Снаружи от гиби-гиби расходилось три ярких троса: один вел к рабочей палатке, второй — к длинному низкому навесу для собак и третий — к грузовой линии. Папа объяснил Питеру, что за них удобно держаться во время бурана, и заставил его накрепко запомнить, куда вел каждый из тросов. Но сейчас он только постоянно спотыкался об них.
— Пошли, девочка. — Питер встал, и Саша тут же радостно вскочила на лапы. Он положил руку ей на пушистую макушку, а другой указал в сторону горизонта. — Пора разыскать второй автодром «Фольксвагена».
Мама прыснула.
— Не стоит верить всему, что тебе рассказывают.
Об этом автодроме поведал ему Джонас: якобы где-то во льдах компания «Фольксваген» возвела секретный автодром, чтобы испытывать новые модели машин. Он добавил, что неудачные модели — совершенно чумовые автомобили — бросали прямо в снегах, и Питер твердо вознамерился найти один из них.
— Мам, об этом писали в Интернете.
— Писали о первом полигоне «Фольксвагена». О первом и единственном. И он находится в сотнях миль к югу отсюда.
— Это тот автодром, который они не скрывают. Но Джонас прочел о втором месте, где испытывают самые суперсекретные модели, способные просто взорвать рынок. Никто не должен о них знать, потому что автогиганты шпионят друг за другом со спутников и беспилотников.
— Ага, — миссис Солемн распустила волосы, и они темными волнами рассыпались по ее плечам. — В таком случае, это автодром может находиться где угодно.
— Может и где угодно. Но я же не могу отправиться куда угодно, не так ли? Это же может быть опасно! Я могу запачкать ботиночки! Поэтому придется мне искать здесь.
Мама закатила глаза:
— Ах, беднюсик! Родители всю жизнь держат тебя в четырех стенах и отвезли только на какой-то скучный, банальный Северный полярный круг. Ну что ж, удачи тебе. Приходи к обеду и не забывай поглядывать на часы.
Питер решил пойти на восток. В этом направлении рельеф снижался, и он весело съехал вниз на ногах вместе с Сашей. Она никогда не убегала прочь и не дергала за поводок, а деловито трусила рядом с ним, будто заинтересованная его поисками.
Спустя двадцать минут его нос и щеки онемели от холода, тут же захотелось домой. «Вот и все великое путешествие» — подумалось ему, когда он зашагал назад к лагерю. Поднимаясь вверх, он не сводил глаз с гиби-гиби, ожидая, когда появится шевеление в уголках глаз. Он понимал, что не следует его провоцировать, что потом снова заболит голова и он проваляется в постели весь остаток утра. Но что-то словно вынуждало его.
Спустя мгновение он ощутил легкую пульсацию в висках, палатка перед его глазами ожила и тоже забилась, как огромное голубое сердце. Он знал, что стоит опустить глаза — и все пройдет. «Моргай» — велел он самому себе.
И тут гиби-гиби придвинулась к нему так, словно он разглядывал ее в бинокль. Он смог увидеть легкое покачивание голубой ткани на ветру, заметил, что вход был закрыт не полностью — застежка молнии свисала в нескольких сантиметрах от верха дверного проема. Он различал это даже четче, чем когда стоял там с мамой.
Саша гавкнула, и изображение перед его глазами дернулось и пропало, создав неуютную темноту на несколько мгновений, прежде чем к нему вернулось зрение. Все стало, как прежде, и собака ждала его в нескольких шагах впереди. Выяснилось, что он выпустил из рук ее поводок.
— Иду, — ответил он, сделал несколько шагов и почувствовал, как волной накатывает головная боль.
Когда он вошел в палатку, задержавшись в тамбуре и аккуратно застегнув входную заслонку, прежде чем расстегнуть внутреннюю, мама уже сидела за столом с заколотыми в пучок волосами. Она колдовала над планшетом. На экране можно было разглядеть текст и множество стрелочек, указывающих одна на другую.
— Ну как, нашел свою «Ламборджини»? — поинтересовалась она. На столе стояла целая миска аппетитного салата с тунцом.
— Я не собираюсь сдаваться, — пробурчал Питер и пополз в свой закуток.
— Ты что, не будешь есть?
— Я что-то устал, — ответил Питер. В его голове бушевал маленький шторм. — Поем позже, ладно?
Спустя час он смог сесть в постели. Мама была на том же месте. Рядом лежал планшет со стрелочками и кучей научной галиматьи, а она что-то выписывала в тетрадку с красной обложкой. Раньше он такой у нее не видел. Ее рука с такой скоростью летала над страницами, что Питер изумился, как можно так быстро придумывать слова и вообще понимать, что пишешь. Он успел понаблюдать за ней некоторое время, прежде чем она подняла голову и заметила его.
Мама резко захлопнула таинственную тетрадку и напряженно улыбнулась.
— Надумал поесть?
Он кивнул.
Глава шестаяТиа
— И вся эта возня ради семи человек, — брюзжала Тиа, держа в руках плоское блюдо. Стол перед ней просто ломился от посуды и приборов. — Знаешь, мне кажется, что сюда больше ничего не влезет. Это просто нереально.
