Автор двух книг, последняя из которых — "Ищу себя" — вышла в 1978 году.
Роллан Сейсенбаев родился в 1946 году, Драматические произведения молодого писателя — его пьесы "Ищу себя" и "Влюбленный фараон" — известны за пределами республики.
ПАРИКРассказ
Не было ничего удивительного в том, что Тураш не поверил мальчишке-водовозу, когда тот, кривляясь и приллясывая перед трактористом, вопил в отдалении:
— У плешивого баба сбежала, у плешивого баба сбежала!..
Да и кто бы на месте Тураша поверил? Вечно его надували, разыгрывали и подначивали развеселые товарищи, и сейчас — вон чего придумали! — подучили, сукины дети, мальчонку молоть бог весть что! Ждите, — поверил он им, разинул варежку, Как говорится…
Тураш — высокий, нескладный парень, медлительный в движениях, рассеянный, мешковатый — нравом обладал добрейшим, простодушием неистребимым, что ужасно забавляло аульных трактористов, которые, уж конечно, не упускали случая позубоскалить над ним, выдайся для этого хоть самый малый повод. Шутки их были порой грубоваты и переходили все границы, но Тураш не обижался — не в обычаях степного братства дуться на сверстников, и тот не джигит, кто не сумеет достойно ответить на подначку товарища или, в крайнем случае, пропустить её мимо ушей, как Тураш.
А когда все началось? Да кто ж его знает, когда. Давно началось, в школе еще…
Тураш имел редкие волосы, и добрая половина шуточек началась как раз по этому поводу. К ним за много лет он попривык, но привычка привычкой, а он все же старался пореже снимать головной убор. Даже на совхозных собраниях ухитрялся сидеть в кепке — до той поры, пока ему не делали замечание.
В старших классах, когда девушки украдкой посматривают на парней, парни на девушек, товарищи не остав-ляли его в покое: какая, дескать, красотка заглядится на нашего Тураша, когда у него на голове — охо-хо, ребята!.. И плевать им было на то, что Тураш вымахал к тому времени под небеса, перерос не только своих одноклассников, но и некоторых учителей, Да к тому же и силой отличался — пятаки гнул, дощечку ребром ладони разбивал…
Девочки насчет Тураша судили двояко. Одни не без основания считали, что "всем хорош наш Тураш, жаль, конечно, что относительно кудрей у него туговато, но что поделаешь?", другие же непререкаемо утверждали: "Парень, над которым смеются, и до старости останется вечным шутом. Какая уж с ним жизнь…"
Так получилось, что и сам Тураш ни с одной девчонкой дружбы не заводил. Успехами в учебе он тоже не блистал, относя, между прочим, факт своей низкой успеваемости опять же на счет своего рокового недостатка.
Вот почему, когда в год окончания школы почти весь класс отправился для продолжения учебы в город, Тураш остался в ауле и поступил на курсы трактористов. Всю зиму провозился он с ДТ-54, у которого и внутри, и снаружи, казалось, живого места не было, и весной машина была готова к пахоте. Сверстники его, умчавшиеся в город, бесславно возвратились в родные места, потому что только двоим из них улыбнулось счастье поступить в институт. Долго слонялись неудачливые путешественники по аулу, щеголяя узкими брюками и "корочками на микропорке", которые были тогда в моде. И в конце-концов пошли по стопам Тураша — сели на тракторы. Однако насмешек над дружком не оставили.
Самым докучливым из шутников был Жексен. Стоило Турашу объявиться в поле его зрения, как тот кричал: "Эй, Тураке, сними кепку с головы… Дай посмотреться, а то зеркала нету!" И хохотал. Тураш по обыкновению своему добродушно улыбался и укоризненно качал головой — оставь, дескать, что привязался к человеку?
Но наивысшей высоты веселье достигало к вечеру, когда механизаторы возвращались на стан.
Кто-нибудь из юнцов спрашивал невинно: "Дядя Жексен, а вы не знаете, почему это наш Тураш-ага не поехал поступать в институт после школы?" "Не знаю, не знаю, мальчик, — вроде бы растерянно отвечай Жексен. — Никогда над этим не задумывался…" И взгляд его лукавых глаз выражал искреннее недоумение.
Разумеется, эти вопросы и ответы планировались днем, чтобы придать шуткам особую пикантность. Они выдавались с тем остроумием, как его понимали Жексен и другие острословы. "Значит, вы не знаете, дядя Жексен?" — "Не знаю, никак не знаю", — сокрушенно отвечал Жексен. И вдруг его осеняло: "Но послушайте, — мы ведь можем спросить об этом у самого уважаемого Тураш-ага! Ведь этот уважаемый товарищ пока еще находится среди нас, а не в Совете Министров или в Академии наук". "А что, он скоро будет в Совете Министров?" — с притворным почтением спрашивал кто-нибудь. "А ты как думал! — восклицал Жексен. — Непременно". "А почему?" "Да потому, что он — умный". "А-а, он умный". "Конечно же умный, иначе разве государство наградило бы его орденом?" "А его не награждали". "То-то и оно, — нравоучительно заканчивал Жексен. — И сдается мне, что наш батыр далеко смотрел, когда не поехал в город. Там лысых и без него хватает…"
Последние слова тонули в хохоте. Наиболее смешливые чуть не падали из-за стола, а те, что посдержанней, прыскали, утирали тайком глаза, хотя и знали — смейся не смейся, а орденом Трудового Красного Знамени, за хорошую работу наградили все же не кого-нибудь, а Тураша. Тут уж против фактов не попрешь, — ордена даром не дают.
— Эй, Жексен! — окликал Тураш.
— Ау-у…
— Ты вот говоришь, что лысых в городе много, а, видать, кучерявых-то там еще больше, раз тебе институт боком вышел? Может, возьмешься за ум, полысеешь, пока не поздно, а? Глядишь, и пустят тебя в институт — хоть по коридору прогуляться…
Снова хохот. Все видят, что Тураш выиграл поединок, и парни теперь на его стороне.
— Одолел!
— Молодец!
— Припечатал, на месте убил…
Смех еще долго висит над станом, далеко разносясь по округе. Смеются трактористы, и нет покоя ночной тишине…
…А сегодня Тураш возвратился на стан в сумерках. Выпустил воду из радиатора, помылся, сел ужинать. Многие уже вышли из-за стола, а остальные почему-то молчали. Даже записные остряки и те прикусили языки.
И бригадиру Калену не надо было окорачивать эти языки, что делал обычно, когда ребята уж слишком досаждали Турашу, своими шутками. "Эй, языкастые, хватит молоть! — кричал он. — Нашли развлечение — над живым человеком насмехаться! А ну, расходитесь! Завтра вставать рано!.."
Но сегодня молчали остряки, молчал и Кален. И вот, дождавшись, когда Тураш покончил с ужином, он сказал ему:
— Ты бы, дорогой, съездил в аул…
— Это еще зачем? — удивился Тураш.
