– Вижу цель!
Визоры ясно отслеживали «огурец» – малый сирианский десантник, – снижающийся в кромешном мраке над ледяными просторами. Без защиты полем! Такой случай упускать нельзя.
– Сургут, веди. Вектор, к бою.
– Готов.
«Вальтер на катере слаб, всего с парой мелких пушек. Зато у «росинки» стволы что надо!»
Прицелы дружно сошлись на чёрном объекте.
– Огонь!
Заметив направленную на себя локацию, продолговатый силуэт с уродливыми выростами рванулся было в сторону, но через миг исчез в облаке огня.
– Вот свинство! – шумел Влад. – Это ж надо – диверсанта в атмосферу допустить. Куда ПВО смотрит?.. астрономы, их мать, слепороды безглазые!
Выругался – и со стыдом прикусил язык. Потом отхлынуло: «Хорошо, запись переговоров не включал!» Иначе, глядишь, до Илоны дойдёт; после хоть на глаза не являйся…
– Внимание, Иньян-вахта! Говорит Сокол. Только что парой первого звена отдельной эскадрильи Востока сбит корабль противника. Координаты… Да! да, над ночной полусферой. Подбирайте, что осталось. Я подтверждаю! Бой фиксирован на видео. Как это – откуда мы? Испытательный полёт! Понятно?!
Помедлив, чтоб улёгся боевой пыл, он обратился к Вальтеру:
– Короче, испытали. Оружие работает отлично. Сургут ведёт – не придерёшься. Ну, вы ещё с ним обкатаетесь… Готовься писать отчёт по бою.
– Капитан, я не предполагал, что события так развернутся. Похоже, мы застигли сирианина врасплох. Как вообще возможно, чтобы десантник вплотную подошёл к планете? Это чрезвычайное происшествие!
– Даже больше. Они словно знали, что тут пусто, никто их не заметит – поэтому шли так спокойно, не включая поле. Не могу отделаться от впечатления…
Помолчав, Влад прибавил:
– Никто не ждал нашего вылета. Мы пошли вне графика. И что видим? Три эскадрильи шарят далеко от базы, все следят за астероидным поясом, а сириане внаглую заходят на посадку. Тут что-то не так. Похоже, отчёт будет длинный; сразу печатай копию в Особый отдел.
«Бог любит нас, – сокрушённо подумал Вальтер. – Что ни вылет, то бой; что ни бой, то скандал!»
* * *
Западная Фрисландия, 1282 год
Ветер с моря гонит редкие облачка, колышет флаги, гирлянды цветов и красный балдахин над алтарём. Денёк свежий, даже прохладный. Голубой небосвод словно покрыт пеленой, солнце приобрело цвет яичного желтка.
Крест на шпиле кафедрального собора сияет тёмным золотом, торжественно и скорбно. Над празднично наряженной толпой – штандарты приходов, затянутые в знак печали чёрной тканью.
Место для «жаровни» и помоста выбрано красивое: это площадь у монастыря кларисок. В моё отсутствие тут возвели приют для шлюх, порвавших с промыслом.
Ложи заняты самыми блестящими людьми. Здесь наместник графа Голландского с супругой, рыцари округи Энса, их жёны, магистраты, приходские попы, а также наши boniviri, «добропорядочные мужи» – купцы и цеховые мастера.
Само собою, я в центре внимания. Я привёз новости изо всех стран – от Палестины до Бургундии, Пфальца и Гельдерна. Поклоны, объятия, радушные приветствия и приглашения, различные житейские беседы.
– Искренне завидую вам, мессер. Совсем недавно вы ходили по Святой Земле, знавшей поступь Спасителя. Вы погружались в воды иорданские. Блаженный край, избранный небесами!..
– Кто там правит, в Каире?
– По-арапски град зовётся Аль-Кахир. А сюзерен Египта – мамлюкский султан, Ал-Малик ал-Мансур Сайф ад-Дин Калаун.
– Вот так имя, как у самого сатаны! Что, могучий арап?
– Кажется, он из тюрков, вроде монгола. Мамлюки – пёстрый люд; среди них славяне, черкесы, курды, даже загадочный, неведомый народ – мор-два.
– Преудивительно, сколько народов произошло от Адама!
– Сегодня попируем у епископа. Расскажешь всё, что видел!
– Для этого надобна неделя или две.
– Не откажи в любезности погостить у меня, дружище. Будет охота, затем устроим бал. Я позову Шолле с дочками. Видишь, как расцвела старшенькая? Настоящая розочка…
– В этом году урожай добрый – овёс сам-три, пшеница сам-пять. А по твоём отъезде выдалась такая непогода, что нельзя было сеять озимые. Голодный год случился, даже падаль жрали. Немало людишек примёрло.
Что это?.. Небо из голубого делается серым. У солнца алый отенок. Ветер усиливается… Пришло время жатвы, наточен серп Костлявого Жнеца. Неужели никто не замечает?
Вовремя отслужена траурная месса! От века не было подобного богослужения, когда епарх, сам того не ведая, молит о вечном покое для себя и для всех на многие мили вокруг. Обретём ли просимое?.. Знать бы, о чём просить! Ибо покой и вечность – вещи разные.