— Тихо, Тиа. — Лана фланировала по большой комнате, тяжелые складки ее платья слегка мели пол. Тиа оно очень нравилось: затейливая желтая вышивка, квадратный вырез и голубой пояс, затягивавшийся сзади на талии. Хотя платье было уже не новым, выглядело оно все равно элегантно. И только Лана умела завязывать концы пояса так, чтобы он походил на цветок.
Тетя забрала у нее блюдо, изящный предмет, украшенный янтарной глазурью с орнаментом из темно-красных листьев по периметру, и стала переставлять посуду на столе.
— Я со всем разберусь. Лучше иди переоденься.
Тиа посмотрела на свои меха.
— Переодеваться? Но зачем? Я ведь одела их только сегодня утром.
— Я не собираюсь ничего объяснять. Убедись, что на твоем платье нет грязных пятен.
Тиа открыла было рот, чтобы поспорить, но затем развернулась и пошла к себе, решив не срываться на Лану. Она вернулась из питомника уже на восходе, совершенно счастливая и голодная, как волк. Когда она рассказала тете о щенках Кэсси, та просто засветилась от радости. Потом Тиа попыталась уснуть, но ее мысли беспрестанно кружились вокруг Роуэн до тех пор, пока она не отключилась. Проснулась она разбитая и с кислым настроением.
Тиа открыла сундук и достала три сложенных платья. Ее любимое, сиреневое, было все еще запачкано, хотя Лана неоднократно напоминала о том, что его давно пора постирать. У голубого истрепался подол. Последнее Лана вышила крупными цветами, и Тиа оно очень нравилось. Но сегодня ей показалось, что оно слишком детское.
На самом дне сундука лежало несколько маминых нарядов. Когда она была совсем малюткой, то частенько мерила их и расхаживала по большой комнате, волоча за собой слишком длинный подол, а Лана ею восхищалась.
На глаза ей попалось одно, оттенка слоновой кости, с изящным тонким орнаментом из зеленых сплетенных лоз. Тиа приложила его к себе, затем сбросила меха и надела платье, туго затянув на талии ярко-красный пояс.
Когда Тиа вошла в комнату, Лана некоторое время смотрела на нее, ничего не говоря. Затем оживилась.
— Хорошо, что ты о нем вспомнила! — Она положила в корзинку нарезанный хлеб. — Еще годик-другой, и рукава станут тебе коротки.
— Можешь мне помочь? — Тиа протянула ей мамин костяной медальон на красной ленте. Лана подошла, аккуратно взяла ленту за кончики и жестом попросила Лану повернуться и поднять волосы.
Почувствовав теплое прикосновение медальона к коже, Тиа поняла, что готова к этому вечеру. Она улыбнулась тете:
— Я могу тебе еще чем-нибудь помочь?
Лана расцвела в ответной улыбке:
— Повернись-ка еще раз, я затяну пояс, как надо.
Только они покончили с платьем, начали прибывать гости. Друг за другом в боковых дверях показались Села, Эзра и Маттиас, а бабушка Роуэн крикнула что-то от главного порога.
— Помогайте! — Позвала Села, вываливаясь из саней с какой-то закрытой корзиной в руках. Увидев Тиа в платье Маи, она залилась краской, но голос ничем не выдал ее смущения.
— Тут запас фруктов на семь дней! Боже мой, как же тяжело.
Тиа приняла у нее корзину и поставила у раковины. Маттиас показался в дверях с какими-то двумя тюками.
— Тиа, дорогая, это для тебя, — сказала Села. — Те самые меха, о которых я вчера говорила.
Тиа приняла сверток.
— Села, спасибо, не стоило так заморачиваться! Но все равно благодарю тебя.
Она отнесла их в спальню, бросила грудой на постели и вернулась в главную комнату, где на нее многозначительно посмотрела Лана.
Тиа вздохнула. Не было никакой возможности скрыться от бабушки и при этом не выглядеть капризным ребенком. Она сняла с подноса два высоких стакана с напитками и направилась к Роуэн и Селе, стоявшим рядом.
Роуэн улыбнулась, принимая у нее стакан, затем поманила пальцем к себе и коснулась вышивки на ее платье.
— Я могла бы поклясться предками, что это дело моих рук. Даже помню, как твоя мама носила его. Ей было около шестнадцати. Неужели то самое платье?
Лана встала рядом с Тиа.
— Я была поражена, когда увидела его на ней. А как замечательно сохранилась вышивка, а, матушка? Твое дело всегда живет долго. И ей так идет!
— В самом деле, — двусмысленно ответила Роуэн с задумчивым видом. — А это что, медальон твоей мамы, Тиа? Не видела его уже лет десять. А портреты все еще там? Я бы хотела взглянуть.
Все молчали, когда Тиа открыла медальон и поднесла его поближе, осторожно держа двумя пальцами. Роуэн посмотрела на портреты:
— Чудесно… Ох, Тиа! Ты только взгляни на свои ногти…
Тиа выпустила медальон и сжала ладони в кулаки. Когда под рукой не было ее любимого куска мягкой амбры, она начинала грызть ногти, а бабушка постоянно журила ее за это.
Лана поспешила переменить тему:
— Я составила два новых красителя: апельсиново-красный и ярко-фиолетовый. Надеюсь услышать ценные замечания нашей главной ткачихи и ведущей художницы, — с улыбкой сказала она и повлекла Роуэн и Селу к своему рабочему столу.
Тиа подошла к Маттиасу: он как раз выкладывал фрукты из маминой корзины.