— Съезди, раз говорю, — бросил Кален и поднялся из-за стола.
Тут-то вдруг и остановилось сердце у Тураша. Подумал: может, не зря кричал тот глупый мальчишка?
Он оттолкнул тарелку:
— Это правда?
Никто не поднимал глаз. Все они, сверстники Тураша, давно уже переженились, было у них по трое, по четверо детей, а он только-только женился…
— Это правда или нет?
Молчание. Тураш стремглав вылетел на улицу. Голова кружилась, — остановился.
— Неужели правда? — спросил он у самого себя. — Да нет, не может быть, шутят опять…
Но побежал к своему трактору.
— Бери мой мотоцикл, — раздался рядом голос бригадира.
— Это правда, Кален-ага? — Тураш ухватил его за рукав.
— Э-эй… Езжай скорее, может, успеешь еще…
— Так правда?
— Щенок! — Кален толкнул его к мотоциклу. — Держи ключ…
Тураш завел мотоцикл, но, не удержавшись, снова обернулся к Калену.
— Каке, без шуток, правда или нет?
— Тьфу!.. Ты когда-нибудь уедешь или нет?
Взревел мотор. Кален смотрел вслед Турашу до тех пор, пока мотоцикл не перевалил через холм и, тяжело вздохнув, вернулся в свою юрту.
А Тураш и Калену не поверил.
— Моя Жанна! — вырвалось у него.
…Девушки, на которой он мог бы жениться, в ауле так и не нашлось. Некоторое время он приглядывался к учетчице из конторы, а потом и предложение сделал, не согласилась. А вдовые молодухи, готовые принять парня, не устраивали Тураша. Такой брак он считал для себя оскорбительным.
Жаннат работала на городской кондитерской фабрике и приехала сюда вместе с другими девчатами помогать в уборке урожая.
Целую педелю, как только сгущались сиреневые сумерки, Тураш и Жанна — это имя ей больше правилось — гуляли по степи. Она была веселая, приветливая, общительная, рассказывала ему всякие презанятные истории из своей жизни. Смеясь, просила и Тураша рассказать хоть что-нибудь, но у него, и раньше-то неразговорчивого, теперь совсем ничего не находилось сказать. Дух захватывало от одного ее присутствия. Стоило невзначай прикоснуться к ней — вздрагивал, смущался… А она смеялась.
…Тихая, безмятежная была ночь в березовом леске под высокой, крутой скалой. Трава — мягкая, теплая, душистая. Они лежали и глядели в небо. Звезды, не пересчитаешь их, мерцали в вышине. Тихая, безмятежная ночь…
Жанна протянула к нему руку, он отстранился было, но когда тонкие пальцы коснулись его лица, испытал вдруг необыкновенное, незнаемое доселе чувство. Точно не кровь, а солнечный свет заструился по телу, рождая в душе нежность.
— Иди же…
— Жанна…
И ночь, и звезды, и небо, — все соединилось в этом новом для него чувстве?
— Жан-на-ат!..
Показались, наконец, огни аула. Взобравшись на перевал, он остановил мотоцикл. Кровь тугими толчками билась в висках.
— Жанна! — выдохнул он. — Нет, невозможно, Жанна…
Он вытащил из нагрудного кармана замусоленную, испачканную машинным маслом пачку "Беломорканала". Из трех оставшихся в пачке папирос, лишь одна оказалась целой. Сделал две-три затяжки и поперхнулся горьким дымом.
Среди далеких огней напряженно искал глазами свое окно. Огни подмигивали, сливались в зарево.
"Не может быть! Разыгрывают, как всегда! Вот приеду и назло всем дня три из дому не выйду! Дорого обойдется вам шуточка…"
Плевком загасил папиросу, отбросил окурок.
В ауле еще не спали. Народ как раз возвращался из кино. Резкий луч мотоциклетной фары выхватил из тьмы группу парней и девушек. Тураш пронесся прямо перед ними на большой скорости.
— Псих, что ли? — крикнули ему вслед.
Вот и магазин в центре аула, поворот, еще поворот, ну вот — его дом.
Темно. Мрак в окнах. Пустые глазницы… "Жанна! Правда?" Не сразу увидел на двери громадный замок.
Охватил озноб. Бросив мотоцикл, Тураш набросился на калитку: тряс дверь, бил кулаками, пинал. Опомнился: зачем он это делает, — видел же, видел — замок! Повернул назад, поднял свалившийся на бок мотоцикл, но, ухватившись за руль, тут же отпустил его.
"Что делать? Что случилось? Не может быть. Жанна не уйдет. Жанна не такая. Но тогда где же она?"
И вдруг сам удивился своему вопросу. Где? Да конечно же — в клубе. В клубе, где же еще? Надо скорее бежать в клуб. Она там, — прибежать и сказать: "Жанна, я приехал. Идем, солнышко…"
Он пошел. Потом, не выдержав, припустил бегом. Бежал и удивлялся: "Надо же — сразу не сообразил… Конечно, в клубе, конечно, в клубе, где же еще?"
Но в окнах клуба тоже не было света. И кругом — ни души. Лишь слышны были где-то далеко голоса поющих — молодежь еще не угомонилась. Он шагнул было в ту сторону, откуда доносилось пение, но тут же остановился, замер и прижался к забору. Около магазина стояли двое. Сердце остановилось, — Жанна! Рядом с ней — парень. "Ну. вот же, говорил, что не уйдет, и не ушла", — Тураш облегченно вздохнул, вытер ладори о грудь.
"Однако кто же это с ней?" Тураш вздрогнул. Он только сейчас сообразил, что Жанна не одна, и ночь к тому же на дворе. Но настолько велика была радость оттого, что она здесь, никуда не уехала, как болтают злые языки, что ревность его не взяла.
Внезапно послышался звук поцелуя. Это было уже слишком! Тураш, не выдержав, вышел из своего укрытия. Парня он так и не мог узнать, но был готов к схватке.
— Так и будем стоять? Пошли ко мне, посмотришь, как я живу…
Тураш узнал голос нового заведующего гаражом. И тотчас оказался рядом.
— Ты что же это, молодой специалист! — схватил он растерявшегося парня за воротник, и мощные его пальцы ощутили дрожь в теле противника. Девушка вскрикнула, отпрянула в сторону. Тураш с размаху ударил завгара в лицо, и тот сразу же рухнул на землю.
— А ты, дрянь!..
Тураш повернулся к Жанне. Дрожа, она затаилась в темноте. Лишь поблескивали белки испуганных глаз. Гадина! Тураш шел к ней.
— Тураш-ага!
Он замер. Чей это голос? Это не ее голос. Это — чужой голос. Чужой! Чужой!
— Тураш-ага, я ведь — Газиза, Газиза!
— Что?
— Газиза я, Газиза, дочка старика Аскара.
Тураш побледнел. Господи, что за наваждение?
— Газиза, это ты?
