Восход Сириуса, часть 2 - Битва за хрустальный гроб
Глава 1. Понеслось
Я помню – лето, сосновый бор,
Сухой валежник, тупой топор
Сидим мы в баре уже который час
И вдруг от шефа срочный летит приказ:
– Летите, мальчики, на восток!
Бомбите, мальчики, городок!
Семнадцать тонн – немалый груз
И мы летим бомбить Союз!
Народная песня 1970-ых
Германия, Ганновер
– Хорошо отнырялся? – спросил у бригадира Фур, примкнув магазин под ствол «русака» и передёрнув затвор.
– Снаряжение было так себе, но клиент солидный. – Сотерель смотрел в наладонник, где жила активная план-схема – движение людских масс, улицы, машины, позиционные точки ручных телефонов и метчиков, пульсирующие посты полиции. Жаль, схема не всё отражает. Сплошной охват недостижим, а нелегальная подключка видит дай бог треть доступной информации. Но опытным работникам и этого хватает.
– Что за тип наш заказ?
– Студент. Либерал. Борец за равенство овец.
– Чего равнять? они и так все одинаковые, из одной пробирки…
– Активист. Лидер молодёжного чьего-то там крыла. Живёт с овцой, в басурманском районе, хает крестоносцев. В будущем грозится идти в бундестаг.
– О-о-о… Таких надо причёсывать, пока маленькие. А какая у него овца?
– «Мавританка Wa26», пятого поколения.
– Отсталая. Она заказана?
– Да. – Бригадир сделал жест, не допускающий двояких толкований.
– Ясно. Дай портрет.
Они за полдня слетались к месту работы со всех сторон света, по пути читая сведения о заказе. Одни были знакомы, как Фур и Сотерель. Другие работали под псевдонимами и номерами, только по связи. Заказчик знал лишь бригадира.
– Едем, – скомандовал Сотерель. Пилот мягко послал вперёд мощный внедорожник, лощёный, словно тачка городских пижонов. – Всем – выход на позиции. Полевые группы, штаб – доложить готовность.
– Первая… Вторая… Есть штаб, – отозвались рассыпанные по Ганноверу работники.
Денёк выдался славный, настоящая «февральская лазурь»; солнце едва заметно пригревало, и толпа манифестантов на площадке у Чумной колонны выглядела ярко, будто цветочная клумба. Плакаты они повернули к камерам телевидения, чтобы Германия и мир видели их лозунги: «Великая Чума – позор Европы!», «В путь, к покаянию!», «Овца = Человек, Агнец = Бог», «Долой монахов, инквизицию и Лапчатый крест 1!» Оратор вещал в мегафон:
– Пятеро из ста немцев прячутся от жизни в монастырях, истязают себя безбрачием, остальные выворачивают души под тоталитарным контролем папы римского! А если вы не ходите в церковь и не смотрите её каналы – вас подстерегает Лапчатый, готовый оболванить каждого! В школе, в университете, в летнем лагере – повсюду!
Молодняк у колонны кипел и свистел, потрясая плакатами. Мимо потоками неслись авто. По тротуарам спешило озабоченное поколение отцов и матерей, иногда с тревогой поглядывая на митинг. Во множестве топали и шаркали ногами дедушки, бабушки – согнутые остеопорозом, с жабьими лицами, лягушачьими глазами; сплошь губчатая болезнь. Улыбчивые овцы и бараны смотрели в сторону колонны искоса, с опаской. Шуцманы в оцеплении привычно озирались, чтобы «лапчатые» патриоты не устроили драку с либералами.
– Мы выжили всех, кого звали «чужими», других уморили чумой, и что нам осталось? Мы стали выращивать рабынь из яйцеклеток, сделали их сиротами и объявили полулюдьми. А Еврозона? Сотни лет миллионы людей гибнут в резервации, пока наши канцлеры кудахчут о вымирающей Германии. С этим пора кончать! Я призываю – открыть кордон, дать «подопечным» все права, остановить вмешательство церкви в жизнь людей и запретить безбрачие! Я – выражаю – свой – протест! Я – протестант!
Запретное слово прозвучало; пришла пора вмешаться гаупт-вахтмейстеру, у которого был мегафон помощнее:
– Дамы и господа! От имени криминал-директора полицейского управления Нижней Саксонии и в соответствии со статьёй…
Его пытались засвистать, но тщетно.
– …объявляю ваш митинг закрытым. Прошу всех разойтись, не нарушая порядка на улицах.
Немцы – самая дисциплинированная нация, если не считать китайцев и японцев. Плакаты были тотчас свёрнуты, крики заглохли, молодняк организованно рассосался в разные стороны. Компания во главе с лидером двинулась к автостоянке, к своему микроавтобусу.
– Ты был в ударе, камрад! Зажигал, как термитный боеприпас!
– Надо было ввернуть о профессоре Хонке. По суд Хонку!.. Ду-ше-губ! Ду-ше-губ! Си-ри-ан-ский при-хво-стень!
– Тихо. Под арест захотел?.. Про этого фашиста скажем в другой раз.
– И про армию. Скоро набор в космические части. Адмирал О’Хара требует удвоить пополнение, во бред-то!..
– Так и говори – все здоровые мозги утекают на войну.
– Маразм крепчает! Ходим по колено в идиотах! Покроем Германию сетью психиатрических клиник!
– Надо вывести Перуджу и показать всем. Перуджа, выйдешь к микрофону?
Покраснев от счастья и смущения, овечка крепче взяла своего милого под руку. Он такой смелый и жертвенный… совсем как Агнец! Могучий Овен. Надутое пузо овечки было тому неоспоримым доказательством.
