– Молодец. – Влад тряхнул головой. – Сколько успел сбить?
– Двоих. По одному сожгли ведомые.
– Эх… подучить дурака – глядишь, и вырвались бы… Какой был расклад, какой кристалл?
– Тактика не по моей части. Но есть телеметрическая запись боя. – Локс подвынул из нагрудного кармана узкую пластинку носителя. – Если хочешь…
– Давай!
– Не здесь. На моём экране. Тем более, у меня к тебе отдельный разговор.
– Что, в Кошкин Дом идти?
– Просто в гости. Сейчас траурный карантин, но тебя впустят. – Кроме носителя, он захватил пять личных марок. – Одна марка – одно посещение. Жду.
* * *
Чёрное ничто, диск алого солнца впереди. Застывшие искорки звёзд.
В нерушимом покое, без звука, без проблеска света летел сквозь вечность чёрный саркофаг – зерно жизни, скованное холодом и пустотой, каменно спящее в ожидании тепла, которое его пробудит.
Всё замерло, оледенело под слоями оболочки. Неподвижный газ, мёртво и прозрачно заполнявший саркофаг. Остановившиеся в трубах жидкости. Оптические нити, струны проводов, нанопроцессоры, суставы механизмов – остывшие и неизменные, будто залитые стеклянной смолой.
Серебрящийся иней на рёбрах панелей, выступающих в проходы на одинаково изогнутых кронштейнах. Плёнка наледи на плоских именных табличках, сбоку вставленных в кармашки панелей.
Во тьме возникла красная точка и развернулась в строку:
«Внимание! Контроль. Режим энергосбережения. Аварийный вызов включен».
Затлели голубые индикаторы панелей. Шорох, похожий на шёпот, длинным вздохом протянулся по этажам, вдоль проходов. Из нор показались механические насекомые – три, пять, восемь. Их поступь была медлительна, словно они пробирались по вязкой грязи.
«Некомплект мобильных систем обслуживания. Выход аварийного вызова недоступен».
Киберы разбрелись по этажам и проходам – как год назад, семь лет назад, сорок лет назад. Они ветшали, выходили из строя, но упорно выходили на контроль, как было им предписано программой, разделом «Аварийное состояние».
Управляющий узел был недостаточно умён, чтобы понять происходящее. Однажды, когда-то – время не имело для него значения, – узел включила некая сила извне, и он принялся выполнять свои функции. Он продолжал включать аварийный вызов и убеждался в его неисправности. Системы изнашивались и постепенно отказывали. Узел вёл тщательный расчёт остатков кислорода, энергии, средств консервации и других расходных материалов.
Киберы двигались вдоль рядов панелей, иногда задерживаясь и взбираясь на ячейки гибернации. Часть второстепенных приборов угасла; приходилось полагаться на оптическое зрение и тратить энергию на подсветку.
Под выпуклыми колпаками лежали тела, подобные статуям. Мертвенно бледные, с синеватыми тенями вокруг закрытых глаз. Человеку показалось бы, что даже ресницы их заиндевели.
«149-2. Жизненные функции в допустимых пределах. 1 пассажир».
«150-2. Жизненные функции в допустимых пределах. 1 пассажир».
Ряд кончился. Кибер перешёл к большим парным гибернаторам, называвшимся в плане отсека «семейными». Ёмкость: «2 взрослых пассажира / 2 взрослых пассажира, один или оба беременных / 2 взрослых пассажира и 1 ребёнок».
«151-2. Жизненные функции в допустимых пределах. 2 пассажира».
«152-2. Жизненные функции прекращены. 2 пассажира».
«Ячейка 152, этаж 2 – два трупа», – кратко доложил кибер управляющему узлу.
«Снять с ячейки запасы расходных. Передать ячейке 228, этаж 3» – распорядился узел. – «Открыть ячейку 152, этаж 2, для охлаждения».