— Газиза я, Газиза, — повторила девушка.
Тураш поднял парня с земли.
— Прости, родной, что хочешь со мной делай, ошибся я, прости… — Он поднес было платок к лицу завгара, но тот отбросил его руку и с ненавистью выдохнул разбитыми губами:
— Пошел вон!
И, сутулясь, зашагал прочь. Газиза, всхлипывая, бросилась за ним.
Тураш медленно брел домой. Тот же черный замок, тот же опрокинувшийся набок мотоцикл. Зашарил по карманам в поисках табака, но, сообразив, что недавно выбросил пачку, присел на крыльцо, обхватил руками голову.
Долго сидел так в ночной тишине. Потом осторожно постучал в окошко соседнего дома.
Ночь. Не скрипнет половица, не колыхнется занавеска в окне. Снова постучал. Молчание. Снова…
— Кто там? — спросил испуганный женский голос.
— Я.
— Кто "я"? Ждут тебя здесь, что ли?..
— Назина, это я, Тураш.
— Эге, сосед! По вдовам ночью шастать надумал, знаменитый тракторист!
Звякнул крючок, и дверь распахнулась.
— Заходи.
— Да нет, я…
— Входи.
— Ты послушай, — мне…
— Сказала же, входи…
— Мне только узнать…
— Ты войди сначала. — Она потянула его за руку. — Да заходи же скорее, господи, не студи избу.
Женщина была в ночной сорочке. Прикасаясь к парню нагретым в постели телом, вела его через темные сени в комнату.
— Погоди, сейчас оденусь и свет включу.
— Не надо свет. Ты Жанну видела?
— Видела…
Было слышно, как она надевает платье.
— Когда?
— Погоди…
Назипа зажгла свет.
— Садись.
— Где она?
— Ишь ты, нетерпеливый какой! Только и увидишь нынче мужика в доме, когда он жену свою ищет. Погоди, присядь, ты, главное, не суетись.
Она вынесла из дальней комнаты листок бумаги. Поправила волосы.
— На, читай. Баба твоя написала.
Тураш жадно ухватил листок. Буквы плясали перед глазами.
"Милый Тураш!
Извини меня. Я уезжаю. Я пошутила. Ты — прекрасный мужчина, ты — добрый, хороший, но не это главное Тураш несколько раз перечитал письмо и сам не заметил, как опустился на корточки. Он почти ничего не видел от нахлынувших слез. Назипа, не сказав ни слова, ушла на кухню, зажгла керогаз. Вскоре на дастархане появились сахар, чай, баурсаки. Тураш молчал, откинувшись к стене.
Наконец, пришел в себя.
— Назипаш, милая, — встрепенулся он. — Чего она пошутила? Она что, и впрямь уехала? Она не вернется, да?
— Неграмотный, что ли? Утерла тебе пос невеста из города…
Тураш глянул на свои заскорузлые пальцы, на пропитанную маслом телогрейку, на кирзовые сапоги. Хорош!
— У тебя кровь на руках. И на лице. Иди умойся, — сказала Назипа. Тураш глянул на руки, — действительно в крови. "Наверно, когда в дверь ломился…"
Он встал.
— Пойду я.
— Не суетись ты, умойся сначала! — Назипа принесла таз с кувшином и полила на руки теплой воды.
— Надо же — по бабе так убиваться!..
Тураш, сполоснувшись, снова залез в телогрейку.
— Ты куда?
— Домой надо.
— Домой! Сиди. Раскис, как баба. А ну, хлебни-ка стаканчик бешеной.
— А курить есть?
— И курить найдем.
Назипа налила Турашу полный стакан водки. И себе плеснула.
— Ну, давай! Сразу полегчает, — сказала она.
— Выпить, говоришь? — Тураш вертел стакан и так, и сяк. В жизни не пробовал этой гадости. Курить, правда, рано начал, но что касается выпивки — никогда она его не интересовала.
— Выпей, выпей, — твердила Назипа.
Он махом опрокинул стакан. Водка, точно лезвие, полоснула по горлу. Второпях схватил баурсак, внюхался в него.
— Где же твои папиросы?
— Сейчас, — Назипа протянула ему еще не начатую пачку "Примы". — Кури.
— Сигареты, а говорила — папиросы.
— Мне это без разницы, — сигареты, папиросы, — я в этом деле не разбираюсь… — улыбнулась она.
Размяв сигарету, он с наслаждением затянулся, а Назипа между тем снова наполнила стаканы.
— Это мне много, наверно? — сказал Тураш.
— Ерунда, — успокоила Назипа.
Тураш снова выпил и машинально взялся за козырек фуражки.
— Во-во, — одобрила Назипа. — Давно пора было снять…
Чуть по сказала "свой плешивый картуз", да вовремя остановилась, но захотела обижать. Тураш поерзал-поёрзал и вдруг решительно кинул фуражку на пол.
— Так-то оно лучше, — одобрила Назина. В другое время она, намекая на лысину, непременно бы съязвила: "Ну вот и в доме светлее стало". Но сейчас, конечно, не время было для таких шуток.
Тураш заметно опьянел. Лицо покрылось пятнами. Порозовела и Назипа. Села к нему поближе, загрустила.
— Назипа, а как ты думаешь, почему она ушла?
Женщина обозлилась: "Не мужик, а тряпка. Все "почему" да "почему"…
— Потому, что — плешивый, — сухо обронила она. — А девушки не любят плешивых.
— Почему, ты сказала? — напрягся Тураш.
— Ой, господи! Почему-почему… По кочану! — захохотала вдова.
Плечи Тураша поникли. Назипа оглядела его всего, жалкого, понурого, и что-то кольнуло ее в сердце. "Зря я так с ним, — подумала она. — И без того ему сейчас несладко… Приласкать лучше". И положила руку ему на плечо.
— Нельзя, Турашжан, нельзя из-за бабы убиваться. — Она гладила его по плечу, по спине. — Да ты посмотри на себя — ты ж вон какой здоровенный! Ты же не парень, а загляденье, самый сильный джигит в ауле. Вот и возьми да притащи всем на зло самую красивую девку из района…
У Тураша кружилась голова, и лесть Назипы плохо доходила до сознания.
— Давай водки еще, хочу быть пьяным, — сказал он.
— Ты не пей больше, не надо, — испугалась вдова.
— Наливай!
Назипа взяла стакан Тураша.
— И себе тоже.
— Ой, мне больше нельзя…
Тураш взял в руки грубоватую ладонь женщины.
— Ну, давай, чего ты…
Та исподлобья глянула на него.
— Ну, если только чуть-чуть, ладно?
— Ладно.
Звякнули стаканы. Тураш снова закурил, а Навипа вышла подогреть чайник.
Тураш сидел все в той же неудобной позе, привалившись к стене. Глаза его были закрыты, лицо побледнело, стало совсем бескровным. Он съежился, сник, при электрическом свете ослепительно сияла его лысина.