– А меня не заплюют?
– Я им сделаю стыдно, – заверил отец будущего ягнёнка. – Ты меня знаешь.
Всё же Перуджа сомневалась. Страшно слышать, когда патриоты орут: «К чёртовой матери овец!»
– Поедем пить пиво! Мы здорово сегодня отмитинговали!
– Ручаюсь, нас отсняли во всех ракурсах. Фотки уже в архиве Штази.
– Гордись! У немца два варианта – быть инвалидом по маразму или на учёте в госбезопасности. Выбираю второе! пусть лучше запишут «слишком умный», чем «совсем дурак».
– Михель, поговори с теми, которые вывешивают планы эмиграции в Штаты, – распоряжался супруг Перуджи. – Если бундестаг примет запрос О’Хары, многим придётся рвать повестки и уматывать в Америку.
Ребята шли, занятые сами собой, а внедорожник с Сотерелем на борту уже рулил к ним.
– Начали.
Крутая чёрная тачка резко вильнула к тротуару; дверцы открылись одновременно и резко, выскочили пять (семь? восемь? – свидетели путались) стремительных молодчиков в масках и комбинезонах расплывчатого, тающего в воздухе цвета (песочного? серого? синего? – врали свидетели), вмиг разметали ошарашенных студентов – будто кегли! – сграбастали одного, бросили в чёрное авто и…
«Я очнулся, когда они уже уехали. Меня так треснули по голове – я думал, глаз выбит. Я всё видел в крови. В травмпункте сказали, что у меня сломаны три ребра. Это было как обвал. Словно мы шли по рельсам, и нас сбил поезд на полном ходу. И эта штука лежала… да, глушитель телефонов. Я подумал, это мина. Эльза кричала: «Боже, что они сделали! Помогите, кто-нибудь!» По-моему, люди вокруг ничего не поняли, так быстро всё случилось. Раз-раз, и готово. Он исчез! Я не видел, кто стрелял. Было совсем тихо, только – шмяк, шмяк, бамс, удар, искры из глаз, и я лежу».
«Они схватили его, как полицейские из спецназа – за руки, за волосы, за ноги, оторвали от Перуджи, подняли, как куклу, и швырнули внутрь. Наверно, это был «шэр-дю-канон», их авто. Номер я не видел. Один держал пистолет. Перуджа хотела встать, он толкнул её ногой обратно наземь и выстрелил. Будто в кино, и я сейчас не верю. У неё лопнул лоб и лицо развалилось, а потом живот. Она ещё стучала ногами. Он поглядел на меня и кинулся к машине. Под Перуждей была лужа крови, она сразу умерла».
Река Лайне и Среднегерманский канал с его разветвлениями дают кинднепперам в Ганновере богатые возможности, особенно когда они хорошо оснащены. Тем более, рукой подать до Северного моря, а там – много новых островов, образовавшихся в ходе потопа.
Пилот направил «шэр-дю-канон» прямо с набережной в воду.
– Ох, эти лихачи!.. – осуждающе заметил маразматик, удивший рыбу.
Волны от падения ещё не улеглись, а внедорожник всплыл, подворачивая под себя колёса и закрывая их заслонками; ударили фонтанчики насосов. Затем из-под кормы амфибии с рёвом вырвались пенные струи, и чёрная машина ринулась вперёд, набирая скорость, пока не обрела глиссирующий ход.
– Как наш заказ? – полуобернулся Сотерель.
– Успокоился. Лекарство действует отлично.
– Что у нас дальше? – Фур отделил магазин от «русака» и заботливо осмотрел оружие.
– Остров Хезель.
– Опять?.. – Манипуляции с заказами настораживали Фура, с юности привычного к правильной работе: «Сделал – получил». Сотерелю приходилось убеждать приятеля, что совсем не глупо получить дважды за одно дельце. Тем более, надбавку получает только экипаж «шэр-дю-канона».
– Разве случалось, чтоб с Хезеля кто-то вернулся?
– А вдруг?
– У второго заказчика «вдруг» не бывает.
– По мне, спокойней было б – груз к ногам, и прощай, бэби. Чисто! Иногда я думаю, что это не слишком честно, когда человека копируют в ста экземплярах. На органы – дело понятное, так всегда было, но клоны… Есть в этом что-то безбожное. Представь, что встретишь себя, барана…
– Надеюсь, нашему заказу это не грозит.
– Да! кому нужен такой оригинал – смутьян и активист! – Казалось, совесть Фура успокоилась на этом. – Главное, чтоб не требовали предъявить голову, как доказательство. Второму заказчику нужен живой…
– Предъявим кисть, вполне достаточно.
На одном из безлюдных топких островков команда пересела с глиссера-амфибии в поджидавший её небольшой экраноплан, но сперва опытный Фур отрезал кисть от туго перевязанной руки заказа. Тот дёргался, стонал, но не проснулся.
Экраноплан пронёсся через большую брешь в давно размытой, рухнувшей плотине. Защитные сооружения, уступив напору волн, превратились в отмели и при отливе кое-где виднелись над водой. Изредка торчали бетонные надолбы. На накренившихся, немощных от ржавчины опорах стоял готовый обвалиться щит с упрямым девизом: «Здесь мы остановим море!» Надпись облезла и еле читалась.
Прибой по-своему перекроил остатки суши, вылизал берега и устроил заливы. Земля проседала. Штормовые нагоны и оползни уносили почву и дома. Под водой гнили поля, леса и кладбища. Полузатопленные посёлки – пустые и ободранные. Иногда среди выступавших из воды руин стояла плоская широкая плавбаза и мерно поводила стрелами кранов, подбирая