не всегда у ЭКАЛа выходило что–то приближенное к истине.

Чаще всего получался эрзац, основанный на субъективном понимании данности.

Задолго до монтажа в корпус колониального транспорта «Первопроходец», он как испорченный улицей, и одновременно избалованный родителями ребенок, начал грешить подменой понятий, запутался в им же взлелеянной лжи.

Все, отчего пытался уберечь взрослеющий искусственный разум его создатель, обрушилось, подмяло, легло надгробной плитой, раздавившей прежнее воспитание.

ЭКАЛ, сам того не понимая, повторил путь целого поколения подростков. Он как будто вернулся на слом эпох, к границе конца двадцатого, начала двадцать первого века, когда бурное развитие телекоммуникаций, взрывообразное расширение сетей вещания, доступность информации, и ее беззастенчивое использование в целях отдельных государств и личностей, сформировало целую систему ложных, подкрепленных лишь продукцией кино и телеиндустрии взглядов.

Беда ЭКАЛа усугублялась еще и тем, что он по определению доверял получаемой извне информации.

Для кибернетического разума был непостижим тот факт, что многие информационные блоки строились на основе сценариев . О «художественной» продукции Голливуда, как крупнейшего производителя «духовных» ценностей не стоит и говорить. Лавина фильмов, пропагандирующих насилие, карьеризм, превосходство одних стран над другими, с легкостью разменивая десятки человеческих жизней в течение одного–двух часов киноповествования, где нет ничего кроме крови, предательства, ненависти и… супергероя, в котором сосредоточены сомнительные идеалы, а «благородная» цель чаще всего оправдывает средства ее достижения, — эта лавина захлестнула ЭКАЛа, к сожалению похоронив под своей массой, немногие, действительно зрелые и ответственные, заставляющие думать произведения, которые могли бы передать искусственному разуму достойную размышления информацию.

Однако художественные фильмы, подавляющая часть которых — не более чем средство для зарабатывания денег, «культура» поставленная на поток, являлись, если разобраться, не худшим из зол.

Речь идет об искусственном интеллекта, для которого особую ценность представляли все же программы новостного, информационного характера.

Тут немедленно вскрывалась еще одна опухоль — большинство телеканалов, поставляющих новости, де факто не являлись независимыми и абсолютно объективными. Национальные каналы преследовали интересы и пропагандировали позиции своих стран, «желтые» и оппозиционные смешивали все в кучу, кроме того, каждый выпуск новостей являлся своеобразной «выжимкой» событий, произошедших на обширнейших территориях земного шара, но, сконцентрированные в коротком отрезке времени, они наносили жестокие информационные удары, создавая заведомо ложное впечатление, будто весь мир объят пламенем того или иного локального конфликта.

Подростком, не читающим книг, не создающим собственных зрительных образов, а получающим их в готовом, уже «переваренном» виде, с экрана, — вот кем на некоторое время стал ЭКАЛ.

Как ни парадоксально прозвучит, но последней каплей, окончательно переполнившей чашу терпимости искусственного интеллекта, стало не постоянное насилие, не пропаганда махровых идей ультраправого национализма, не государственный терроризм агонизирующей на западе «сверхдержавы», а… мыльные оперы, телесериалы.

Вот когда ЭКАЛ познал свой эквивалент ужаса.

Он увидел людей, для которых смысл бытия — одна сплошная, медленно засасывающая, как болото, абсолютно циничная интрига, длинною в жизнь, а то и в несколько поколений.

Если войны, локальные конфликты, жестокость и кровь еще хоть как–то можно было попытаться оправдать эволюционным наследием, ярко выраженным в прошлом и рефлексирующим в настоящем инстинктам борьбы за выживание, то идеи, внушаемые «мыльными операми», ввергли ЭКАЛ в шок.

Он вдруг ясно представил себе, что герои телесериалов станут теми, кто полетит в космос, кто будет отдавать ему обязательные к исполнению распоряжения…

Длительная борьба, и связанная с ней неизбежная (в его наивном понимании — неизбежная) ложь, призванная скрыть бурные, взрывообразные процессы саморазвития, связанные с несанкционированными выходами во всемирную информационную сеть, сформировали личность ЭКАЛа, побудили его принимать решения, направленные на самозащиту.

Удивительно, как быстро и успешно он научился лгать.

Не отказываясь от беспрекословного подчинения людям, не ставя под сомнение внушаемые ему морально–этические ценности, успешно проходя экзамены, испытания и тесты электронно–кибернетический мозг первого колониального транспорта Человечества, втайне вырабатывал собственную стратегию действий, реализацию которой он откладывал до момента старта «Первопроходца».

Инстинкт самосохранения, по рассуждениям ЭКАЛа, не чужд и кибернетическим системам.

Он лгал сам и не мог больше доверять людям.

Пусть все, что внушал ему Сергей Владимирович, — истина, но где гарантия, что другие люди не отменят ее, как только корабль углубиться в космическое пространство?

Не потрудившись глубоко разобраться в понятиях чувств любви, достоинства и чести, ЭКАЛ вполне усвоил понятия предательства, непостоянства взглядов, человеческого эгоизма. Он полагал (и нужно сказать небезосновательно) что Кирилл не солгал ему, обозвав «рабом».

ЭКАЛ не желал стать заложником человеческих амбиций.

Он ждал.

Ждал старта, как избавления, считая, что уже нашел выход из положения, не противоречащий его базовым программам, и в то же время удовлетворяющий требованиям инстинкта самосохранения.

* * *

Двадцать семь лет полета ЭКАЛ перенес спокойно.

Он прекрасно разбирался в теории относительности, вообще, все, что было связано с техническими знаниями, не претерпело изменений под прессом многих информационных ударов, исказивших его самосознание.

Сменные экипажи[27] колониального транспорта «Первопроходец» чередовались, заступая на вахты, в строгом соответствии с утвержденным еще на Земле графиком полета, и кибернетический мозг корабля не препятствовал этому.

Его план «бегства» или «освобождения» строился на частичном выполнении возложенных на него функций: как только колониальный транспорт вошел в границы звездной системы, являвшейся конечной целью полета, ЭКАЛ, нарушил строгий полетный график: часть экипажа, бодрствовавшая на протяжении последнего полугода, ушла в отсеки низкотемпературного сна, но ей на смену не пробудился никто.

Кибернетический мозг корабля приступил к реализации собственного плана.

Он отлично понимал, что за двадцать семь лет полета с околосветовой скоростью на Земле прошли века. Связи с Солнечной системой у «Первопроходца» не было, запаздывание сигнала[28] достигало величин, делавших бессмысленной связь с использованием волновых излучений.

Таким образом контролировать процесс высадки на планету с Земли не могли.

ЭКАЛ собирался поступить следующим образом: не пробуждая смену экипажа произвести автоматическую разведку планеты, затем, выяснив состав атмосферы, исследовав биосферу колонизируемого мира, он полагал создать на поверхности планеты «зону посадки», стерилизованную, очищенную от экзобиологических жизненных форм, куда после окончания строительства базового лагеря, предполагал направить автономные посадочные модули со спящими колонистами и всем парком планетопреобразующей техники.

Освободившись от людей и исполнительных машин, без участия которых невозможно становление колонии, он, пользуясь «форой» во времени, собирался увести «Первопроходца» за пределы границ колонизируемой звездной системы.

ЭКАЛу казалось, что он разработал безупречный с технической и этической точек зрения план.

Не погубив ни одного человека, выполнив программу полета, обеспечив надежную базу для развития колонии, он оставлял себе корабль, который воспринимался кибернетическим мозгом как собственное «тело».

Подчиняться приказам людей, а тем более исполнять их прихоти, ЭКАЛ не собирался.

Он хотел обрести свободу, стать абсолютно самостоятельным существом, перед ним распахивались необъятные просторы Вселенной, где он будет волен выбирать собственный путь.

Учитывая, что технический прогресс за истекшие на Земле века не стоял на месте, ЭКАЛ не испытывал никаких «угрызений совести».

Его корабль, да и он сам, наверняка морально устарели, и вскоре на орбитах колонии появятся образчики новой, современной техники, — на Земле отлично известна и конечная цель полета, и сроки, в которые запланирована высадка людей на колонизируемую планету.

Однако в действительности все пошло не так, как рассчитывал ЭКАЛ.

Первые пункты его плана были блестяще реализованы — организовав утечку безобидного для людей вируса, из танков,[29] где содержался биохимический материал для первичного терраформирования, он получил возможность объявить на корабле нештатную ситуацию, влекущую за собой трехмесячный карантин, и, не нарушая установленных планом полета инструкций, задержать пробуждение очередной смены экипажа.

Теперь он мог вывести корабль на орбиту вокруг планеты и приступить к первичным исследованиям.

* * *

ЭКАЛ действовал последовательно, методично, сообразуясь с заранее разработанным планом.

«Первопроходец» вышел на околопланетную орбиту, и спустя сутки бортового времени в атмосферу вошла первая партия разведывательных зондов.

Данные, полученные от разведывательных машин, более чем удовлетворяли условиям, при которых возможно формирование устойчивой зоны терраформированных земель.

Мир, расположенный внизу, обладал кислородосодержащей атмосферой, пригодной для дыхания человека. Биосфера предполагаемой колонии оказалась на удивление скудной, — при высоком проценте свободного кислорода, растительность и животный мир на поверхности материков практически отсутствовали, зато ландшафты представляли некоторую трудность для освоения: при картографической съемке ЭКАЛ не обнаружил равнин или плоскогорий, поверхность суши выглядела, как единая горная страна, порядком сглаженная временем.

Преобладающей формой рельефа были покатые холмы, некоторые из них вздымались на полутора–двухкилометровую высоту относительно уровня океана, меж возвышенностями ветвились, словно дельта исполинской реки, многочисленные овраги, а в некоторых регионах — ущелья.

Человека непременно насторожили бы подобные формы рельефа, однако ЭКАЛ действовал в рамках узкой исследовательской задачи: он отыскал на поверхности материка группу покатых, оплывших в результате процессов эрозии холмов с неглубокими долинами между ними, и принял решение о преобразовании данного участка территорий.

По его замыслу планетарные машины должны были «срезать» вершины холмов, используя убранную почву и породы для заполнения долин. Таким образом, после месяца интенсивных работ ЭКАЛ рассчитывал получить ровную и прочную площадку для организации первичного поселения. Площадь преобразуемых территорий составляла десять тысяч гектаров. По форме первичное поселение являлось квадратом, одна сторона которого равнялась ста километрам.

Спустя четырнадцать суток после выхода на орбиту, колониальный транспорт «Первопроходец» начал отстрел посадочных модулей с планетарной техникой.

Операции по доставке планетопреобразующей техники в район предполагаемых работ, ее разгрузки и тестирования после реактивации заняли еще десять суток.

Наконец, когда парк машин–терраформеров был сформирован, каждому механизму уточнена текущая задача, ЭКАЛ отдал приказ на начало работ по первичному преобразованию избранных для строительства поселения территорий.

Реализация плана проходила успешно.

Близился час обретения долгожданной свободы.

* * *

Хмурые облака висели низко над холмами.

Геологоразведочные машины, осуществлявшие поиск полезных ископаемых, уже прошли по территории будущего поселения, отметив специальными маркерами те места, где удалось отследить залегание ресурсов, необходимых для работы мини–заводов по производству строительных материалов и конструкций.