"Не любят, говорит, плешивых. Ну-ну! Так что же — взять веревку да пойти повеситься? На кой мне такая жизнь, если шапку с головы снять не могу? Вся жизнь, считай, в насмешках да подковырках прошла…
"Жанна… Жа-а-ан-на… — чуть не простонал он. — Жанна, зачем ты так нехорошо сделала? Даже не поговорила напоследок. Глядишь, поговорили бы, может, обернулось и по-иному… Ты ведь у меня умница… Я бы что-нибудь придумал, мы бы вместе обязательно что-нибудь придумали. А теперь — тошно, и перед людьми стыдно… Стыдно?.. А плевать мне на стыд! Лишь бы ты вернулась, лишь бы вернулась! А больше мне ничего не надо. Ничего, понимаешь, Жанночка, ниче-го! Милая! А ведь вместо мы что-нибудь обязательно бы придумали, обязательно… Погоди, — я ведь вроде и сам знаю, что сделать! Точно… точно, я точно теперь знаю, что надо всего-то!.."
Он рванулся к двери.
— И как мне это раньше в голову не пришло? — губы у Тураша разошлись в улыбке. Назипа изумленно глянула из кухни…
— Ты что, Тураш?
— Я придумал, я придумал, Назипа! Ха-ха-ха!.. Я теперь знаю, что делать.
— Да что ты знаешь, глупенький? Ты это брось! — она вдруг порывисто обняла его. — Брось ты, наделаешь сейчас делов. Лучше переночуй у меня, утро вечера мудренее.
— Ты что, Назипа? Я — сейчас. Я теперь знаю, что сделать.
Женщина прижалась к Турашу, уронила голову на грудь. Хмельно стала целовать ему сквозь рубаху грудь, плечи. Целовала с исступленным чувством, "проснувшимся вдруг.
— Тураш, останься, — бормотала она.
— Нет, Назипа. Ты что, Назипа? Я пойду, Назипа…
Он осторожно разнял руки, так жарко обнимавшие его. И Назипа, обессилевшая, обмякшая, едва не упала, — он вовремя придержал ее.
— Ты не сердись, Назипа, — виновато сказал он. Шагнул в комнату, поднял фуражку и, круто развернувшись, ушел.
Когда Тураш окончательно скрылся в ночной темноте.
Назипа устало присела на ступепьку. Рыдания душили ее, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. Руки Назипы, все. еще как будто ощущали сильное мужское тело, и не находили себе места. Наконец она успокоила их на своих собственных плечах, узких и жестких, как у подростка.
А Тураш в это время уже стучал в окно фельдшерского дома на окраине аула.
— Кто там? — услышал он сонный голос жены фельдшера.
— Ванда, это я, Тураш.
— Что случилось?
— Разбуди, пожалуйста, Иоганна, дело есть.
— Его дома нету, Тураш.
— Что?
— Нету говорю, нету.
— А почему?
— Его на ферму срочно вызвали, к утру только будет.
Тураш засомневался.
— Ванда, а может, он все-таки дома? Он мне позарез нужен. Понимаешь? Ты меня слышишь?
— Слышать-то слышу, — сердито ответила Ванда. — Но я же тебе говорю — нету его. Езжай за ним на ферму, если позарез…
— Понял. Ты меня прости, — промямлил Тураш.
Ванда что-то буркнула в ответ, но Тураш уже не Слушал. Выйдя за калитку, он уселся на поленницу.
— Тураш упрямый, Тураш дождется, — сказал он.
Закурил было, но почувствовал горечь во рту, смял сигарету и, завернувшись с головой в телогрейку, прикорнул тут же, на поленьях.
Проснулся от рева мотоцикла. Светало, звезды бледнели и растворялись в небе, горланили петухи.
Заглушив мотор, фельдшер Иоганн изумленно уставился на Тураша, ибо тот выглядел не блестяще: одежда мятая, лицо опухло, глаза красные.
— Да ты ли это, Тураш? — спросил фельдшер по-казахски, с едва заметным акцентом.
— Здравствуй, Иованн!
— Ты что здесь делаешь?
— Тебя жду.
— А что случилось?
Видно было, что Иоганн зверски устал. Куртка в пыли, подбородок зарос щетиной.
— Потолковать мне о тобой надо…
— И, для этого ночь здесь торчал? Идем в дом, кисленького молодка выпьем.
— Не, если можно, здесь поговорим, у меня дело серьезное.
— Ну, давай тогда закурить;
— Держи, а я пока воды напьюсь. — С этими словами Тураш принялся ожесточенно за ржавый, насос. Набрав полведра, жадно, долго пил. Иоганн потянул его за рукав.
— Лопнешь.
— Умираю от жажды, — отдувался Тураш.
— Пил вчера, что ли?
— Было дело.
— Ты ж вроде непьющий.
— Худо мне, Иоганн. Жена ушла.
— Жена? Твоя?
— А чья же? Жанна ушла.
— A-а, Жанна…
Они присели на поленницу.
— А что сказала, Тураш? — Иоганн выпустил плотное кольцо дыма.
— Что сказала? Ничего не сказала, ушла, записку оставила, ты, пишет, добрый. А я знаю: все из-за того, что плешивый я. Плешивый! Стыдно ей! — Тураш снял картуз. — Видишь, какой я плешивый?
— Ну и что?
— Как что? Тебе, Иоганн, "ну и что", а мне волосы нужны, волосы, понимаешь? — Тураш стал лупить себя кулаком по голове. Иоганн удержал его руку.
— Ты помоги мне, Иоганн, помоги. Ты ведь хороший человек. Только ты мне можешь помочь.
— Чудак, как же я тебе помогу?
— А ты меня полечи, вот у меня волосы, и вырастут.
Иоганн, не выдержав, расхохотался. Был он сух, тщедушен и рядом с трактористом выглядел настоящим мальчишкой. Странная просьба Тураша так его развеселила, что он никак не мог остановиться: хохотал и утирал от смеху глаза. Тураш рассвирепел.
— Зачем смеешься? Ты врач, ты и лечи. Давай мне волосы!
Иоганн посерьезнел.
— Тураш, да ты что городишь такое? — попытался урезонить он. — Ты на себя погляди. Вон ведь какой богатырь. Мускулы — во-о! — он пощупал бицепсы Тураша. — Зверь, ей-богу! Тебе стоит слово сказать — все девчонки твоими будут.
Тураш глядел на него умоляюще.
— Иоганн, прошу тебя, придумай что-нибудь, видишь, какая у меня история.
— Тьфу ты, черт упрямый! Да если бы я умел растить волосы, разве себе не отрастил бы, а то вон гляди — тоже половины шевелюры нету, — сказал фельдшер, снимая соломенную шляпу.
Тураш не без удивления уставился на его изрядно полысевшую голову.
