– Где ты с ним пересеклась, а?.. На Красный луч тайком бегала?
– Убиться веником, как я завидую! Это ж самец почище того шведа. Неутомимый друг на батарейках.
– Одумайся, бяшка, в нём два центнера железа! он тебя сплющит!
У Ромы слёзы навернулись на глаза. Кто эта гадина, что робота прислал? Выставил на посмешище… и напугал, чуть не до разрыва сердца! Как нарочно русскую модель отправил. Кто же это?
В открытке был стишок с каллиграфическими завитушками:
Милая овечка,
Стал я твой вполне
Пусть твоё сердечко
Помнит обо мне 2
Дальше шла любовная фигня в прозе:
«Быть может, скоро я отправлюсь в бой и погибну, сражаясь за любимую Землю. Но даже когда лучи вражеских истребителей пронзят моё сердце, последней моей мыслью будет мысль о тебе, моя ласковая, нежная, желанная Ромми! Помни обо мне и люби меня, как я тебя! Целую – твой В.Х.»
«О, мамма миа! липучий немец! Вспомнил вчерашний день, проснулся… Да я же без сознания была, я не соображала, что делаю! Я за Локсом бегала, а подвернулся – Хонка. Хотя – чего ради я гонялась?.. Ну, Вальтер, хорош – приласкал, называется; век не забуду!.. Да они оба хороши, из Троицы – капитан-скандалист и ведомый-приколист. Чтоб вы друг в друга врезались!»
– Спасибочки за доставку, – шутовски присела Рома, оттянув полу блузы; овцы прыснули. – Передай господину кавалеру – я обожаю его хлеще овсянки, гауптвахты и гимнастики.
– Передам слово в слово, – ответил робот, развернулся и утопал на свой Красный луч, а Рома горько затосковала о любимом Гере:
«Где он, почему молчит, даже не звонит? Пропал, забыл! Бросил меня… Я устала, я всего боюсь, мне чужие сны снятся… Никому не откроешься… Святой Агнец, помоги, я так с ума сойду!»
* * *
Начиналось всё вполне невинно. Ракитин подошёл к Шону:
– Пилюля толковая. Такое впечатление, что пообедал; до сих пор есть не хочется. Наверное, я упаковочку себе возьму.
– Курс – пятьсот пилюль, полторы тысячи дойчмарок. Можно взять сотню, за сто рублей, или две. Прилагается подробная рекомендация! И бесплатные консультации у моей супруги.
– Мы тут сегодня соберём группу товарищей. Отметим ввод в строй нового «Вектора». Думаю, мы вам не помешаем.
– Конечно, конечно! – Шон приветливо заулыбался.
Сперва, оттесняя клиентов «Хонг Дьеу», въехала тележка с пищеблока.
– Ракитину, – прочёл развозчик по бланку. – Пятьдесят порций… затем салаты… заливное… Куда ставить?
В дверях опустевшая тележка сцепилась с грузовой платформой, которая доставила с инвентарного склада раскладные столики и стульчики. Киберы-служаки путались под ногами, стучали лапками и издавали скрипучие звуки, пока развозчики лаялись между собой:
– А я при чём?.. разъехаться нельзя! Я, что ли, ящиков наставил?! И койки поперёк холла!.. Вообще ступить негде! Подай назад свою телегу!
Из бара сами собой пришли три ящика водки. Бредовое видение обеспечили жукоподобные служаки, несущие водку на спинах; казалось, будто у ящиков выросли ножки. Шествие самоходного алкоголя продолжили шестнадцатизарядные упаковки баварского пива, а завершили парад соки, воды и запасы одноразовой посуды.
Клиенты исчезали, улыбка Шона делалась всё более натянутой. Ань Хаи и Ань Ба (вдесятером!) попрятались в каюту, а из коридора в блок заваливались друзья Троицы, и конца им видно не было. Каждый вновь прибывший из состава «группы товарищей» считал своим долгом громко заявить:
– Ну, Влад, и теснотища у тебя!
– Пить будем навытяжку, по-гусарски.
– А кто рухнет – вон, на койки сложим. Штабеля под потолок! Дальновидный ты, Сокол – загодя лежанки устроил.
Из русского троебожия – бог Влом, богини Жрачка и Халява, – западникам особенно милы две последние. Волшебное слово «задаром» сорвало с коек всех пилотов Центральных держав и Северного альянса, кто не летал на боевом дежурстве и не находился в первой степени готовности.
Когда в блок вошёл запоздавший механик Влада, там гомонило плотное сборище, пепельницы-самогаски давились окурками, дым мешался с густым пивным духом, а в туалет выстроилась шумная очередь.
– Штрафную давай!
– С разминкой надо закругляться.
– Влад, пора по беленькой!
– Не узнаю Владислава Сергеича. – Механик разулыбался, принимая от командира штрафной стакан. – Неужто сухой режим побоку?..
– Никогда. Но угостить товарищей – святое дело. Особый случай, новую «росинку» обкатали…
– Согласен, повод уважительный. Товарищ капитан, за вами тост!
– Ну, бойцы – за Вальтера и «Вектор». Ура!
– Ура!! Hoch! 3 Виват!
Затем провозгласили за СССР, поскольку пили на Красном луче и за счёт Сокола. Славяне, согретые водкой, грянули «Союз нерушимый»; центральные и северяне уважительно прослушали гимн стоя.
– Вот брелок, готов. Я нашёл ему цепочку под цвет…
– Спасибо, подходяще.
– Митря, мой ящик пива – твои служаки. Дай на пару часов, проверить трубопроводы. Никто не узнает, в пересменку справлюсь.
– О-ля-ля, да у тебя свой выводок новенький! Ты ещё хвалился: «Америка, фирма, кибер-супер на восьми ногах!»