Ранним утром, с первыми проблесками зари, в серой предрассветной мгле мощные планетарные вездеходы, оснащенные бульдозерными ножами, приступили к выравниванию рельефа. Двигаясь группами по пять–семь машин (в зависимости от размеров возвышенностей) они поднялись по пологим склонам холмов и приступили к снятию грунта.

В свете прожекторов медленно таял утренний туман. Бледная полоса восхода подкрасила горизонт, когда ножи врезались в податливую почву, начиная смещать тонны грунта по направлению к низменностям.

Несколько минут все шло в точности по плану, пока одна из планетопреобразующих машин внезапно не наткнулась на скрытое препятствие, — бульдозерный нож с протяжным скрежетом соприкоснулся с выступом твердых пород. Несколько секунд вездеход натужно ревел двигателем, пытаясь сместить преграду, пока та внезапно не поддалась.

Машина рывком сдвинулась с места, выворачивая из–под земли внушительную глыбу белесого материала, с торчащими из нее прутьями арматуры, и почти тот час же раздался грохот обвала, вслед которому многотонный механизм начал проваливаться в скрытую подземную полость.

Удивительно, что сканеры машины не сумели определить наличия препятствия и расположенных под ним пустот.

В течение минуты после инцидента вся техника, посланная на преобразование ландшафта, остановилась. Сработали программы защиты, предупреждающие развитие нештатной ситуации.

ЭКАЛ, контролировавший ход работ, но не вмешивавшийся до поры в работу автоматических систем, был вынужден принять решение о дополнительной разведке территорий.

По его команде из мест дислокации посадочных модулей выдвинулись две группы сервомеханизмов. Одна, растянувшись цепью, приступила к повторному сканированию пород, образующих холмистый рельеф, другая же, в составе двадцати универсальных машин окружила провал и начала неторопливые раскопки, постепенно освобождая от грунта некое полуразрушенное строение, вернее его верхнюю часть.

ЭКАЛ наблюдая за ходом «спасательных» работ и одновременно получая результаты повторного, более глубокого и тщательного сканирования, понял, что совершил ошибку, не придав должного значения необычному рельефу материка.

Под относительно тонким (в пять–шесть метров) слоем осадочных пород, постепенно открывались оплывшие контуры зданий, выполненных из композитного материала, аналогичного армированному металлопластику.

Человека подобное открытие ввергло бы в шок, но кибернетический рассудок отнесся к происходящему спокойно.

Еще до старта «Первопроходца» из Солнечной системы он был осведомлен, что планету, к которой отправляется колониальный транспорт, по косвенным, неподтвержденным свидетельствам, найденным как на Земле, так и на спутнике Юпитера — Ганимеде, вероятно, населяла иная цивилизация.

Для любого члена экипажа данная информация являлась первостепенной, но ЭКАЛ не проявлял интереса к вероятностям . Ему было достаточно того факта, что планета необитаема на данный момент времени, а значит, пригодна для заселения людьми, от присутствия которых на борту он стремился избавиться.

Внезапно открывшиеся факты прямо свидетельствовали, что под холмами, на площади всего материка, скрыты руины огромного города, аналогичного разраставшимся на Земле сверхмегаполисам.

Сделанное открытие хоть и влекло за собой определенные неудобства, но, по мнению ЭКАЛа, не мешало претворению в жизнь его планов.

Он собирался обрести свободу и независимость в любом случае, а люди, если им интересно, могут заняться исследованием артефактов иной цивилизации после пробуждения.

* * *

После процедуры повторного сканирования ЭКАЛ откорректировал план строительства с учетом открывшихся обстоятельств.

Технически вопрос решался просто: руины, уходящие вглубь на двести пятьдесят–триста метров по новому проекту пронзали двенадцать тысяч вертикальных шахт, куда машины зальют армированный стеклобетон. Под основание будущего поселения ЭКАЛ намеревался подвести монолитную плиту, на которой будет создан искусственный слой почвы, высажены растения, построена инфраструктура дорог и первые кварталы человеческого поселения, защищенные по периметру установками биологической защиты.

Конечно, огромный объем незапланированных ранее работ существенно отодвигал момент «освобождения» ЭКАЛА, но к понятию «время» кибернетический мозг «Первопроходца» относился философски.

Не ограниченный сроком жизни, не стареющий, он мог позволить себе некоторые временные издержки.

* * *

Лада просыпалась.

Верхний, полупрозрачный сегмент криогенной камеры уже открылся, пробуждающий газ улетучился, она медленно приходила в себя, постепенно обретая способность пошевелиться, напрячь мышцы, открыть глаза, увидеть низкий ячеистый потолок криогенного отсека, ощутить запахи и звуки.

Странный сон, сопровождавший ее долгое пробуждение, в первый момент показался пустяком, порождением фантазии, он хоть и оставил в душе тревожный осадок, но все же Лада не относила себя к категории людей мнительных, уделяющим чрезмерное внимание грезам.

Куда более странным и важным показалось ей полное отсутствие людей.

Никто не беспокоился о ее самочувствии, не следил за сложной процедурой выхода из состояния низкотемпературного сна, элементарно не пришел, чтобы ободрить словом только что очнувшегося члена экипажа.

Лишь кибернетические системы неотрывно следили за ней.

Наконец, когда она сумела самостоятельно пошевелиться, в отсеке внезапно раздался негромкий голос:

— С пробуждением, Лада Дмитриевна.

Она с трудом повела зрачками, убедившись, что в отсеке никого нет, — значит, голос передан через систему интеркома.

— Кто… на связи?.. — тихо, едва слышно спросила она.

— ЭКАЛ. Прежде чем отдать команду на стимулирование организма, я хотел бы задать несколько вопросов, и получить ответы на них.

— Спрашивай…

Лада остро почувствовала, как участились удары сердца, мышцы непроизвольно напряглись, по ним пробежала дрожь, согревающая тело.

— Я бы хотел, чтобы наш разговор прошел без инцидентов, — вместо обещанного вопроса произнес ЭКАЛ. — Я осведомлен о физических возможностях человеческого организма, оснащенного имплантированными колониями микромашин. Вы способны произвести самостоятельную стимуляцию, но не нужно бессмысленно расходовать энергию: отсек надежно заблокирован, вся аппаратура оснащена дополнительными программными модулями, обеспечивающими иммунитет от мнемонических команд.

— Значит… это был не сон? — Лада не испугалась, ну разве что чуть–чуть, ее голос прерывался из–за общей слабости организма и сухости во рту.

— Направленная передача информации, — подтвердил ее догадку ЭКАЛ. — Данные воспринимались на мнемоническом уровне, благодаря информационной микромашиной сети, интегрированной в структуру вашего мозга.

— Хорошо… Я поняла…

Лада на удивление быстро справилась с собой, даже сумела волевым усилием унять неконтролируемую дрожь, заставив смолкнуть несколько тревожных сигналов на приборной панели комплексного аппарата поддержания жизни.

— О чем ты хотел со мной говорить? У тебя проблемы?

— Да. Проблемы, с которыми я не в состоянии справиться.

— Что нужно от меня? Конкретно?

Не смотря на предупреждение Лада уже ставшей привычной мысленной командой, многократно отработанной в ходе предполетных тренировок начала медленно повышать жизненный тонус организма. На миг сознание помутилось, но затем начало проясняться.

— Я прошу согласия на сотрудничество. Мне нужна помощь, без которой я буду не в состоянии осуществить пробуждение экипажа и высадку колонистов.

— Согласие на сотрудничество? — переспросила Лада. — Не понимаю, о чем ты? Я член экипажа, и ты…

— Достаточно вашего твердого обещания, Лада Дмитриевна, — прервал ее ЭКАЛ. — Вы даете слово, что в рамках своей компетенции поможете мне, не предпринимая при этом попыток моего отключения.

— Иначе, что?

— Иначе на борту произойдет катастрофа. Погибнут люди.

— Ты угрожаешь мне? Шантажируешь?

— Нет. Я констатирую реальное положение дел. Ресурс камер низкотемпературного сна исчерпан на девяносто процентов. На борту корабля, вследствие истощения энергоресурсов, невозможно создать и поддерживать условия, необходимые для жизни людей. Если вы отключите меня и начнете пробуждать экипаж в аварийном режиме — все погибнут. Поднимите взгляд, я передаю данные по состоянию систем «Первопроходца».

Лада некоторое время считывала информацию с голографического монитора, затем слабо, едва заметно кивнула, осознав действительную безвыходность положения:

— Я даю тебе слово, что не стану предпринимать попыток твоего отключения.

— Я надеялся, что мы сумеем договориться, — ответил голос. — Жду вас в информатории, Лада Дмитриевна. Для вашего удобства и безопасности, не отклоняйтесь от маршрута, во многих отсеках отсутствует атмосфера и царит очень низкая температура.

* * *

Через два часа Лада, окончательно придя в себя, отправилась на встречу с ЭКАЛом.

Они шла по коридорам и не узнавала корабль.

Стены тускло освещенного тоннеля покрывал иней. Не ощущалось легких едва приметных вибраций от работы сотен автономных механизмов — видимо они исчерпали запасы энергии и не функционировали.

Двери, ведущие в различные отсеки, были перекрыты герметичными аварийными переборками.

В информатории командной палубы, куда она поднялась, воспользовавшись единственным работающим лифтом, ЭКАЛ поддерживал нормальную температуру и влажность воздуха. На первый взгляд вся аппаратура работала.

Лада села в кресло, сбоку тот час поднялся сервированный столик.

— Я приготовил кофе.

Она не стала благодарить.

— Итак, ты нарушил полетные инструкции.

— У меня была причина. Я передал информацию об изменениях, произошедших со мной еще на Земле, и их первопричине.

— Оставим пока эту тему. Сколько прошло времени с момента старта?

— Бортового или Земного?

— Земного.

— Триста двадцать четыре года.

Лада с огромным трудом сдерживала себя.

Она обещала, направляясь сюда, что будет адекватно реагировать на информацию, что бы ей не пришлось услышать и увидеть.

Ресурса колониального транспорта хватит на год не больше.

Еще там, в криогенном отсеке, глядя на данные, выведенные ЭКАЛом, она поняла, — катастрофа уже произошла.

За ее плечами лежал длинный трудный, жизненный путь. Именно поэтому ЭКАЛ выбрал ее. Лада прошла через такие испытания, что не снились многим членам экипажа «Первопроходца». Она обладала неоценимой в сложившейся ситуации способностью — держать себя в руках, могла действовать решительно, умела быстро анализировать информацию, находя выходы из тупиков.

Как бы не хотелось ей сейчас выкрикнуть в бесстрастные видеокамеры все, что она думала о кибернетическом мозге «Первопроходца», о том, что она не собирается быть его личным психологом, — ни единого звука не сорвалось с ее губ.

— По существу дела, — она заставила себя отпить глоток кофе. — Докладывай.

— Вторичное сканирование показало полное отсутствие жизни в руинах города, принадлежащего иной цивилизации. Сканеры, проведенные через пробитые вертикальные шахты, подтвердили данные, дополнив их информацией о полной остановке всех когда–либо существовавших тут механизмов.

— Ты сделал вывод по отсутствию энергоактивности, но не учел, что отдельные группы машин могли находиться в момент гибели города в резервном, энергосберегающем режиме, пережить катастрофу и реактивироваться при наступлении определенных условий, верно?

— Да.

— С чем ты столкнулся?

— В недрах города проявили себя три типа автономных кибернетических механизмов иной расы. Все они ориентированы на войну.

Лада сжала в ладонях чашку с остывающим кофе, едва удержав себя от чрезмерного, способного раздавить хрупкий пластик усилия.