– Затеял мост строить, вызвал мастеров. Они намекают: надо непорочную девицу в основание зарыть, а то стоять не будет. Чисто язычники!.. Чем этих ведьм впустую палить, выдал бы мне монах ту, белобрысую. Она мала; поди, невинная. За два парижских ливра и фунтов тридцать свечей в придачу. Для матушки-церкви ничего не жаль.
– Так ведьма же! Мост переломится.
– Менее чем за три ливра не отдаст.
– Ого! Я на них лучше быка куплю, каменщиков кормить.
– Его Преосвященство быстро мессу отслужил, а этот сухарь что-то заболтался с проповедью. Ещё, гляди, приговор будет читать до вечера.
Доминиканец вошёл в раж и бичевал ересь во всю мочь:
– …а также иоахимиты, спиритуалы и гиллельмиты, кои в безбожной дерзости своей отрицают всякое causa ministerialis 2, все церковные обряды и святые таинства!
Щедро сеял он мудрёные слова, почерпнутые в богословских диспутах. Народ зевал, топтался и переговаривался в ожидании, когда же запалят костёр. Кое-кто грыз яблоки; детишки ныли и дёргали мамок за подолы. Осуждённые в грубых рубахах, с петлями на шеях и зелёными свечами в связанных руках, стояли уже как мёртвые. Исхудавшие их лица были серы, словно пепел.
Которая из них Тэтке Рыбачка?
Что бы она предпочла, будь её выбор? Заживо сгореть или живой ступить за предел времени?
У меня нет выбора. Я уже догадываюсь, где расстанусь с нынешним бытием. На звоннице собора. Кафедральный храм высок, вдобавок он стоит на холме. Многих поманит туда лживая надежда. Верно звала Рыбачка: «Надо на холмы бежать». Но сегодня уже поздно. Мы не уйдём от судьбы.
Счастлив будет слуга инквизитора, посланный с зеркалом в Льоут, к комиссарию. Он выехал вчера. Он успеет достичь безопасного места.
– Uterus ecclesiae 3 исторгнет тех, кто блудодействовал с дьяволом. Им уготован огонь вечный и червь неумирающий!
Пожилой епископ изливал сердце рыцарю-паломнику:
– Кровью рыдаю, едва подумаю, что Иерусалим потерян. Всему виною Гогенштауфен, внук Барбароссы – о, гнусный безбожник!.. Но верю – мы вернём священный град.
Взамен рыцарь передавал Его Преосвященству римские сплетни:
– Когда опочил Гаэтано Орсини, сиречь Николай III, кардиналы дружно провалили на выборах его племянника Малебранку, оказав предпочтение французишке Монпитье.
Епископ от восторга облизнулся и прибавил, как знаток высших интриг:
– Сдаётся мне, алые мантии мстили всему роду Орсини. Им показалось мало той анафемы, коей был предан сенатор Маттео, отец Гаэтано, нагло закрывший кардиналов на замок. «Конклав» – под ключ их, на хлеб и воду, хо-хо!
– Однако званье генерала-инквизитора Малебранке оставили – в утешение, должно быть. Он-то и подписал указ французика о назначении сего доминиканца в нашу землю…
– Сын мой, ради Христа берегись вероломства, не строй ковы и не вступай в заговоры, – засопел епископ, переходя на шёпот; лицо его выразило трогательную заботу о ближнем. – Охота и бал?.. Тебя станут склонять к мятежу. Немало рыцарей желает отложиться от Голландии, присягнуть герцогу Фрисландскому или даже Утрехту. Заклинаю тебя именем Спасителя – не клади свой меч на алтарь смуты.
Увы, мой старый добрый весельчак, вотще все заговоры! Нам не быть ни голландцами, ни фрисландцами – мы приложимся к иному царству. Зря в твоём дворце накрывают столы и готовят угощение. Не людям предназначена та снедь. Разве не видишь, как меркнет небо? Солнце становится красным…
– Пожар, что ли?.. Будто дымком затягивает, – беспокойно поднял лицо тучный сосед рыцаря.
– Четверть их имения отходит в достояние наместника, другую четверть получит палач с подручными, третью…
– Приговор короткий, хорошо. Прошлый раз я дважды справил малую нужду, пока дочитали.
Ведьм затащили на эшафот, притянули цепями к столбам. Люд оживился, засвистал, загоготал; в сторону «жаровни» полетели рыбьи головы, огрызки яблок.
Лейтенант церковной стражи гаркнул:
– А ну, кончай! не то велю древками отходить. Цыц, не мешать!
К столбам подошёл монах с уговорами, как полагается. Вдруг которая раскается, так её задушат до поджога.
– Неча уговаривать! – ревели здоровые парни и мужики. – Огня давай!
Бабы их поддерживали визгливыми голосами:
– Воду напускали! Поля гноили! Бесовки, будьте прокляты!
– Помост плохо сколочен, – поёрзал на лавке сосед рыцаря. – Шатко стоит.
По толпе прошла тревожная волна.
– А-а-а, дьяволов накликают!
– Земля шевелится!
– Гляньте – знаменье небесное… Господи Сусе!
В потускневшем сером небе мчался тяжёлый, сильный ветер. Облака летели быстро, корчась и расплываясь в мрачные лохматые тучи. Солнце побагровело. На площадь, качаясь в седле, вылетел всадник; испуганно заржавший конь заплясал, попятился перед толпой.
–Дорогу! Расступись! – выкрикивал гонец, взмахивая рукой в перчатке. – Уйди, задавлю!