– У суперов проги глюкавые, – признал с досадой австриец, сразу раскрасневшийся от «огненной воды». – Квадратные жуки, а не служаки! То замрут на ходу, то лезут не туда. Я замаялся их поправлять.
– Салатик жжёт. Дай крышку, чей замес?.. С Голды, конечно! Как будто на Иньяне нет плантаций, чтоб нарезать и сюда продать. Надо возить чёрт-те откуда из колоний…
– Поддержим колонистов вилкой и бутылкой!
Предложили выпить за Германию, сплотившую державы. Пока немцы тянули своё «Deutschland, Deutschland uber alles» 4, пилоты Красного Союза, скандинавы и кельты жрали, пили и общались.
– А я центавров уважаю. С обеих звёзд – и голдов, и оранжистов. Голдинки – славные девчонки. Они на Голде скороспелые, как генетические кабачки. Во такие кабачки! – Пилот Пухов показал размеры голдинок обеими руками.
– Скажи – как ярки! Га-га-га! Нет, я серьёзно – их брачный возраст с четырнадцати, по-овечьи. Всем вкалывают ускоритель.
– Эт-то нэ корэктно, я протиф акцелерацион. Дэвочки не успевают умствено взрослеть. Им нато учица, а они идут замуш.
– Тойво, ты в корне не прав!
– В корне я прав, Олешка!
– Я за то, – расклинил Пухов спорщиков, – чтоб колонистов брали в армию. Сколько Земле отдуваться? Ни на Оранже, ни на Голде нет прионов, там здоровый контингент! А у нас? половина в губчатом маразме, половина под ружьём. Ты был в Воронеже? ну и молчи!
Водочка лилась, журчала. Дело катилось, как с горы на санках. За Север, за зелёную Ирландию (хотя ирландец был всего один), за клетчатую Шотландию (шотландцы вчера перебрали у Райта и явиться не смогли), за знак Ярл, за всех патриотов, за орлов с разным количеством голов, за братство ариев и прочие святыни.
Громыхало караоке, во всю мощь октафонической системы извергая строевые мелодии. Стены слегка подрагивали. Музыкальный гром возбуждал народ; то там, то сям мужчины загорались ратным пылом и ревели пафосные песни:
Жизни тот один достоин,
Кто на смерть всегда готов!
Православный русский воин,
Не считая, бьёт врагов!
– Водки много не бывает! – Механик горячо дышал на Влада; на плече капитана висел пьяный Вальтер с блаженной улыбкой:
– Очень трогательно, камрад! Я давно хотел вот так собраться – товарищи, мы бойцы одного фронта!..
– Гнать всех в армию! Даже баранов. Среди нехолощёных тоже умные бывают. А валухов не надо, это мясо. Вывести крепкую боевую породу… вот, примерно как ты.
– Пухов, а в рыло?
– Трусья, не ссорица!
– Hoh! Ahoi! Hurra!
– Особый загар Голды. Я помню, она приехала и оробела. «Я с Центавры Голд, здравствуйте». Очаровательная, фигуристая, тоненькая. Пухов! у неё не кабачки! у неё лимончики.
– Да знаю, пробовал! …а ещё голдинская еда. Ты думаешь, это морква? Тереус голдиформис, красный хрен! И это – не рыба. Плавучий пузырь с жирной стенкой. Мы его жрём и проникаемся Голдой. Мы уже не земляне, а космические не-пойми-кто. Перец – с тау Кита, хлеб – с Индианы…
– Зато там ест почва, чистый грунт. Экология люкс! Если пы ты шил в Суоми, Пухоф, ты пы понимал, что сначит «бесплотие почвы». Вся Земля вы-со-са-на, в море – грясс. Кто-то толшен пахать в колониях! Бес сельскоо хосяйства шисни нет. Хайтэк не впрок, когта нет хлеп и мяса.
– Этот… кого посадили в медблок – он как, очухался?
– Глухо. Слетел с резьбы. Я узнавал…
– Во, засада… Говорю – не глотайте синтеты.
– Он не слишком баловался. Может, консервы. Съел вакуумные котлеты и рагу, потом стал чудной.
– Все ели, а слетел один?
– Инспектор по рациону разбирается.
– Что это вьеты схоронились? Как чужие… Тук-тук, девочки! Хм, молчат…
Выждав, пока в дверь прекратят стучать, настороженные вьетки выбрались из переполненной каютки под конвоем двух жёстко-корректных Ань Хаев и тише мышей просочились к осаждённому сортиру. Ань Хаи стояли насмерть, улыбались железно и таки обеспечили дамам доступ. Вернувшись в тесную коробку, они доложили Шону о вылазке, и тот сам вышел в набитый дымный холл.
– Выпьем с нами, Шон!
– Спасибо, я воздерживаюсь.
– Какой-то он неконтактный…
– У них гормонов нет, чтоб водку переваривать. Пьют напёрстками, потом неделю отходняк.
Строго осмотрев царящее вокруг безобразие, Шон протиснулся к Владу. Если он сердился, то виду не подавал. Держался сухо, говорил коротко:
– Наши девушки очень напуганы. Может, вызвать военную полицию?
– Никак не возможно. Боевое братство, нерушимые традиции. Придётся считаться. Ты хочешь летать в Троице?
Шон улыбнулся, но как-то так, что Владу стало неловко за происходящее. Однако, свой дом надо отстаивать!
Вьет скрылся в каюте.
Трезвый Сокол озирал окружающий дым-коромыслом. Всё шло, как задумано. Может, водка и яд, но у неё два неоспоримых достоинства – во-первых, на халяву лом проскочит, а во-вторых, с ней риска однозначно меньше, чем с кумаром.