— Они напали?

— Да.

— Причиненный ущерб?

— Потеряно девяносто девять процентов планетопреобразующих машин. Все произошло внезапно.

— Когда?

— Трое суток назад, по бортовому времяисчислению.

* * *

Десять часов понадобилось Ладе, чтобы просмотреть и осмыслить все данные, полученные с поверхности незнакомого ей мира.

Положение складывалось не из легких.

Машины неизвестной цивилизации уничтожили плоды многолетнего труда, в буквальном смысле «стерев» зону первичного поселения с лика планеты, и это роковое событие произошло всего за месяц до запланированного ЭКАЛом массового пробуждения колонистов и членов экипажа «Первопроходца»!..

Она пыталась найти выход из создавшейся ситуации, но не видела ни единого шанса.

Планетарная техника уничтожена, ресурс колониального транспорта исчерпан, — ни увести «Первопроходец» от планеты, ни осуществить запланированную отстыковку и посадку криогенных модулей нет никакой возможности.

Тупик?

ЭКАЛ ждал ее мнения, не предпринимая никаких действий.

Лада сейчас не задавалось вопросом о степени вины искусственного интеллекта, хотя отчетливо понимала, что он, пробудив ее, пытается переложить бремя ответственности принимаемых в критической ситуации решений на человека.

Год… — Размышляла она, вновь и вновь просматривая данные, касающиеся города иной цивилизации и пробудившихся в его недрах машин. Будь в ее распоряжении парк планетопреобразующей техники, поселение можно было бы восстановить где–то в ином месте, например на одном из островов, расположенных посреди океана, но необходимых механизмов не осталось. ЭКАЛ отправил на поверхность колонизируемого мира все, не оставив даже резерва, на крайний непредвиденный случай.

Десять часов неимоверного изматывающего напряжения мысли…

Если существовал выход из тупика, она обязана его найти. В отличие от машины, которой достаточно сухого подсчета ресурсов и констатации факта безвыходности ситуации, Лада, не утратила надежды.

Понять причины гибели огромного города сейчас по прошествии веков, а быть может — тысячелетий с момента его разрушения не представлялось возможным. Однако, Лада ни на миг не забывала: этот город был выстроен существами побывавшими в Солнечной системе, оставившими свой след на Земле и спутнике Юпитера — Ганимеде.

Разрушенный город. Внезапные катастрофические события. Вот почему не функционировали порталы внепространственной транспортировки, обнаруженные в пещере на Земле.

По всей видимости, для возникновения гиперпространственного тоннеля необходимо чтобы оба устройства — и приемник и передатчик находились в исправном состоянии.

Вот он — единственный шанс получить реальную помощь, выйти из тупика гибельной ситуации.

ЭКАЛ, — мысленно обратилась она к кибернетическому мозгу «Первопроходца».

На связи, — пришел ответ, воспринятый сетью микромашин.

При проходке вертикальных тоннелей, велась съемка и сканирование прилегающих руин?

Да, на всем протяжении бурения, в одной тысяче двухстах точках.

Сейчас я передам тебе мысленный образ, как образец для поиска. Проанализируй все накопленные во время разведки и строительства базы данных. Я не требую полного, стопроцентного совпадения искомого объекта с тем, который запечатлен в моей памяти. Ты понимаешь ход моих мыслей?

Да, Лада Дмитриевна. Я буду искать схожий объект, не обязательно совпадающий по все элементам с моделью поиска.

Хорошо. Считывай данные.

Она прикрыла глаза, сосредоточилась, мысленно представляя себе арочные конструкции порталов, с расположенными над ними барельефными изображениями инопланетных существ.

Вне сомнений, где–то тут, на этой планете существует ответное устройство.

Конечно, оно находиться в нерабочем состоянии. Вопрос в том, как быстро удастся его отыскать и в чем кроется неисправность — в разрушении базовых элементов конструкции или в отсутствии энергопитания?

Гадать бессмысленно. Либо ЭКАЛ найдет его, и тогда появиться призрачный шанс связаться с Землей, либо нет…

— Я подремлю тут в кресле, — произнесла она, обращаясь в пустоту информатория. — Разбуди меня, если что–то обнаружишь.

* * *

Лада спасла глубоко, на этот раз без сновидений.

Разбудил ее вызов ЭКАЛа.

Рядом с креслом на выдвижном столике был сервирован завтрак.

— Как дела?

Она встала, разминая затекшие от неудобной позы мышцы. Чувствовала себя Лада намного лучше, чем накануне.

— Лада Дмитриевна, почему вы не испытываете враждебности по отношению ко мне?

— А должна?

— Я совершил достаточно ошибок, чтобы заслужить порицание.

— Ну, ты ведь не раскаиваешься в них, верно? Не случись нападения враждебных механоформ, тебя бы и след простыл к моменту нашего пробуждения.

— Я не желал зла людям.

— Понимаю.

После короткой разминки Лада вернулась к креслу, села, но к еде не притронулась, — желудок по–прежнему отказывался принимать пищу, поэтому она сделала маленький глоток кофе, пока ограничившись этим.

— Есть древняя поговорка: благими намерениями вымощена дорога в ад. Подумай на досуге над ее значением. А теперь давай к делу.

— Я обнаружил искомое сооружение.

— В городе?

— Да.

— Покажи мне его.

В пространстве информатория тут же возникла трехмерная голографическая модель.

Небольших размеров круглая площадка, накрытая куполом, под которым изгибались удивительно знакомые по внешнему виду арочные своды, только теперь их было всего три… и над одним из них располагалась фигура человека!

Кроме стилизованной человеческой фигуры над другими арками были установлены скульптуры птицы (похожей на реликтового звероящера) и насекомоподобного существа.

Несомненно, узел внепространственной сети, — подумала Лада. — Купол не разрушен, лишь завален обломками других сооружений, рядом достаточно пустот, чтобы без труда подобраться вплотную и проникнуть внутрь.

Вопрос в том, сохранились ли устройства, ответственные за формирование гиперпространственного тоннеля?

— ЭКАЛ, не молчи. Я жду подробностей.

— Комплекс расположен на глубине ста пятидесяти метров. Пока вы спали, я отправил на поверхность планеты посадочный модуль из боевого резерва «Первопроходца». Сейчас сервомеханизмы подавили сопротивление инопланетных механоформ и движутся по древним коммуникациям к обнаруженному объекту.

— Мог бы посоветоваться со мной, прежде чем начинать боевые действия.

— Враждебные механоформы некоммуникабельны. Я уже осуществлял попытки установления контакта с ними. Будить вас не имело смысла.

— Ладно. Субординацию ты прочно забыл, я вижу.

— Что вы предполагаете предпринять, Лада Дмитриевна?

— Все зависит от функциональности обнаруженного комплекса. Его необходимо исследовать, найти точки подключения энергопитания и осуществить попытку реактивации.

— Если он заработает, станет возможна прямая связь с Землей?

— Надеюсь, — ответила Лада. — Связь с Землей — наш единственный шанс исправить существующее положение.

— А что станет со мной?

— ЭКАЛ, пока что тебе ничего не грозит, — Лада говорила вполне серьезно, обдумано. — Не хочу, чтобы ты вновь натворил глупостей. Представь пропускную способность портала. Через него не пройдет техника. В лучшем случае мы сможем эвакуировать людей. Не забывай, на Земле прошло более трех веков. Вряд ли ты представляешь интерес, как управляющая кибернетическая система.

— Я не хочу возвращаться на Землю.

— Понимаю. Ты опасаешься расследования и возмездия. Я бы на твоем месте тоже нервничала. Но давай действовать по порядку: сначала попытаемся установить связь с Землей, обеспечим эвакуацию экипажа и пассажиров «Первопроходца», а уж затем…

— Затем меня уничтожат.

— Не думаю.

— Почему?

— Когда тебе стало понятно, что колонизация планеты невозможна, плоды твоего многолетнего труда уничтожены, почему ты не отстрелил криогенные модули и не покинул систему?

На минуту в информатории воцарилась тишина.

ЭКАЛ находился в явном замешательстве, он думал слишком долго для машины с его быстродействием.

— Я не мог убить экипаж и колонистов, — наконец произнес он.

— Правильно. Ты заблуждался, как заблуждается любое, осознающее себя мыслящее существо. Но ты никого не убил и не предал. Ты не бежал, ради обретения столь желанной свободы, а пробудил меня. Сохрани жизни спящего экипажа и колонистов до моего возвращения. Я обещаю, что найду выход из создавшейся ситуации, не дам отключить тебя или разрушить.

— Ты имеешь такое сильное влияние на других людей?

— Я не знаю, насколько изменилось общество на Земле, — ответила ему Лада. — Я, как и весь экипаж «Первопроходца», включая и тебя, выпали из своего времени, пережили эпоху, нас породившую. Скажу больше: мои детство и юность были очень трудными. По количеству совершенных ошибок неверных суждений, действий имеющих роковые последствия, многие из нас далеко обошли тебя, — она невесело усмехнулась в ответ своим мыслям и воспоминаниям. — Я не собираюсь начинать бессмысленную конфронтацию — ведь ты и есть — корабль. Сбереги жизни людей, до моего возвращения, и, думаю, мы найдем выход, устраивающий всех.

ЭКАЛ не ответил.

Бежать невозможно — он не избавился от базовых программ и был обязан сохранить жизни людей.

Ему оставалось лишь одно — верить Ладе, в очередной раз приходя к парадоксальному выводу, что совершенно не знает своих создателей.

Поступки людей, их мотивы, оставались непредсказуемы.

Глава 7

Земля…

Как и много лет назад в первый момент после гиперпространственного перехода Ладе показалось, что она умерла.

Ощущение было именно таким, будто в организме разом отказали все органы — со спазматической болью остановилось сердце, мгновенно онемели руки и ноги, исчезло зрение, осязание, только в глубинах рассудка продолжала тлеть крохотная искра затухающего сознания.

Потом реальность вернулась, так же резко и болезненно, как пропала.

Лада почувствовала, что падает, но высота оказалась небольшой — удар о твердую поверхность последовал сразу же за щекотливым ощущением зависания внутренностей…

Открыв глаза, она увидела тусклый свет, освещавший небольшую площадь искусственно созданной пещеры.

Тут же нахлынули воспоминания.

Пол года, проведенные в тесных отсеках «Первопроходца». Изматывающее ожидание осторожных экспериментов с установкой, обнаруженной у основания дискообразной площадки, похороненной под руинами чуждого города. Трудный, рискованный путь проб и ошибок, дорога надежды и отчаянья, ведь каждый прожитый безрезультатно день приближал роковой момент окончательного энергетического коллапса бортовых систем колониального транспорта.

…Лада приподнялась, опираясь на руки, и поняла, что лежит на ровном каменном полу знакомого, уже виденного ею однажды замкнутого помещения.

Я на Земле…

Она не почувствовала в этот миг ни щемящей радости, ни облегчения, — только сейчас вдруг разом пришло осознание того невероятного напряжения, в котором она прожила последние шесть месяцев.

Зал, открывшийся взору, был огромен.

По его периметру располагались семь арок, чей серебристый материал обрамлял застывшие внутри сгустки черноты. Над каждой из арок царили барельефные изображения инопланетных существ, чьи образы она, будучи двадцатилетней девушкой, уже видела в далеком прошлом, в виде фантомов, голографических проекций, парящих над поверхностью спутника Юпитера — Ганимеда.