— Н-да, — пробубнил он после длительной паузы. — Дела, Иоганн. — И, вскочив с поленницы, смачно плюнул. — Повешусь я, ей-богу, Иоганн, — пропадай все к чертовой матери.
И пошел со двора прочь. Шел, сгорбившись, уныло втянув голову в плечи. Телогрейка, зажатая в руке, волочилась по земле. "Тьфу, ты, чушь какая, — подумал Иоганн. — Богатырь, силач, молодой, здоровый, а вон как убивается…"
— Эй, Тураш, погоди, — сказал он.
Тураш остановился. Иоганн подошел к нему и положил руку на его могучее плечо.
— А ты парик купи…
— Чего это такое?
— Волосы. На голову натянешь, и — порядок.
Тураш заинтересовался.
— Так это волосы, да? А не будет заметно?
— Чего не будет заметно?
— Плеши моей не будет заметно?
— Да нет. Будет у тебя целиком прическа, совершенно настоящая будет прическа…
Тураш воспрянул душой.
— А где его взять, этот паркай? В ауле можно купить?
— Да не паркай, а парик? Записать?
— Не надо, так запомню — самонадеянно отказался Тураш. — Мне это без разницы — парик, паркай. Ты мне лучше скажи, где его достать?
— В город, наверное, ехать придется. А там по парикмахерским походить, — сказал Иоганн.
— Ой, молодец, Иоганн. Спасибо тебе…
И, схватив фельдшера в охапку, Тураш Закружил его вокруг себя.
— Отпусти, ребра поломаешь, — отбивался Иоганн. — Ты давай сегодня же и дуй в город, а то вон чего придумал — вешаться.
— Не надо теперь вешаться, Иоганн, — сиял Тураш. — Сегодня же в город! Сяду на машину — только меня и видели. Ха-ха-ха! Молодец, доктор!
От Иоганна Тураш как на крыльях летел. Остановившись у придорожного колодца, умылся студеной водой, прополоскал рот, закурил. Он был взбудоражен неожиданно открывшимися перспективами. Да, совет Иоганна был как нельзя кстати. "Попрошу у директора машину — и сейчас же в город! Отхватит Тураш себе такую прическу, что мигом все в ауле заткнутся". Поглощенный своими мыслями, он споткнулся о камень на дороге, едва не упал, засмеялся, и, не сдерживая более своей радости, весело побежал к конторе совхоза.
В приемной директора толпились посетители. Тураш, несмотря на протесты секретарши "Нельзя, нельзя, там люди!", прямиком направился в кабинет. В дверях он столкнулся с каким-то представительным мужчиной с портфелем под мышкой. Мужчина с удивлением посмотрел на Тураша, тот, обернувшись, пробормотал свои извинения и, не обращая больше на него внимания, протянул директору руку.
— Здравствуйте, Каке! Я к вам…
— Вижу, вижу, что ко мне, — поморщился директор, явно недовольный его бесцеремонным вторжением. — Я сейчас, одну секунду, — крикнул он выходящему человеку.
— Каке… — снова начал Тураш.
— Погоди! — директор сердито рубанул воздух ребром ладони. — Ты чего это крутишься здесь в рабочее время? Врываешься, как басмач. Почему не на работе?
— Каке…
— Сам знаю, что я Каке. Что дальше?
Тураш, не ожидавший такой вспышки от обычно добродушного директора, растерялся.
— Я к вам по важному делу…
— У нас всех сейчас одно важное дело, дорогой, а именно — сено. С сеном мы отстаем. Видел человека из района? Сейчас вот к вам едем, так что пошли, садись в машину, подбросим. Дело, дело… Знаю я ваши дела… Идем, поехали, но дороге расскажешь, что надо…
— Да вы меня почему не слушаете-то? — обиделся Тураш.
Директор, обойдя стол, подошел к Турашу вплотную и легонько ткнул его в бок.
— Ты, дорогой, не нервируй меня. Не забывай, с кем разговариваешь…
— Я об этом всегда помню, аксакал. Потому к вам и пришел! Понимаете, это… мне до зарезу нужен парик. Отпустите меня в город. На два дня, всего на два дня. День туда, день обратно. Каке, дайте машину в город съездить, а? Век вас благодарить буду!
Директор плохо выслушал странные эти слова.
— Да ты в своем уме или нет? А ну-ка, давай собирайся в поле и хватит мне тут… разводить. На два дня ему машину… Все. Окончен разговор.
И пошел к выходу. Тураш поплелся следом.
— Женятся, женятся, понимаешь, а потом их из дому не выгонишь, — бормотал директор. — Сенокос в разгаре, а ему в город захотелось…
— Каке, неужели вы не понимаете? — Тураш опустился на стул, давая понять, что не собирается уходить из кабинета. — Вам сено нужно, а мне — жена. Ушла она от меня, ушла…
Воцарилось молчание.
— Как это ушла? Куда ушла?
— Домой. К себе домой, в город уехала, — Тураш грязным ногтем колупал обивку стула.
— Э-э, а почему? Бил ты ее, что ли?
— Да что вы!
— А что тогда случилось, почему она убежала?
Тураш молчал.
— Да говори ты! — велел директор, поглядывая на часы.
— Плешивый, значит, я… — выдавил из себя Тураш.
— Что?
— Плешивый. А ей со мной стыдно, мне так сказали.
Директор задумался.
— Ну, и черт с ней, раз такая дура, — решил он. — Ты знаешь, я тебе скажу, сынок, нужен будет муж бабе, так сама к тебе прибежит, а стыдится тебя, да черт с ней, не будет, не будет она тебе в таком случае верной женой. Присмотришь себе красавицу в ауле да и все тут.
— Вы это… покультурнее, а то "дура", "баба", — обиделся Тураш.
— Ну-ну, — урезонил его директор, — я тебе в отцы рожусь, так что ты меня слушай. Да кто она о сравнению с тобой? Ты ведь — кавалер. Кавалер ордена, — он поднял палец. — Мастер своего дела, передовик, заслуженный механизатор. Газеты про тебя очерки пишут, фотографии твои печатают. Так или не так?
— Так, — признал правду Тураш.
— Вот, — удовлетворился директор. — А ты из-за какой-то вертихвостки нюни распустил. Тьфу! Да она поймет, какого парня потеряла!..
— Каке, — перебил Тураш. — Жанне не орден мой нужен, а муж, над которым не зубоскалят. Дайте мне машину, пожалуйста. Я потом отработаю, я день и ночь буду работать, вы ведь меня знаете…
— К жене поедешь?
— Да. Сначала парик куплю, а потом к ней поеду.
— Что купишь?
— Парик, я же вам говорил.
— Какой такой парик?
— Ну, как женщины носят, волосы, которые на голову надевают.
Директор развеселился.
— Эй, ты от этого в женщину не превратишься?
— Посмотрел бы я на вас, коли вы в такую передрягу попали, — угрюмо сказал Туращ.
Не понравилось ему веселье директора. Всем им смешно. Им что? Им все хихоньки да хахоньки, плевать они хотели на человека.