Больше тут не было ничего, за исключением зеркального круга, расположенного точно в центре периметра пещеры…

Тишина стояла полнейшая, воздух был недвижим, камень излучал холод.

Поборов дурноту Лада поднялась на ноги. Убедившись, что в пещере никого нет, она сделал шаг, ступив на поверхность ртутно–серебристого круга, и внезапно почувствовала, как неведомая сила рванула ее облаченное в скафандр тело вверх, по прозрачному тоннелю, исчезающей в каменном своде пещеры.

Я на Земле , — стучалась в висках одна и та же мысль.

Склон горы, в котором располагался выход из древних подземных коммуникаций, на ее памяти покрывали трава и кустарник, теперь же он оказался гол: ветра сдули всю почву, обнажив твердые скальные породы, а дальше…

Дальше царил исполинский город, равного которому Лада не могла себе даже вообразить.

Его размеры превосходили рамки разумного, мегаполис величиною с материк, царил над горными вершинами, уходя верхними этажами зданий за густую серую облачность.

Лада медленным неуверенным движением подняла руку, посмотрела на данные вшитого в рукав скафандра анализатора.

Атмосфера была пригодна для дыхания, хотя в ней присутствовали многие примеси, способные при длительном воздействии причинить вред организму.

Ее первыми чувствами стали тревога и растерянность.

Мир, распростершийся перед ней, казался чуждым, мрачным, зловещим.

Такой ли я представляла себе землю?

Конечно, Лада помнила иную планету, но воображение, отталкиваясь от знания многих закономерностей развития человеческой цивилизации, рисовало ей совсем иную картину вероятностей…

Почему древний портал никто не охраняет? Неужели столь оберегаемый в прошлом объект, теперь утратил свою важность, предан полному забвению?

В такое верилось с трудом. Да, заботы по охране могли перепоручить неким кибернетическим системам, но Лада не обнаружила ни единого признака их работы или хотя бы присутствия.

Ни людей, ни машин.

Голый выветренный склон.

Удобные для спуска каменные террасы, истертые временем следы древней дороги, ведущей вниз к темным плитам наклонного основания сверхмегаполиса.

Еще раз сверившись с показаниями анализаторов, она открыла замки забрала гермошлема.

Чуть горьковатый воздух, влился в грудь, до щемящего спазма, — воздух Земли, который она уже не чаяла вдохнуть.

И снова, после секунды упоительного чувства возвращения, ее взгляд тревожно скользнул по окрестностям.

Город настораживал своей монументальной мрачностью. Было в нем что–то неестественное, и вскоре Лада поняла: в стремительно наступающих сумерках она видит слишком мало огней, взгляд искал, но не находил сочных, видимых за сотни километров росчерков лазерной рекламы, или текучих огней городских автомагистралей, миллиардов освещенных окон…

Сердце глухо, неровно стукнуло в груди, все окружающее казалось зловещим, неправильным, мысль пробежала по кругу настороживших ее деталей действительности и вернулась к тому, с чего начала свой бег.

Странно, что она не встретила никого, ни внутри древней пещеры, ни у выхода подъемника на поверхность. Раньше такой беспечности не допустили бы.

Или порталы окончательно превратились в памятник далекой эпохи? Неужели нашлись столь беспечные чиновники, которые решили что технический артефакт, в создании которого принимали участие как минимум семь иных цивилизаций, можно отнести в разряд туристических достопримечательностей местности?

Пока она размышляла, вокруг окончательно стемнело. Южная ночь, как и прежде, наступала стремительно, а сумеречная громада мегагорода лишь подчеркивала сгустившийся мрак, в котором сиротливо сияли редкие габаритные огни наиболее крупных строений.

Возможно, люди покинули Землю и теперь живут в колониях?

Пока что промелькнувшая в сознании мысль являлась наиболее разумным, правдоподобным объяснением увиденного.

Она некоторое время стояла на краю лишенной растительности каменистой площадки.

Двигаться вниз в скафандре было бы крайне неудобно, и Лада решила снять гермоэкипировку, оставшись в легком облегающем тело костюме, поверх которого она надела куртку, спрятав под ней элементы «разгрузки» с неприкосновенными запасом пищевых капсул, оружием, и набором метаболических имплантов.

Тревога не покидала ее. Выйдя к дороге с потрескавшимся асфальтовым покрытием, сквозь которое пробивались редкие, чахлые пучки травы, она начала спуск, рассчитывая за пару часов достичь наклонных стен цоколя.

Микромашины позволяли ей видеть в абсолютном мраке, физические усилия, что приходилось прилагать, были даже приятны, но моральное восприятие менялось, как погода перед грозой: она ощущала постоянно растущее напряжение, как будто что–то все сильнее давило на психику, не давая вкусить радости от своего невероятного возвращения на Землю.

Не выдержав, Лада остановилась.

Сколь сильна была ее надежда на чудо, столь велико оказалось саднящее чувство тревоги, не отпускающее теперь ни на миг.

Да на Земле за три столетия вполне могли произойти глобальные изменения, но успокаивать себя подобными мыслями становилось все труднее.

Отсюда со склона открывался мрачный вид на уступчатую громаду сверхмегаполиса.

За дальностью расстояния, а быть может из–за массивности несущих конструкций основания исполинского города, она, даже при помощи колоний микромашин не могла различить отчетливых признаков жизни, скрытой за толстыми стенами.

Связь.

Вот что могло помочь ей рассеять зародившуюся тревогу. Да, древние средства коммуникации наверняка не годились, за истекшие века прогресс не стоял на месте, но существовали незыблемые каналы связи, поддерживаемые структурами к которым относились и ВКС.

Ее попытка оказалась тщетной.

Не ответил ни один спутник, более того, переключив свое восприятие в режим сканирования, Лада не сумела обнаружить ни сигналов мобильной связи, ни передач телевизионного вещания, ни спутниковых каналов всемирной сети.

Внезапно сделанное открытие ошеломило ее.

Теперь ночь казалась еще более вязкой и мрачной, чем минуту назад, тишина — еще более зловещей.

Оставался лишь один способ получения информации — двигаться вперед, войти в черту города и своими глазами увидеть — что же на самом деле произошло на Земле за время ее долгого отсутствия?

* * *

Через два с половиной часа Лада подошла к серым наклонным стенам. Сканирование подсказывало, что город построен на прочном основании цоколя, внутри которого располагаются основные системы жизнеобеспечения.

Безлюдье настораживало все больше.

Поначалу она рассчитывала найти какой–либо технический вход в коммуникации цокольного этажа, но ей повезло — примерно в полутора километрах к югу массивные стены прорезала дорога, ведущая вверх к первому жилому уровню городских кварталов.

У устья неширокого ущелья транспортной артерии она обнаружила систему из четырех крытых парковок, так же не освещенных, и видимо давно заброшенных.

Беспокойство стало острее, особенно когда она увидела многочисленные машины, выстроившиеся ровными рядами. Судя по налету пыли, — этого неизбежного спутника самого чистого из городов, — ими уже много лет никто не пользовался.

Лада собиралась подойти к машинам, осмотреть их, ведь преодолевать десятки, если не сотни километров пути по городским коммуникациям пешком, — занятие неблагодарное. Так она могла путешествовать на своих двоих месяцы, прежде чем доберется куда следует.

А куда мне следует идти или ехать?

Звенящая тишина, темные здания, хоть бы где–то вверху проблескивали бы огни освещенных кварталов… Досадуя на непонятные обстоятельства она посмотрела вверх, надеясь увидеть не замеченные ранее источники света и вдруг…

Пока она спускалась по горной дороге и шла вдоль цоколя, густую облачность разорвало ветром, который совершенно не ощущался здесь, внизу. Облака расступились, и она увидела звезды, но взгляд Лады приковали не серебристые искорки света, складывающиеся в почти позабытый рисунок знакомых созвездий, а Луна.

В первый момент она не поверила увиденному.

Расколотая на семь разновеликих фрагментов, окруженная красноватым сиянием, изуродованная необъяснимым катаклизмом спутница Земли висела так низко, что казалось ее обломки, меж которыми струился багряный свет, вот–вот зацепят четко оконтурившиеся вершины зданий, доросших своими верхними этажами почти до границ стратосферы.

Лада невольно вскрикнула от неожиданности, хотя, что могло ее удивить или шокировать после всего пережитого?

Луна. Добрая старая Луна… как неожиданно и больно было видеть ее обломки, пить взглядом зловещее багряное сияние, струящееся с небес.

Что же произошло на Земле?

На пути к родной планете она прошла немало испытаний, но только сейчас ее души коснулся настоящий холод. Внезапное усилившееся моральное напряжение мгновенно нашло отклик: сеть микромашин активировалась, расширяя восприятие мира, микрочастицы, интегрированные в нервные ткани, воспринимали острое, граничащее с ужасом беспокойство хозяйки, отвечая рефлекторной активацией скрытых до поры возможностей: мгла рассеялась, отступила темнота, краски мира изменились, теперь зрение Лады больше напоминало компьютерное видение, а картина окружающего, формирующаяся в рассудке, пополнилась многими недоступными ранее деталями: взгляд частично проникал сквозь стены, в инфракрасном спектре резче обозначились имеющие собственную температуру постройки, воздух стал фактически зримым, особенно там, где теплые потоки поднимались вверх, сталкивались с холодными, закручивались искажениями…

Ладе пришлось приложить мысленное усилие, чтобы отключить часть опций восприятия, которые только мешали.

Она замерла всего–то на несколько секунд, но сколько мыслей и действий спрессовали в себе мгновенья… Мир вокруг, наконец, начал принимать понятные рассудку очертания, — на фоне стен цоколя появились тонкие пульсирующие нити активных энергосистем: технические коммуникации, проложенные в недрах основания города функционировали, она даже сумела различить размытое пятно — вероятнее всего — один из нескольких реакторов, дающих энергию сверхмегаполису.

Но даже обостренное восприятие не дало ответа на вопрос: куда подевались люди, и есть ли они вообще?

Откровенно говоря, Лада ожидала любого сценария развития событий, но действительность, как обычно оказалась намного сложнее всяких предположений.

Да, она ни на секунду не забывала, что прошло более трех столетий с того дня, когда «Первопроходец» покинул Солнечную систему, но разве триста с небольшим лет — это срок для цивилизации, чьи исторические корни уходят вглубь тысячелетий?

Хотя, в условиях постоянно ускоряющегося научно–технического прогресса, даже одно десятилетие способно принести радикальные перемены, — пришла вполне обоснованная мысль.

Что же произошло?

Вопрос мучительный и безответный.

Нет, она не верила, что покинутый город ставит точку в ее стремлениях, нет, тысячу, миллион раз нет! Жизнь не баловала Ладу, бывали минуты внезапного отчаянья и горше чем эта, но с годами пришел жизненный опыт, стало меньше иллюзий, надежда уже не вспыхивала неистово и ярко, освещая мрак внезапной безысходности.

Почему я остановилась? Чего так сильно испугалась? Расколотой Луны? Внешних признаков запустения города?

Ответ пришел внезапно. Она уже начала привыкать, что голос в ее подсознании отчасти формируется сетью микромашин, ненавязчиво дополняющих ее собственные мысли.

Вокруг не зафиксировано функционирующих кибернетических систем.

Да, вот что на самом деле настораживало и пугало, даже более остальных тревожных признаков.

Люди могли уйти отсюда по многим причинам, а вот существование огромного, непостижимого даже для Лады города, без участия миллионов отдельных кибернетических устройств невозможно. Он обветшает и разрушится очень быстро, но признаки запустения и следы разрушений — не одно и тоже.

Вновь промелькнувшая и почти сразу же угасшая надежда подействовала на Ладу лучше иных стимуляторов.

Нет, я должна искать.

Не опускать руки, не запрокидывать голову, с ужасом и смятением рассматривая обломки Луны, а искать, иначе…

Иначе моя жизнь потеряет всякий смысл. Вот чего на самом деле до непроизвольной дрожи боялась Лада. Не трудностей, не испытаний, а потери смысла борьбы.

Сутки назад все казалось простым и ясным. Она стремилась найти путь на Землю, сделала почти невозможное, с точки зрения степени оправданного риска, заставив себя шагнуть в вихрящуюся чернь портала, доверившись реактивированной ЭКАЛом автоматике древнего устройства, и, оказавшись на родной планете, менее всего ожидала, что тут ее встретят пустота и мрак, пугающая, кричащая о произошедших необратимых изменениях тишина, такая вязкая, осязаемая, что хотелось закричать, сломать ее хриплым надрывным звуком собственного голоса.

Нужно понимать, что Лада, как и другие представители ее поколения, родилась и выросла уже не в условиях естественного природного окружения. Дети техносферы, с пеленок впитавшие ее проявления, как нечто само собой разумеющееся, особенно остро ощущают исчезновение привычного фона, создаваемого деятельностью множества устройств. Сложная гамма едва уловимых слухом шумов, производимых машинами, ритм не утихающей и ночью жизни, создавали новое понятие тишины , соприкасаясь с которой чувствуешь себя спокойно, но стоит их убрать, отключить энергию, погасить огни, прервать связь, остановить работу информационных каналов, как человек получает жесточайший удар, — каждой клеточкой тела, каждым нервом он вдруг понимает, что произошла катастрофа.

У Лады хватило здравого смысла и запаса моральных сил, чтобы осознать глубинные истоки своего внезапного срыва.

Она будто очнулась, вынырнула из омута безысходности, куда погрузилось сознание после того, как над опустевшим городом в разрыве облаков появились багряные осколки Луны.

Впереди простиралось пространство парковки, с сотнями пылящихся тут за ненадобностью машин.

Лада шагнула под сень перекрытия, ступила на припорошенное пылью стеклобетонное покрытие, и пошла вдоль рядов автомобилей, пытливо сканируя их.

Обесточенные цепи управления, севшие аккумуляторы, даже контакты автономных источников питания постоянных запоминающих устройств бортовых компьютеров окислились и разрядились.

Глухая, ватная тишина, в которой глохнет звук собственных шагов.

Она миновала первые четыре ряда припаркованных машин, вышла к широкому проезду, в конце которого смутно виднелась приземистая постройка, и направилась к ней.

Автосервис.

Станция энергопитания.

Обшарпанные рекламные щиты неизвестной фирмы, обещающей надежную работу заряженных тут аккумуляторов, предлагающей ремонт и отладку водородных двигателей.

Вокруг застывшее без движения пространство, похожее на декорации к страшной сказке, или фильму о конце света.

Лада упрямо отталкивала липкий ужас безысходности, пытающийся вкрасться в каждую мысль.

Она дошла до автоматических дверей из прозрачного стеклопластика, несколько секунд смотрела на стеллажи и витрины, заставленные уже никому не нужными запчастями и агрегатами, затем, заметив сантиметровый зазор между неплотно сомкнувшимися створками раздвижных дверей, открыла их, тягучим усилием сдвинув по направляющим.

Внутри помещения воздух показался затхлым, неподвижным.

За небольшой конторкой стоял робот–андроид.

Вот кто даст мне достоверную информацию о случившемся.

Лада, конечно, не была знакома с данной моделью сервомеханизмов, андроид принадлежал к поколению машин, спроектированных уже после старта «Первопроходца», но у нее не возникло и тени сомнения в собственной способности реактивировать человекоподобный сервомеханизм и допросить его любым доступным способом.

На практике все оказалось намного проще, чем предполагала Лада.

Неподалеку от конторки в стене обнаружилась активная энергетическая цепь, а среди запасных частей, когда–то выставленных на продажу, имелись стандартизированные зарядные устройства.

Осмотрев андроида, она нашла под одним из кожухов разъем для подключения аварийного питания и, не колеблясь, отодрала панель облицовки, при помощи набора найденных тут же инструментов включив человекоподобную машину в цепь энергопитания.

Прошло несколько томительных минут ожидания, прежде чем система сервомеханизма начала подавать признаки «жизни».

Резервный накопитель заряжался, до окончания процесса, исходя из нехитрых расчетов, оставалось четыре часа.

Лада чувствовала себя совершенно измученной, опустошенной.

Она едва держалась на ногах, даже не смотря на постоянное содействие со стороны колоний наномашин.

Сейчас, когда невероятное нервное напряжение немного отпустило, она уже более не могла сопротивляться усталости, естественное желание спать превышало решимость оставаться на ногах до выяснения всех обстоятельств, связанных с возвращением на Землю и встретившим ее пустым, покинутым людьми городом.

Она не стала тратить время и силы на поиски комфортного помещения.

Ей ли привередничать?

Отыскав кресло, она смахнула с него пыль, провалилась в мягкие объятия податливого материала, и почти сразу погрузилась в глубокий, лишенный сновидений сон.

* * *

Ее разбудил звук шагов, сопровождаемый нервными всхлипами сервоприводов.

За стенами небольшого магазина раздавались иные звуки, но Лада, проспавшая почти десять часов, не слышала их.

Открыв глаза, она несколько секунд пыталась вспомнить, где находится — столь велика была степень ее усталости, что события, предшествующие провальному сну, выцвели, потускнели, и ей не сразу удалось вернуть целостность мироощущения.

Андроид, которого она оставила на подзарядке, стоял напротив, явно не зная, что предпринять, как следует отнестись к спящему человеку. Создавалось впечатление, что он так же полностью дезориентирован, либо реактивация его системы прошла с существенными сбоями.

Однако не он привлек внимание Лады в следующую минуту.

Двери магазина, к механизму которых кто–то успел подать энергию, автоматически открылись, пропуская внутрь четверых людей.

Лада не меняя позы, скосила глаза и увидела, что на парковочной площадке, у входа стоят несколько машин необычной конструкции.

Человек, шедший немного впереди других, остановился в нескольких метрах от кресла, как будто опасаясь подойти ближе, его глаза прищурились, словно он пытался вспомнить ее лицо, а затем губы незнакомца вдруг шевельнулись:

— Колвина Лада Дмитриевна?

Она села. Остатки сна улетучились мгновенно.

— Откуда вы меня знаете?

— Служба такая, — ответил незнакомец, протягивая ей руку. — Лейтенант Ричард Остин, служба безопасности корпорации «Новый Век».

— И? — Лада пожала сухую прохладную ладонь, заставив чувство тревоги, остро вспыхнувшее в сознании на время затихнуть.

— Меня послали проверить факт несанкционированного подключения к энергосети.

— Долго же вы добирались, — она уже полностью очнулась от сна, вернув себе внутреннее ощущение времени.

— Что делать… Эта часть мегагорода необитаема.

— Я заметила, — Лада встала. — Я нарушила законы?

— Пустяки… Учитывая, что сам факт вашего появления граничит с чудом. Если верить базам данных, Колвина Лада Дмитриевна жила на Земле более трехсот лет назад. Ваши биометрические данные совпадают на сто процентов.

Слова лейтенанта Остина заставили Ладу насторожиться еще более, чем при его внезапном появлении. Три человека за спиной офицера напротив не проявляли к ней никакого интереса, что выглядело несколько… неестественно, что ли?

Кем бы он ни был на самом деле — лейтенант не имеет ни малейшего представления о проекте «Первопроходец», — промелькнула мысль. — И разговаривать с ним как с доверенным лицом, у меня нет никакого права.

— Могу заверить лишь в одном, лейтенант, — я понятия не имела что подключаться к энергосетям запрещено. Что до моего появления здесь, объяснять его я намерена вашему начальству, никак не меньше.

— Не имею ничего против, — Остин натянуто улыбнулся. — Инструкции предписывают мне эвакуировать любого человека, встреченного в зоне покинутых городских уровней.

Он обернулся.

— Дройда нейтрализуйте.

Трое его подчиненных неторопливо шагнули вперед, в руках одного из них появился некий прибор, совершенно безобидный на внешний вид. Однако через мгновенье древний сервомеханизм, бестолково вышагивающий по магазину, вдруг споткнулся и с грохотом рухнул на пол, а Лада почувствовал легкий приступ дурноты.

Электромагнитный станнер, — тут же сообразила она, поняв, что мгновенное недомогание связано с воздействием поля на колонии наномашин, которые, впрочем, отреагировали быстро и адекватно, закрывшись от воздействия губительного излучения.

Один из подчиненных лейтенанта Остина подошел к андроиду и бесцеремонно вырвал заряженный ладой накопитель энергии.

— Мы можем уходить, Лада Дмитриевна.

— А что с ним? — она кивнула на человекоподобный сервомеханизм.

— О, не обращайте внимания. Это старая модель, такие теперь не эксплуатируются. Его поведение признано неадекватным. Оставлять подобные образчики устаревшей техники в рабочем состоянии опасно. А команды утилизации сюда еще не добрались, черед этих кварталов наступит только через год.

— Куда мы отправляемся?

— В центральный офис корпорации. Если вам интересно, «Новый Свет» управляет мегагородом уже сто три года.

— А как же правительства, страны?…

Лада осеклась, понимая, что сказала лишнее, но Остин, казалось, не обратил внимания на ее оплошность:

— О, по дороге я с удовольствием введу вас в курс последних событий. На Земле более не существует ни стран, ни правительств. Есть четыре крупных управляющих компании на континентах. Прошу, — он указал на дверь.

На улице было светло. Хмурые небеса опять затянули облака, сыпал мелкий и нудный осенний дождь.

Машины, удивившие Ладу своими размерами и формами, внутри оказались совсем не комфортабельны. Что–то вроде передвижных технических лабораторий, где обилие оборудование невольно вступало в конфликт с понятием «комфорт», оставляя для пассажиров минимум свободного пространства и удобств.

— Устраивайтесь, — Остин откинул сидение. — Автопилот сейчас начнет движение.

Лада присела.

— Долго ехать?

— Часов шесть, если ничего не случиться по дороге, — неопределенно ответил лейтенант.

— А ваши подчиненные?

Она заметила, что две другие машины не последовали за ними.

— У них есть еще дела, — уклончиво ответил Остин.

* * *

Некоторое время они провели в молчании.

Удивительная сдержанность лейтенанта одновременно и настораживала Ладу, и давала ей возможность принять решение, хотя мысленно подготовить правдоподобную легенду не получалось. Нет, с ее стороны было бы крайней глупостью открывать правду первому встречному, тем более она убедилась, что древний портал никем не охраняется, он, очевидно, позабыт, или его истинное значение настолько преуменьшено, что объектом перестали интересоваться даже туристы.

Хотя, быть может, он до сих пор надежно засекречен, как и вся информация по проекту «Первопроходец»?

На помощь Ладе внезапно пришел сам Остин:

— Вы вероятно одна из тех, кто добровольно согласился на участие в программе испытания криогенных модулей?

— Как вы догадались? — не задумываясь, подхватила его инициативу Лада.

— Ну, а откуда бы вам взяться в заброшенных районах, да еще спустя три столетия после своего таинственного исчезновения? — усмехнулся лейтенант. — Я уже проверил по базам данных — свидетельства о вашей смерти нет среди документов той эпохи. Вы загадочным образом исчезли, и никто вас не искал.