— И чего только не услышишь на этом свете, — директор унял, наконец, смех. — Ну-ну, парик, говоришь, а Что дальше?
— Дальше вы машину давайте, вот что дальше, — озлобился Тураш.
— А ты, дорогой, не командуй, а то я тебе накомандую. — Директор нахмурился, отвернулся к окну.
— Каке, дорогой, — горько сказал Тураш. — Дай же ты мне машину, будь человеком. На два дня всего. Все отработаю, ночи спать не буду, ей-богу!
Директор резко повернулся к Турашу.
— Эй, что с тобой? — сказал он.
Тураш плакал. Он всхлипывал и размазывал слезы по небритому лицу.
— Да ты что, эй? — растерялся директор. Он подошел к Турашу, похлопал его по спине. — Брось ты! Ну, что это такое — мужчина, батыр, а плачет?! Брось ты!
И, сняв телефонную трубку, попросил гараж.
— Алло, Бербиколов? Слушай, Ерден, дай Турашу "ЗИС"… А? Сенокос, знаю, что сенокос. А? Нет, не надо. В город ему… о важному делу я его посылаю. На обратном пути угля прихватит, понял? Ну, выполняй приказ… Потом, потом поговорим…
Тураш вытер глаза рукавом. Выпрямился на стуле. Молчал, не решаясь посмотреть на директора.
— Что ж ты сидишь — езжай! — устало сказал тот.
— Спасибо, Каке! Спасибо, отец! — Тураш суетливо поднялся. У двери он обернулся, снова подбежал к директору, пожал ему руку.
— Спасибо, — повторил он.
— Да ты уйдешь когда-нибудь или нет? — рассердился директор. Оставшись один, он проводил взглядом пробежавшего по двору Тураша.
— Вот, понимаешь, женятся… — он прицокнул языком. Улыбка тронула его сурово поджатые губы. Глянул на часы и заторопился.
Добравшись до города, Тураш направился в первую попавшуюся парикмахерскую.
— У вас парик есть? — возбужденно спросил он у молоденькой девушки, которая стояла ближе всех других мастеров.
Та пожала плечами и отвернулась.
"Чего это она?" — подумал Тураш.
— Я тебя спрашиваю, есть парик или нет? — навис он над девушкой.
— Отстаньте от меня, пожалуйста, — брезгливо отозвалась она. — Ходят всякие…
— Какие такие "всякие"? — взорвался Тураш. — Ты давай, понимаешь, без фокусов. Я тебя про дело спрашиваю.
Он сам удивлялся себе. Откуда взялась такая решительность, смелость. Бывало, глаз на людей поднять не смел, тем паче на девушек, а тут… Все это из-за нее, Жанны. Эх, Жанна, Жанна…
Услышав перепалку, выглянула из-за занавески полненькая, с ужимочкой женщина.
— Что за шум? Лида, что тут у тебя?
— Да вот, пристал… Ухажер нашелся.
— Эй, какой такой ухажер, красавица? Ты что это врешь? Я у тебя про парик спрашивал! — неприязненно поглядел Тураш на девушку. — Врет она.
— Что значит "врет"? Вы где находитесь? Как вы разговариваете с женщиной?
— Мне парик нужен, — утих вдруг Тураш.
— Вам же мастер сказала — нету у нас париков! — раздраженно ответила женщина.
— Да ничего она мне не сказала. А ты на меня свои зенки крашеные не таращь! — буркнул Тураш и под негодующие возгласы вышел из парикмахерской.
Сгоряча никак не мог завести машину. Руки тряслись, и ключ зажигания не попадал в свое гнездо.
— Принцесс из себя корчат, понимаешь… Плевать я на вас хотел…
Он побывал еще в нескольких местах, но париков нигде не было.
— Я не я буду, если не найду. Назло всем найду!
Съев в столовой тарелку супа и твердую котлетку, он долго сидел в кабине, положив голову на руль. Всеми клеточками своего тела он чувствовал, как устал. Сказались и волнениями бессонная ночная езда по тяжелой дороге. Клонило ко сну, слипались глаза…
На заправке на всякий случай он поинтересовался у женщины, которой отдал талон, нет ли здесь поблизости парикмахерской.
— Почему нет, — сказала она. — Езжай вон прямо, квартала через два налево повернешь, там на углу есть.
— Спасибо.
…В центре прохладного зала полупустой парикмахерской сидела в кресле девушка в белом халате и, глядя в зеркало, расчесывала широким гребнем пышные светлые волосы. "Красавица какая!" — невольно залюбовался Тураш. Девушка улыбнулась. Он тронул ее за плечо.
— Девушка…
Она вздрогнула.
— Девушка, у вас парик есть?
— Парик? Кому? Жене?
— Не… Мне… самому…
— Вам? — красавица сделала большие глаза.
— Мне, мне, — зашептал Тураш. — Я хорошо заплачу.
Но тут подошла другая парикмахерша, якобы для того, чтобы позаимствовать металлическую расческу. Однако при первых же ее словах стало ясно, что вовсе не расческа ей нужна, а гложет любопытство — о чем это секретничает с подружкой клиент?
— Валя, — жеманно сказала она. — Да ты только погляди, какие у молодого человека ручищи. Вот уж, наверно, крепко обнимает… Да, молодой человек.
— А вам какое до этого дело? — хмуро отрезал Тураш, которому сильно не понравилось бесцеремонное вмешательство в их вроде бы налаживающийся разговор.
— Вот это мужчина! Я понимаю! С характером! — хохотнула женщина.
— Парик ему надо, — сказала Валя.
— А может, ему химическую завивку сделать? — деловито предложила женщина.
Тураш покраснел от возмущения. И тут смеются! Дал бы он попять этой нахалке, какая завивка не ему, а ей нужна, да вовремя сдержался. "Э, пусть себе смеется, — подумал он. — Мне лишь бы парик достать, а потом катитесь вы все от меня к чертовой матери…"
Подошла третья женщина.
— Маш, а, Маш, у тебя случайно парика нету? — спросила ее Валя.
— Нету, а кому, ему, что ли?
— Да.
— Тьфу, совсем мужики спятили, бабам париков не хватает, а теперь и эти туда же.
Из внутренней комнаты появился чернявый мужчина с твердым взглядом, строгим лицом. Парикмахерши быстро разошлись по своим местам, а девушка шепнула Турашу:
— Ты у него попроси, это наше начальство, заведующий…
— Вы по какому делу, товарищ? — осведомился чернявый, ослепив Тураша золотыми зубами.
— Я… к вам. Можно мне с вами переговорить?
— О чем, если не секрет?
— Секрет… То есть, не секрет… Ну… идемте, я вам там скажу…
— Что за дело такое таинственное? удивился золотозубый. — Ну, пройдемте тогда, раз так.
— Мне парик надо, — сказал Тураш, когда они остались одни.