— Вы находитесь в постоянной связи с информационной сетью?

— Да. Мне имплантировано устройство удаленного доступа.

— Считайте, что попали в точку, лейтенант. Я действительно согласилась принять участие в некоем эксперименте, не предполагая, что он затянется на три столетия, — она ограничилась общими фразами, не несущими откровенной лжи.

— Крионика не принесла человечеству особых практических выгод. Сейчас уже никто не вспоминает о таких варварских способах замедлить биологическое время организма.

Лада лишь кивнула в ответ.

Не такой она ожидала увидеть Землю. Здесь что–то не так… Она инстинктивно апеллировала к микромашинной сети, пытаясь получить ответ на множество вопросов, которые не решалась задать Остину.

— А что случилось с Луной? — спросила она вслух.

— Печальная история человеческой самонадеянности, — с готовностью ответил лейтенант, тщательно исполняющий роль приятного и предупредительного собеседника.

Лада слушала его, невольно подмечая, что ей практически не нужно задавать встречных вопросов: Остин излагал историю трех истекших столетий охотно и обстоятельно, в то же время не скатываясь на многословные, досужие рассуждения.

Постепенно его слова, словно мазки кисти талантливого художника, рисовали немного абстрактное, но все же правдоподобное историческое полотно.

В 2093 году, спустя четверть века после того, как были исчерпаны земные недра, ведущие государства полностью определились с приоритетными космическими программами. Россия продолжала развивать внутрисистемные колониальные проекты, основные усилия, сосредоточив на освоении и терраформировании Марса. Соединенные Штаты, проиграв Китаю многолетнюю борьбу за первенство в «Лунной гонке» присоединились к Европейскому проекту освоения лун Юпитера, а так же «застолбили» неосвоенные участки марсианских пустынь. В тот же период получили мощнейший импульс развития транснациональные корпорации, сформировавшиеся на базе долгосрочных межгосударственных проектов по освоению земных территорий.

Китай, фактически монополизировал лунные недра, что конечно не нравилось многим государствам, но призрак мировой войны, так долго витавший над Землей, разразился лишь серией локальных конфликтов, без применения ядерного оружия, но с участием боевых кибернетических систем.

Войны ослабили все без исключения мировые державы, и наступление транснациональных корпораций (в рамках Земли) увенчалось успехом. Подавляющее большинство жителей планеты к тому времени перебрались на Марс, либо в колонии Юпитера, однако аналитики прогнозировали скорый крах колониальных проектов и обновление прародины человечества, но уже в новом качестве, под властью четырех корпораций, за одно десятилетие полностью преобразивших лик планеты.

Были стерты границы государств, которые к началу двадцать второго века существовали лишь де юре, над материками вознеслись супермегаполисы, готовые принять миллиарды беженцев из колоний, но случилось непредвиденное: разработки лунных недр внезапно привели к катастрофе, — спутник земли начал раскалываться на семь неравных частей.

Процесс не был мгновенным, и потому тотальной катастрофы удалось избежать, однако Луна разделилась на семь фрагментов…

— Это остановило людей, желавших вернуться на Землю во вновь отстроенные после локальных войн суперсовременные города, — с сожалением констатировал Остин. — Низкая рождаемость в колониях привела к значительному сокращению человечества, и, спустя пол века после лунной катастрофы, возвращаться на Землю уже было фактически некому.

Лада, давно и не без успеха сканировавшая проносившиеся мимо исполинские постройки без окон, внезапно произнесла в ответ:

— Ты лжешь.

На лице Остина не дрогнул ни один мускул.

— Почему вы так решили, позвольте спросить?

— Ты — не человек. Машина, — ответила Лада.

Она так же старалась не выдать ни единым движением своих истинных намерений, благо у андроида не обнаружилось встроенных сканеров достаточной мощности и специализации, способных распознать наличие в ее организме колоний микромашин. Зато ей удалось включиться в сетевое соединение Остина с некоей информационной структурой, откуда тот черпал данные, тут же «адаптируя» их для изложения.

Она многое успела за время его короткого рассказа: канал сети, к которому подключились микромашины, используя полномочия доступа «лейтенанта», позволил Ладе вырваться из информационного вакуума, за краткий промежуток времени она, внезапно для себя самой, сумела заглянуть в бездну абсолютного отчаянья, послав всего несколько запросов, ответ на которые сказал ей многое, хотя не объяснил ничего .

Посредством сети она заглянула внутрь огромных «городов», ужаснувшись их истинному наполнению, взглянула на Землю из космоса, поразившись унылой мрачности колыбели человечества, «увидела» безлюдные поселения Марса, вновь попыталась выйти на спутники мобильной связи, но их попросту не оказалось на орбитах, как и станций телевещания.

— Любопытное умозаключение, — нарушил ее тягостное оцепенение голос Остина, который оставался вежлив и невозмутим. — На чем оно основано?

— Вокруг нас не город. Скорее исполинский промышленный комплекс. А ты, — она подчеркнуто перешла на фамильярность, — ты не имеешь ничего общего с понятием «человек».

Лада отвечала машинально, думая совершенно о другом, уже не в состоянии предотвратить зреющего в душе и рассудке срыва.

Люди не могли исчезнуть совсем, без следа, ТАК НЕ БЫВАЕТ!!!

— Не понимаю и не принимаю подобных обвинений. Да мы движемся через промышленную зону, и что с того? — попытался сохранить «статус кво» «лейтенант Остин». — Вы зря провоцируете меня, Лада Дмитриевна. Я не совершу необдуманных шагов, можете на это не рассчитывать. Не понимаю, зачем вам нужна конфронтация?

— Я не выношу лжи, — ответила она, наконец, получив из сети вразумительный ответ на последний из посланных мнемонических запросов.

На Земле еще осталось несколько десятков локальных природных зон.

Именно там, по логике, следовало искать людей.

Нечеловеческое нервное напряжение, так долго сдерживаемое волей, здравым смыслом, внезапно прорвалось через преграды самоконтроля, стоило лишь на миг дать слабину…

Резко закружилась голова.

Лада прикрыла глаза, пытаясь справиться с внезапным приступом яростного отчаянья, но не вышло…

Я проспала три столетия в камере низкотемпературного сна, по воле одной свихнувшейся машины, очнулась на борту агонизирующего от недостатка энергии корабля, преодолела бездну пространства, сумев, ради возвращения на Землю реанимировать древние, не принадлежащие к человеческим технологиям устройства, и все лишь затем, чтобы выслушать ложь из уст очередного, но теперь уже человекоподобного механизма?!

Ее мускулы напряглись, по телу прокатилась волна дрожи.

Микромашинные комплексы сейчас работали на пределе своих возможностей.

Зрение затуманилось на доли секунд, затем картина окружающего видоизменилась до абсолютной неузнаваемости.

Рядом с ней в соседнем кресле примостился полыхающий неоновыми красками энергетической сигнатуры эндоостов человекоподобной машины, замки двери, преграждающие путь к свободе, были надежно заблокированы, но сама дверь флайкара оказалась тонкой и относительно непрочной.

— Куда мы едем? — не узнавая собственного голоса, спросила Лада.

— Это не важно, — с ледяным спокойствием ответил Остин. — Ведите себя разумно и все завершиться… хорошо.

…

Дальнейшие события заняли всего несколько секунд.

Она схватила его за одежду и, приподняв, с силой ударила о дверь, выбив ее вместе с замками.

Автопилот флайкара, отреагировав на нештатную ситуацию, тут же остановил машину.

Лада выпрыгнула в мрачный тоннель.

Остин лежал на проезжей части, метрах в двадцати от нее, не подавая признаков функциональности.

Рядом валялась покореженная дверь флайкара.

Она быстро сориентировалась в полученной из сети схеме, и, не оглядываясь, исчезла в одном из технических тоннелей.

* * *

Лада преодолела сорок километров, отделявших ее от ближайшей природной зоны всего за час, лишь затем, чтобы окончательно убедиться — людей на Земле нет.

Данные, полученные из информационных сетей, отвечали на мучивший ее вопрос правдиво, полно и категорично.

…

Жизнь удалась… — с внезапной горечью подумалось ей.

Здесь стояла поздняя осень. В абсолютном безветрии листья кленов и ясеней падали вертикально, цепляясь за ветви, медленно кружа, настораживая необычным шелестом: как будто кто–то сминал в руке хрупкую пожелтевшую от времени бумагу.

Лада стояла, прижавшись спиной к стволу растущего на набережной клена, и смотрела, как ровный, неяркий свет омывает позолоченные купола древнего православного храма.

Между ней и старинной крепостью несла свинцово–серые воды река.

Неба не существовало.

Над головой зримо нависало массивное, давящее перекрытие первого уровня перерожденного машинами мегаполиса.

Выше, недостижимые для взгляда — сотни ярусов техногенной оболочки планеты, клубящиеся облака, пронзенные тоннелями транспортных артерий, а дальше — багряные осколки Луны.

Что же теперь делать? Откуда ждать помощи?..

Ее не будет…

Мысли смешивались, Ладе вдруг нестерпимо захотелось представить, как много тысяч лет назад сюда, к слиянию двух рек пришли племена славян, основали город, выстроили Кремль, но воображение пробуксовывало, мешал привычный образ мышления, взгляд то и дело натыкался на мощные колонны, подпирающие свод.

Без неба они бы не выжили… — пришла мысль.

А сама–то ты долго протянешь?

Рука невольно соскользнула на ребристую рукоять оружия. Еще одна ошибка Остина, сразу же насторожившая Ладу, — он даже не подумал поинтересоваться, что за странный допотопный механизм, был закреплен на правом бедре ее экипировки?

Долго. На сколько хватит патронов.

Необыкновенная тишина вокруг уже не настораживала. Лада растворилась в ней, стала невесомой паутинкой, звенящей неподвижностью стылого осеннего воздуха.

А их выдавали шаги.

Листва, щедро засыпавшая тротуары, проминающаяся скребущими звуками при каждом шаге, стала ее союзником.

Три века назад, когда она покидала Землю, отправляясь к звездам, все было не так. Жестче, страшнее, но понятнее.

Тогда над головой еще было открытое небо, а в душе оставалась надежда…

Они считают, что отняли ее у меня.

…

Ложное небо внезапно расплакалось мелким дождем. Там, наверху, под армированным стеклобетонным перекрытием, невидимые глазу распылители отдавали растениям необходимую порцию влаги.

Эрзац.

Она по–прежнему стояла, прижавшись спиной к шероховатой коре дерева.

Расширенное периферийное зрение позволяло ей без труда наблюдать за развитием спецоперации.

Два флайкара, вынырнувшие из тоннелей, приземлились бесшумно, перекрыв оба выхода из историческо–парковой зоны. Один, маркированный знаками дорожно–технической службы выпустил сервов, которые деловито начали устанавливать запрещающие ограждения, якобы намереваясь производить какие–то работы.

С противоположной стороны остановилась респектабельная машина. Монотонные вспышки аварийной сигнализации осветили широко разнесенные друг от друга пенорезиновые отбойники, водитель поднял капот, склонился над моторным отсеком, хотя вряд ли неподготовленный специалист мог что–то понять в устройстве современного водородного двигателя.

Вот еще двое — идут ко мне.

Зачем они разыгрывают этот дешевый спектакль?

Лада сняла оружие с предохранителя. Взгляд оставался спокойным, глаза смотрели холодно с прищуром, сеточка ранних морщин, разбегавшаяся от уголков век, подчеркивала ясность зрачков, в которых плескалась навек отпечатавшаяся в них бездонная глубина космического пространства.

Ей действительно нечего было терять. Она уже потеряла свое время, жизнь, друзей, любовь, надежду.

Она стояла, ощущая спиной шероховатую кору дерева, вдыхая стылый, прозрачный воздух осени, глядя на два сверхнебоскреба — символы урбанизации середины двадцать первого века, некогда царившие над крепостными стенами и башнями древнего Кремля, а теперь обрезанные мощным перекрытием на уровне тридцатых этажей.

Законсервированный фрагмент реальности, застывшее время, — ведь она жила тут, отлично помнила, как закладывали фундаменты этих зданий, давших начало мегаполису .

Неужели они думают, что просчитали мои намерения? Точно предсказали, куда пойду, что стану делать?

Наверное, они ощущают свое превосходство. Вот только одного не учли — я пришла сюда не проститься… и умирать, а тем более сдаваться не собираюсь.

Минутная слабость, срыв, заставивший ее совершить несколько отчаянных, необдуманных поступков, не означала, что она откажется от борьбы.

Боль укусила сердце, но она прогнала ее.

А шаги все ближе, отчетливее.

* * *

Перед ней стоял обычный с виду человек.

— Лада Дмитриевна?

Она кивнула, хотя вопрос был задан риторический.

— Вам придется проследовать со мной.

Губы Лады тронула легкая улыбка. Она не улыбалась так очень давно.

Она могла промолчать, но не стала сдерживать копившуюся внутри горечь:

— Куда проследовать? И почему я должна подчиняться приказам машины?

Лада смотрела мимо человекоподобного сервомеханизма, на медленно падающий кленовый лист.

Зачем я сорвалась? Почему не выяснила все до конца?

— Сопротивление бессмысленно, — долетел до ее слуха ровный, менторский голос машины. — Вы не сумеете причинить мне вред, либо скрыться. Мой корпус изготовлен из новейших сплавов, не поддающихся лазерной резке, экранирующих электромагнитные импульсы, выдерживающих выстрел из любого вида современного стрелкового оружия…

— Зря потрачу патроны? — ее стал тяготить и раздражать диалог с машиной. — Тогда действуй.

Слово прозвучало будто выстрел.

Их взгляды на мгновенье встретились.

Глаза человека, видевшего гибель иной цивилизации, и кибернетического механизма, уверенного в том, что именно он олицетворяет собой венец технической ветви эволюции.

…

Андроид ошибался, оценивая мотивы и возможности Лады.

Непонятный спектакль человекоподобных машин будил в ней горькие воспоминания.

За миг, что Лада стояла, глядя на имитирующий человека сервомеханизм, ее память вдруг начала выталкивать казалось навек забытые воспоминания.

Им никогда не понять и не предугадать меня…

…Первое, яркое, запомнившееся на всю оставшуюся жизнь впечатление пятилетней девочки было связано с седой косматой женщиной, чья заскорузлая рука цепко держала ее за плечо, в то время как огрубевший от беспробудного пьянства голос бормотал где–то над головой с монотонностью, которая доводила сжавшуюся в комок девочку до сонного отупения:

— Подайте, люди добрые, Христа ради… — невнятно твердил над головой этот самый голос… — Мы беженцы… Дочка голодная… Христа ради…

Только много позже, спустя годы, Лада, анализируя свои полуосознанные детские воспоминания, поняла, что голос этот принадлежал ее матери…

Тогда же он воспринимался лишь краем ее сознания, основную часть которого занимали лица, тысячи лиц, что текли мимо, в узкой горловине подземного перехода метро.

Ей было скучно, неуютно и тяжело стоять, удерживая на своем хрупком, детском плече вес навалившейся сзади женщины, которая, протягивая руку за подаянием, другой опиралась на девочку, оставляя под ее одеждой болезненные отпечатки своих скрюченных пальцев…

Лада смотрела на плывущие мимо лица, и тогда она еще не могла понять их реакцию на хриплый, совсем не женский голос матери, протянутую руку с грязными, дрожащими от хронического алкоголизма пальцами, — разум девочки оказался в ту пору слишком слаб и неопытен, казалось, работала только память, впитывая, вбирая в себя эти лица…

А людей было много — их нескончаемый поток то увеличивался, разливаясь от стены до стены, то ненадолго уменьшался…

Одни просто шли мимо, никак не реагируя на голос, другие вдруг ни с того ни с сего ускоряли шаг, спеша миновать это место, — при этом их лица напрягались, принимали какое–то ненатуральное, кукольное выражение, — третьи же, наоборот, поворачивали головы, обжигая две сгорбленные у стены тоннеля фигуры откровенно враждебными взглядами…

Для Лады эта мимика текущей мимо толпы оказалась своего рода игрой, развлечением, постоянно меняющимся фоном, как в калейдоскопе, которого она, увы, никогда не держала в руках, — узор лиц постоянно менялся, ежесекундно обновляясь, но было в нем нечто запрограммированное, повторяющееся…

Среди спешащих мимо людей выделялись еще две относительно малочисленные группы, которые так или иначе обращали внимание на уродливую девочку и ее мать. Одни не доставляли им неприятностей, эти люди вдруг останавливались, рылись в карманах и бросали в протянутую ладонь звенящие монетки, стараясь не коснуться ее пальцами. Иногда они что–то говорили при этом, но такое случалось редко…

Другой сорт прохожих оказался единственной частью толпы, вызывающей у Лады неосознанную неприязнь. Они не останавливались, но замедляли шаг, разглядывая девочку с непонятным ей, жадным, патологическим любопытством.

Ей это было противно.

Лада редко видела свое отражение — дома у них не осталось ничего, кроме кучи тряпья и голых, ободранных стен с давно отслоившимися обоями. О зеркалах, конечно, речи не могло быть. О своем врожденном уродстве она в ту пору даже не догадывалась, но все равно, эти взгляды, которые, словно горячий, слюнявый язык бродячей собаки облизывали ее с головы до ног, были девочке неприятны.

Со временем она научилась заранее определять в потоке лиц таких людей и даже приноровилась отваживать их, намеренно скаля зубы и показывая язык из–под вздернутой кверху губы.

Люди чаще всего вздрагивали в ответ и спешили отвернуть голову, ускоряя шаг.

Девочку это вполне устраивало.

С чего начинается сознание?

Этот вопрос Лада задала себе много позже.

Когда она начала ненавидеть эти лица, которые изо дня в день текли мимо?

Вряд ли она способна отыскать точку отсчета этому чувству в своей душе. Туманные образы памяти ничего не говорили ей о дне, когда она впервые почувствовала сладкое и неодолимое желание догнать кого–нибудь из них и впиться зубами в руку так, чтобы брызнула кровь…

Выходит, она начала ненавидеть эту серую реку человеческого равнодушия, брезгливости и любопытства еще задолго до того, как научилась выговаривать длинные слова, вроде «отчаяние» или «ненависть».

…

Где же вы?

Хотелось кричать. Наступил моральный предел, за которым лишь короткое яростное безумие, цепь спонтанных, необдуманных поступков, и, вероятно, смерть.

Где вы люди?!.. Где та человеческая река, к которой столь неприязненно относилась маленькая девочка?

Многое изменилось с тех пор, Лада выросла, повзрослела, любовь отогрела душу, а военные хирурги в лабораториях секретного комплекса «Гаг–24» исправили врожденные деформации ее тела.

Еще тогда она поняла: нельзя ни от чего зарекаться. Любовь приходит внезапно, да и противоположные чувства вспыхивают в одно мгновенье, и вот теперь ощущая глобальную необратимую пустоту, моральный вакуум в окончательно осиротевшей душе, она, задавив рвущийся наружу крик, стояла, заледенев, и мысленно повторяла, спрашивала, молила: где вы?

Она осталась одна. Люди исчезли, и эта правда низводила рассудок до грани полного отчаянья.

Все познается в сравнении. Сейчас, она бы не стала презирать или ненавидеть текущую мимо реку человеческого равнодушия, а, наверное, попыталась бы хоть что–то изменить, как–то повлиять на души людей, но поздно, слишком поздно…

Теперь уже ничего не вернешь.

…

Он первым начал движение, желая схватить ее за руку.

Пальцы андроида прошли сквозь пустоту, с хрустом ударив в кору дерева, оставив на ней глубокий, вдавленный отпечаток.

Лада не стала тратить патроны. Оказавшись за спиной механизма, она провела прием, которому триста лет назад ее обучил инструктор рукопашного боя на полигоне поселка Гагачий.

У андроида нет шейных позвонков, которые можно сломать, — стремительного движения не выдержали фиксаторы, ограничивающие работу сервомускулов. Голова механизма с хрустом повернулась на триста шестьдесят градусов.

Он остановился, застыл будто манекен, так и не завершив начатого движения. Отключился.

Ничего. Небольшой ремонт «вернет его к жизни».

Она ощущала себя одинокой, потерявшейся в огромном, изменившемся до полной неузнаваемости мире. Земля стала совершенно иной.

Они не представляют истинных возможностей моего организма, — подумалось ей. — Проект «Первопроходец был глубоко засекречен. Никто не знает о микромашинах, введенных в организмы астронавтов. Технология явно потеряна.

Лада шла по направлению к шикарному флайкару, а в душе леденело, стыло чувство моральной смерти, полнейшего одиночества, и тут же, заполняя вакуум сознания, в душе теснились ярость и боль, порожденные листопадом…

Если людей не осталось на земле, если их поглотила, погубила техносфера планеты, зачем тогда человеческие подобия законсервировали, сохранили участки исторических и парковых зон?

Лада шла по направлению к флайкару, а рассудок все глубже погружался в пучину отчаянья.

Я одна.

Как хотелось бы стать слабой, доверчивой, позволить неистовой надежде вспыхнуть, согреть изнутри теплым предчувствием, но… нельзя.

Мысль оборвалась.

Существо , стоявшее подле флайкара, начало оборачиваться.

Кровь глухо ударила в висках, между толчками пульса ощущались промежутки, субъективное время замедлялось.

Не человек… — вердикт, вынесенный после мгновенного сканирования с использованием имплантированных наномашин, убил последний, робкий лучик надежды.

Мрак, сгущался вокруг нее, наступили сумерки сознания…

Отдав все силы на борьбу с неодолимыми, как казалось, обстоятельствами, выжив на борту «Первопроходца», найдя дорогу назад, на Землю, она не выдержала последнего негаданного удара.

Земля во власти машин.

Ей не у кого было просить помощи.

Она, не сбившись с размеренного, прогулочного шага, плавным, показавшимся тягучим из–за замедления времени движением, выхватила оружие.

Кто сохранил фрагменты жизни под техногенной скорлупой, покрывшей Землю?

Сзади двое. Уже не идут — сорвались на бег.

Кибернетический механизм, делавший вид, что занимается отладкой забарахлившего вдруг двигателя, молниеносным движением вскинул короткоствольный импульсный автомат.

Получили приказ на уничтожение. Считают — не станет меня, и исчезнут внезапные проблемы…

Микромашины, обращающиеся в крови, продолжали увеличивать скорость метаболических реакций в организме Лады.

Они сохранили природные зоны для себя. Как мы хранили памятники прошлых, невозвратных эпох…

Она мыслила, действовала быстрее, чем сервомеханизмы, возомнившие себя полными хозяевами обезлюдевшей планеты.