— А зачем? — спросил заведующий.
Тураш молча снял кепку.
— Понятно, — прищурившись, сказал мужчина. — Вообще-то париков, надо сказать, нынче днем с огнем не сыщешь. Мода, мода-с, молодой человек. Пагубное влияние буржуазных государств…
— А ты найди, а? Мне позарез нужно! — Тураш провел ладонью по горлу. — Денег не пожалею, только помоги.
Он представил, как жалко выглядит сейчас со стороны и скрипнул зубами. "Эх, Жанна, Жанна, — подумал он. — Знала бы ты, на какие муки меня толкаешь…"
— А ты, я гляжу, парень свой, — цепко поглядел на него заведующий. — Сколько заплатить можете?
— А сколько надо?
— Э-э, дорогой, за "сколько надо" нынче мало что купишь. Сколько сверху дашь?
— Это как понять, сверху? — спросил Тураш.
Начальство развеселилось.
— Вообще-то парик больше ста стоит, но надо немножко добавить… на непроизводительные расходы.
— Все, понял. Полсотни хватит? — сказал Тураш.
Глазки заведующего блеснули.
— Э-э, зачем такая щедрость, мы не спекулянты, — смиренно сказал он. — Тридцатку — и достаточно.
— По рукам.
Тураш облегченно вздохнул и с силой сжал его короткопалую пятерню.
— Ой, раздавишь, — вскрикнул тот.
— Простите. Ну, спасибо вам, спасибо… Давайте скорее, — Тураш сунулся за деньгами.
— Не здесь, не здесь, дорогой, — остановил его оборотистый зав. — Та-а-к. Ты главпочтамт знаешь?
Тураш кивнул.
— Через час жди меня там.
— Добро.
— Номер скажи.
— Чего?
— Машины, — просиял зубами начальник.
— ЗИС у меня, — номера Тураш, как назло, не мог вспомнить. — ЗИС, а номера не помню. Пойти поглядеть?
— Тю-ю, — удивился заведующий. Шофер, своего номера не знаешь? Может, угнал ее?
— Что вы! — начал оправдываться Тураш. — Просто я тракторист… А машина совхозная…
— Верю, верю, — оборвал его заведующий. Значит, ждешь меня через час.
— Идет.
"Сказал же — найду, и нашел!" — ликовал Тураш, выходя в зал. Заведующий шел следом за ним.
— Жаль, молодой человек, — нарочито громко сказал он, — рады бы вам помочь, но нечем…
Тураш оторопело повернулся к нему, но тот предупредительно взмахнул бровями: молчи, дескать. Тураш подмигнул ему. Начальник сделал деревянное лицо.
— Будьте здоровы, дай бог вам счастья, — раскланялся Тураш с парикмахершами, которые со жгучим любопытством ожидали исхода дела. — Что же делать, дальше пойду искать.
Насмешница понимающе усмехнулась, а Валюша подмигнула ему. Тураш в ответ чувственно скрестил было руки на груди, но переусердствовал — старый пиджак лопнул на спине по шву. Валя захохотала, к ней присоединились все остальные. Но Турашу до всего этого не было сейчас ровным счетом никакого дела.
— Ну, прямо медведь, да и только.
Тураш чувствовал: женщины смотрят ему вслед и шел, расправив плечи, молодцевато выставив грудь. Решив дело с париком, Тураш заметно повеселел. Пожалуй, первый раз в жизни ощутил он себя красивым и статным. "Медведь, — сказали, — думал он, не переставая улыбаться. — Нашли сравнить, чертовки…"
Через час рядом с его ЗИСом остановился голубой "Москвич", заведующего.
— Следуй за мной, — сказал он.
Подкатили к новому девятиэтажному дому, поднялись в лифт на третий этаж.
— Снимай обувь, проходи — сказал заведующий, покосившись на пыльные сапоги Тураша.
И скрылся за одной из дверей, которых у него в квартире, как показалось трактористу, было великое множество. Тураш с удивлением озирался вокруг. Надо же — рояль, шкаф с хрустальной посудой, громадный телевизор, толстый ковер. А пол в прихожей сверкал так, будто корова языком вылизала. Дворец да и только.
— Вот, примерь, — начальник вынес несколько париков, Тураш подошел к овальному зеркалу.
Один парик не подошел — мал оказался. Второй был рыжий, как у клоуна. Тураш остановился на третьем, черном. Заведующий одобрил его выбор. Усадив Тураша на стул, искусно расчесал парик, сделал пробор, побрызгал одеколоном.
— Ну, гляди, — и подтолкнул Тураша к зеркалу.
Тураш смотрелся и не узнавал себя. Под глазами си-лева, щеки поросли щетиной, воротник рубашки грязный! Но не это главным было, — на него смотрел незнакомый статный джигит с волосами, черными, как смоль. Не веря, глазам, тронул парик рукой — не спадет ли? — нет, крепко держался.
— Жених, а? — подморгнул заведующий.
— Правду говоришь, начальник? Хорошо, да?
— Чудак. Конечно, хорошо.
Тураш, сунув руку за пазуху, извлек оттуда двести рублей.
— Спасибо, аксакал. Лишние деньги за радостное сообщение.
— За что?
— За то, что похвалил, говорю… Весть приятная. Обычай такой…
— Хороший обычай, — заметил заведующий, пересчитывая деньги.
Тураш, не отрываясь, глядел на его ловкие руки, и лишь когда деньги исчезли в бумажнике, сказал:
— Ну, я пошел!
— Удачи тебе, батыр, удачи… Бывай здоров.
По лестнице Тураш не шел, а прыгал, как мальчишка. Вспомнив, что забыл кепку, хотел было вернуться, по раздумал. А когда сел уже в кабину, на балкон вышел его благодетель.
— Эй, кепку держи!
— Возьми ее себе! — крикнул Тураш. И, нажав на педаль сцепления, рывком тронулся с места.
Парикмахер пожал плечами.
Дома у Жанны он раньше не бывал, хотя и знал ее адрес. Сердце его отчаянно колотилось, когда он, поставив машину на углу, шел к воротам по мягкой траве. "Стыд-то какой! — бормотал он. — Явился, скажет, не запылился. Званый гость".
Поправив парик, он распахнул калитку. Двор был пуст. В небо уперся колодезный журавль, около сарая валялись неколотые дрова. Тураш деликатно постучал в дверь. Тишина. Постучал еще — молчание. Толкнул дверь, — она оказалась запертой. "Что за черт? — подумал он. — Или дома никого нету, или дрыхнут, что ли, средь бела дня?" Постучал сильнее. Без результата. Подойдя к окну, побарабанил костяшками пальцев по стеклам. "Вот тебе и на! Нету!"
Вытерев вспотевший лоб, присел на колодезный сруб. И вдруг осенило: "Эх, дурень ты дурень! Да ведь Жанна нарочно не открывает, капризничает, испытывает тебя!" Вскочив, он снова торкнулся в дверь, и, не выдержав давящей тишины, забухал в дверь кулаком.
Послышалось отдаленное покашливание, шарканье тапочек, и дверь, наконец, отворилась.
— Кого там черт принес?
В проеме стоял молодой поджарый парень в майке, одного, примерно, роста с Турашем. Глаза у него были красные, воспаленные, физиономия помятая — спал. "Небось, с похмелюги", — подумал Тураш. Жанна как-то рассказывала, что у нее есть младший брат. Такой же, говорила, длинный, как ты, но выпивоха — не приведи господь. И еще что-то она про него рассказывала — спортсмен, вроде, или тренер…
— Простите, пожалуйста… — как-никак Тураш считал себя зятем этого человека, причем зятем, без сговору взявшим в жены его сестру, потому решил держаться. деликатно, тише воды. — Жанна здесь живет?
— Ну, здесь…
— А ты Берик?
— Допустим…
Тураш скорее чувствовал, чем видел злой взгляд парня, устремленный на него, потому что, как это ни глупо, не мог себя заставить прямо смотреть в глаза. Сердце при одном упоминании имени жены вздрогнуло и замерло с щемящей и сладкой болью.
— А мать ваша дома? — спросил Тураш невпопад.
— Эй, ты что, допрашиваешь? Тебе чего надо, короче?
— Я за Жанной приехал. Зовут меня Тураш. Виноват я перед вами, понимаю, но и ты меня пойми…
— Жанну надо, так езжай в Павлодар.
Дверь захлопнулась перед самым носом.
— Берик, — затарабанил Тураш. — Почему в Павлодар, ты что такое говоришь?
"Не верит, что это — я, — подумал он. — Откуда ему меня знать?"
Постучал снова.
— Ты долго здесь будешь околачиваться? — высунулся Берик.
— Быть может, не веришь мне, — забормотал Тураш скороговоркой. — Тураш я. Помнишь, Жанна тебе писала?
— Тураш-мураш, какое мне до этого дело, катись отсюда колбасой! — парень уперся Турашу в грудь, но тот отведя его руку, продолжал умоляюще:
— Помнишь, она тебе писала, что встретилась со мной? Она писала, я сам видел…
— Слушай, ты чего мне заливаешь, а?
— Я тогда без волос был, — и торопливо сдвинул парик на затылок, точно только он, парик, был причиной нелюбезного поведения шурина.
— Плешивый, что ли? — хмуро спросил Берик.
— Плешивый, плешивый, — вспомнил? — радостно закивал Тураш.
— Ну, и что тебе от меня надо?
— Да Тураш ведь я, сказал же. Муж вашей Жанны, моей Жанатай.
Парень переступил порог и вышел на крыльцо. Сузив свои покрасневшие глаза, с холодным любопытством долго вглядывался в Тураша. А тот заискивающе улыбался. Он искренне хотел, чтобы Берик все-таки признал его.
— Я вам зятем прихожусь. Вернее, мы осенью договорились расписаться, а пока… так, — бормотал он, отводя глаза. — Не познакомился я с вами вовремя, не спросил вашего согласия, виноват…
— Ну, так на тебе, зятек!..
Тураш грохнулся с крыльца, да так, что парик отлетел далеко в сторону.
— Берик, ты что делаешь?
— А вот смотри, что!..
Парень снова бросился на Тураша. Тот оборонялся. А когда наклонился было, чтобы поднять парик, Берик все же достал его снизу. Из носа Тураша брызнула кровь. Он отскочил и выплюнул на землю зуб. И тут его проняло.
— Эй, сопляк, ты что, спятил?
— На тебе за сопляка!..
Кулак Берика в этот раз мазнул мимо, лишь плечо слегка задел.
— Ты что же это, гад, кулаками размахался?! — яростно выкрикнул Тураш, заслоняясь правой рукой и одновременно вытирая рукавом окровавленный рот. Ну, будь, что будет! Не один джигит падал от его удара. Бригадир правильно говорит: "Тураш не бьет. Он лишь размахивается, и готово — оттаскивай…"
Берик, казалось, совсем обезумел. Подпустив его достаточно близко, Тураш пустил в ход свою правую, но парень пригнулся и мощный кулак пролетел мимо. Воспользовавшись моментом, противник ударил в незащищенный висок, и Тураш с коротким стопом упал, как подкошенный.
Очнулся он оттого, что кто-то лил ему на голову холодную воду. Пошатываясь, поднялся. Ныл висок, саднило челюсть.
— Накушался? Вот и ступай, — сказал Берик. — Зятек нашелся!..
— Жанна где? — спросил Тураш, держась обеими руками за голову, которая, казалось, вот-вот расколется пополам.
— Я тебе сказал — в Павлодар уехала, к мужу.
— К какому такому мужу? Я ее муж…
— Слушай, вали отсюда, пока я добрый, — уныло сказал Берик. — Муж — объелся груш. К своему мужу, законному…
— Врешь! — Тураш пошел на Берика. — Врешь! Врешь! Не может так быть. Ты зачем врешь?
— Ну вот, недолго музыка играла, — огорчился Берик. — Еще тебе, что ли, накидать?
— На, убивай меня, убивай! — Тураш рвал рубаху на груди. — На, бей!
— Чокнутый! — отшатнулся парень. — Да у разлюбезной твоей Жанны, если хочешь, в Павлодаре и сын есть, и дочка. А таких мужей, как ты, у нее, знаешь, сколько? То-то, брат…
Тураш замер.
— Врешь ты, врешь, — шептал он. — Это правда или нет? Ну, скажи, Берик, скажи, прошу тебя.
И плакал, не стеснялся своих слез.
— Правда или нет? Правда или нет?
Берик подошел к нему, обнял, похлопал по спине.
— Правда, брат, правда, — дружески сказал он. — Езжай своей дорогой. И не думай ты ради бога о ней. А на меня не сердись, что подрались. Надоел мне весь этот бардак.
Повернулся и пошел в дом;
Тураш неопределенно махнул рукой и направился к воротам. Он шел, спотыкаясь, едва волоча ноги. Голова гудела от боли. Было больно, невыносимо больно!
Распахнув дверцу кабины, он вдруг заметил в руке парик. Долго смотрел на него, а потом, вытерев им лицо, швырнул на улицу. Планируя, парик мягко упал в густую траву.
Отъехав далеко от города, Тураш посмотрел на себя в зеркало. Нос распух, глаза превратились в узенькие щелочки. Кругом синяки, кровоподтеки.
— Хорош батыр, — усмехнулся он.
Надо было еще завернуть на базу за углем, и Тураш попытался сосредоточиться на этой мысли.
Солнце жгло немилосердно. Пробегали за окном поля, солончаки, одинокие, точно он в эту минуту, деревья, в жарком мареве колебалась линия горизонта огромной степи.
Тураш подставил лицо струе упругого встречного ветра.
Перевод Е.Попова