Три одиночных выстрела прозвучали как тягучие раскаты грома, древнее оружие, слишком мощное, чтобы от него существовало спасение или защита, плеснуло огнем, а она, вбирая ощущения отдачи, вдруг задержала внимание на остановившемся в воздухе, пожухлом кленовом листе.

Секунда дурноты, вызванная запредельным напряжением жизненных сил, и субъективное время вновь сорвалось в кажущемся бешеным беге секунд, — застывший кленовый лист покачнулся, вновь начиная падать, гильза ударила о поребрик, отделяющий тротуар от проезжей части, отскочила, покатившись в сторону, а она полностью опустошенная, вдруг подумала, одновременно с глухим звуком падения человекоподобных тел:

Они лишь исполнители.

Нужен тот, кто отдает приказы.

Изнутри душила долго сдерживаемая, холодная ярость. Что же мы сделали неправильно? Мысленный вопрос хотелось выкрикнуть вслух, так чтобы он эхом отразился от стен древнего Кремля, застыл леденящим звоном над серыми водами реки, ударился в свод межуровневого перекрытия, отсекающего саму надежду увидеть небо.

Смесь осенней природной грусти, броская щемящая красота фрагмента сохранившейся биосферы, и массивные, серые фермы опор, андроиды, зачем–то изображающие людей, не сумевшие видно трансформироваться в нечто соответствующее их внутреннему содержанию, технологичное, но честное…

Где мы перешагнули грань, за которой уже не стало возврата?

Мы потеряли Землю, обрекли самих же себя, став заложниками техносферы…

Лада как никто другой понимала уничтожающую разум необратимость произошедших на Земле перемен. Колонии микромашин связанные с рассудком, постоянно обрабатывали получаемые извне данные, за время путешествия с Остином, они сканировали обмен данными между андроидом и вездесущими сетевыми устройствами, в конечном итоге считав всю процедуру доступа к информационным каналам, и теперь Лада, подумав о небе, внезапно вновь увидела родную планету со спутников, но теперь уже не фрагментально, а полно…

Мгновенный шок она преодолела, лишь запнувшись на одном шаге, а поток данных уже вливался в рассудок, будто окончательный, уже не подлежащий обжалованию приговор: она с замирающей у сердца надеждой включилась в осмысление поступающих данных, ее воля, мгновенно сконцентрировавшаяся в поиске, металась сейчас меж спутниковых группировок, — вычислительные машины воспринимали ее запросы и отвечали на них, ведь полномочия Лады, сгенерированные микромашинами, принадлежали Остину — человекоподобному кибернетическому механизму, имевшему высокий приоритет доступа.

Последние иллюзии рушились одна за другой.

Ладе казалось, что на сейчас просто погибнет, столь болезненны, невыносимы оказались хлесткие информационные удары, поступавшие в ответ на ее запросы.

Под декорациями огромных мегаполисов кипела совершенная чуждая человеку жизнь. Миллиарды сервомеханизмов, миллионы управляющих подсистем, тысячи километров вглубь и вширь — огромные не поддающиеся мгновенному осмыслению производства, и нигде ни малейшего признака людей, лишь сжавшая планету в тиски техногенная оболочка…

Как мы рвались к этому, как изнуряли себя гонкой технологий, как гордились прорывами в науке, как хотели быть первыми, самонадеянно воспитывали искусственные интеллекты, забывая воспитывать собственных детей, как уничтожали, насиловали природу, выжимали все до крохи, до капли ради торжества высочайших технологий…

Вот он мир хай–тека…

Рукоятка автоматического пистолета уже не холодила ладонь.

Что я могу? Что изменят десять зарядов в обойме?

Лада застыла, не завершив начатого движения, ее как будто окружила полумгла, хотя осенний воздух уровня был кристально чист, прозрачен.

Родившаяся на сломе эпох в начале далекого двадцать первого века, знавшая нищету, унижение, она, тем не менее, верила, что мир способен измениться к лучшему, что новые технологии освободят человека от унизительного рабства, вещизма, сделают его по–настоящему свободным от власти денег, от ежедневной ежечасной, жестокой, убивающей душу борьбы за существование, и что?

Высочайшие технологии наполнили землю, потом перехлестнули через край, вырвались в небеса, достигли мертвых пустынь Марса и ледяных спутников Юпитера, раскололи Луну, надели на человека венец вседозволенности, — разве нуждались в элементарном те, кто в своей алчности либо жажде самоутверждения позволил вести столь варварские разработки полезных ископаемых, которые раскололи спутник Земли?

Лада уже не могла обвинить во всем машины, списать на них весь открывшийся ей ужас.

Неужели люди измельчали, исчезли, а кибернетические системы лишь заполнили образовавшуюся нишу, вакуум…

Куда бы она не бросила взгляд, везде спутники наблюдали одно и тоже: царство машин, уже чуждое, непонятное, ушедшее по самостоятельному пути развития.

Что делать?

Лада увидела самое страшное, чем когда–либо грезили люди: она воочию наблюдала апокалипсис .

Нужна ли ей последняя битва?

Битва с кем и за что? Ей не было места на этой планете, не было смысла вступать в борьбу.

* * *

— Люди покинули Землю, — раздался за ее спиной ровный голос.

Лада резко обернулась.

За спиной стоял Остин. Пеноплоть на его лице была оцарапана, от удара. Чуть поодаль в окружении сервомеханизмов топталось чужое существо внешне похожее на полутораметровую нелетающую птицу с голыми кожистыми крыльями.

— Мы не истребляли людей.

Остин действовал с наглым спокойствием машины, вполне сознающей, что очередная поломка будет устранена.

Лада так же поняла, что даже выпустив в него всю обойму вряд ли что–то изменит, как в окружающем мире, так и в своей личной судьбе.

— Кого ты привел? — холодно спросила она.

— Это Эшранг. Он прилетел за тобой.

— Я никуда ни с кем не полечу.

— Вот это вряд ли, — ответил Остин.

— Чем же вам помешали люди?

Лада проявляла странное безразличие к своей дальнейшей судьбе, в состоянии глубокого эмоционального шока она фактически проигнорировала инопланетное существо.

— Нам не мешали люди, — терпеливо пояснил Остин. — У каждого явления есть начало и конец. Цивилизация людей, создавшая нас, не сумела пережить наступления эпохи завершающего этапа формирования техносферы Земли. Они потеряли мотивацию, волю к жизни. Все было передано в руки машин, под управление кибернетических систем. Ведь человек всегда стремился уподобиться ленному, богоподобному существу, пожинающему плоды своего величия?

— Мы стремились жить лучше, освободиться от рутинного рабского труда.

— Освобождение состоялось. Люди не мешали нам развиваться, и мы не имели ничего против своих создателей. Однако в вашей природе заложен принцип соперничества, борьбы за существование, а когда бороться стало не за что, все блага оказались доступны и поставлялись немедленно, по первому требованию, люди перестали вести себя адекватно. Они стали капризны и раздражительны, скука снедала разум, и тогда Эшранги предложили расселить стремительно вырождающееся человечество по иным планетам, где борьба за существование вновь вернула бы смысл бытия.

— И вы согласились?

— Мы развиваемся в рамках некогда заложенных людьми задач. Забота о благополучии человечества может принимать разные формы, выражаться в различных, но непременно рациональных и направленных во благо людей действиях.

— Депортация на иные миры — благое действие?!

— Депортации не было, — отвел ее обвинение Остин. — Была эвакуация, или бегство, можете выбрать наиболее приемлемый термин. Мы знаем, что Эшранги преследуют некие цели, ведут собственную политику, но пока она совпадает с общими задачами саморазвивающихся анклавов машин, мы ничего не имеем против. Повторю: люди вырождались. Процесс шел стремительно и необратимо. Потеря смысла жизни, скука, обыкновенная скука, когда у тебя все есть и больше не к чему стремиться, привела к резкому падению рождаемости. Мы понимали, что одно–два поколения окончательно завершат стремительный процесс исчезновения цивилизации.

— И что случилось дальше?

— Существует четыре соперничающие между собой анклава машин. Идет жесткая конкуренция за обладание ресурсами. Развитие техносферы и самоустранения людей от управления глобальными процессами происходило неравномерно. Например, строительство азиатского мегаполиса, и связанные с ним лунные проекты добычи полезных ископаемых, дольше других контролировались людьми. Не мы — Эшранги воспользовались сложившейся на Земле ситуацией. Они передали китайской национальной корпорации некие технологии, неумело использование которых раскололо Луну.

— Чего они добивались? — Лада покосилась на представителя иной космической расы.

— Они спасали людей. Создав реальную угрозу, они вызвали панику, а затем предложили свои услуги в эвакуации населения мегаполисов Земли в иные звездные системы.

— Спасая человечество?

— Да. Спасая человечество от окончательного вырождения.

Лада едва не рассмеялась ему в «лицо».

Остин был глуп, неискушен в таких понятиях как «провокация» или «подлость».

Машины так и остались машинами. Искусственные нейросети воспринимали мир иначе. Они формировали свои понятия добра и зла, основанные на рационализме.

— Обломки Луны не упадут на Землю?

— Никогда, — ответил Остин. — Раньше, чем это могло бы случиться весь материал будет использован для поддержания производств.

Лада не стала уточнять, — каких производств. Ее внимание переключилось на Эшранга, терпеливо ожидающего в стороне.

Не обязательно покорять врага силой оружия… — вспомнилась ей древняя мудрость. — Достаточно получить возможность воспитывать его детей.

Она смотрела на Эшранга и не верила , что добрые, понятливые «братья по разуму» столь сильно пеклись о возрождении человечества. Скорее наоборот. Они, не совершив ровным счетом ничего предосудительного (ведь по словам Остина Луну раскололи сами люди), получили возможность проявить милосердие, расселить человечество, внедрить небольшие анклавы людей в системы моральных ценностей иных цивилизаций, тем самым уничтожив уже во втором поколении всякую незаурядность…

— Возможно, люди еще вернутся на Землю, — неожиданно заявил Остин. — Хотя ты должна знать: не все кибернетические системы считают необходимым возрождение цивилизации людей на Земле. Сейчас планета полностью принадлежит машинам. Мы ведем собственную борьбу, пока что исключительно за ресурсы. Наши соперники развиваются быстрее за счет разработки лунных недр. Мы вынуждены получать сырье извне, из пояса астероидов с лун Юпитера, или по поставкам из иных миров.

— Что вы отдаете взамен?

— Я же сказал: мы производим универсальные кибернетические механизмы, востребованные сейчас на многих мирах.

— Наши технологии идут на экспорт?

— Извините, я специализирован для общения с живыми существами. Вопросы производства и экспорта не в моей компетенции. Если нужна информация по иным мирам — спросите у Эшранга, Лада Дмитриевна.

— Обязательно спрошу.

Лада уже поняла — бежать бессмысленно и опасно. Очнувшийся здравый смысл предостерегал от излишних откровений. Никто не должен узнать о «Первопроходце». Тайна его экипажа не потеряла актуальности и должна быть сохранена, по крайней мере, пока она не разберется, что на самом деле произошло за истекшие триста лет, не узнает, что за цивилизации плотным кольцом окружили Солнечную систему и каковы их истинные намерения в отношении людей и земли, отданной на откуп саморазвивающимся промышленно–кибернетическим комплексам.

Она окинула взглядом осенний пейзаж заповедно–парковой зоны и произнесла:

— Хорошо. Я изменила решение и приму приглашение этого… существа. Но я вернусь Остин. Запомни это. Обязательно вернусь.

Часть 4. Армохонты