Неторопливый кибер открыл запор и приподнял колпак. Ледяная атмосфера хлынула в ячейку. Две овечки, в момент засыпания взявшие друг друга за руки, стали покрываться крохотными снежными иглами. Кибер старательно прочёл гравировки на пластинах опознавательных браслетов:
«Дика, подопечный персонал базы От-Иньян».
«Соня, подопечный персонал базы От-Иньян».
«Дика и Соня – сёстры навек. Мы родились друг для друга».
* * *
Нижний Египет, 2781 год до н.э.
– Вечен! Вечен справедливый перед Ра! – вопил в экстазе тощий погонщик ослов у стены дома Птаха. – Новый Гор грядёт! Сокол пресветлый, его очи – Солнце и Луна! Он явит лик свой в Хет-Ка-Пта!
У людей вокруг лица разгорались, ноги притопывали, уста вторили погонщику – и закружился хоровод, и музыканты ударили в бубны. Как вихрь, взвилась над улицей восторженная песня.
Улицы то и дело загорались возбуждённым пылом. Кто-нибудь начинал выкрикивать славословия, и прохожие подхватывали, с ликованием пускались в пляс. Ушёл на Запад царь Хасехемуи, стал богом великим, а сын его Джосер примет короны Обеих Земель – как Гор, наследуя Осирису. Он – Гор, он бог-защитник! Живые боги хранят мир, так будет всегда.
Как не ликовать, зная завет Осириса: «Всё погребённое восстанет»! Сухое зерно, зарытое в земле Долины, прорастёт колосом, а высохшая мумия в гробнице обретёт свои пять душ и возвратится к жизни на Обеих Землях.
Всё сбудется в Праздник Вечности, и кто встретил его – тот не уничтожится, получит правильное погребение, родится вновь!
– Скоро! Уже скоро! Священная ладья снаряжена, готова в путь! Боги дали нам встретить сей день – мы их увидим!
– А людей-то, людей – будто вместе Низовье с Верховьем нагрянули.
– За городом стоянки разбивают. Невозможно обозреть, сколько народа!
– С западных оазисов пришли целыми ордами – с Соляного Поля, с Царского Угодья. Даже безногих и расслабленных в носилках принесли.
– Слыхали? у северной стены слепой прозрел!
– На улице дети болтали: из благословенного зерна три колоса вырастут – медный, серебряный и золотой. Я горстку зёрен отнесу жрецам – пусть благословят!
– Да, ребятишки не пустое говорят. Они Исиде помогли найти гроб Осириса – с тех пор пророчествуют… Но горсти мало, отнеси кувшин.
Глашатаи на площадях объявляли:
– Царский писец Бак платит за переправу тысячи людей!
– Военачальник Уна дарует паломникам три тысячи хлебов, двадцать откормленных быков!
Склады полны запасами сушёных фруктов и зерна, тучны стада на пажитях, а вина и пива – хоть бассейны наливай. Мир и благоденствие в Обеих Землях!
Даже слухи о наступлении моря и затопленных низинах не омрачали общей радости. Когда близится час Вечности, станешь ли отягощать сердце заботами? Веселись, пока не настал день твоего оплакивания!
Десятки и сотни тысяч людей собирались в путь, под песни и трещотки всходили на суда, с пением и плясками потоками шли к храмам, раскидывали там палатки и шатры. Казалось, всюду народ двинулся с места, оставил поля и хижины, устремился по дорогам, запрудил собою города.
– Моя дочь избрана петь в хоре – на второй день и на пятый. Только вчера жрецы решили. Из семи соперниц её выделили!
– Ах, счастливица! Рядом с богами окажется… А что говорят о главе процессии? кто понесёт свиток?
– Некий Меру, жрец Осириса. Он ур-маа – «великий зрячий», из любимцев самого царевича.
– Значит, в сане повысят. Свиток нести – почёт велкий! Каков собой?
– Не видела. Рассказывают – молод, красив и строго воздержан. Блюдёт себя ради служения.
Меру, целеустремлённый как кот на охоте, вытягивал остатки жил из будущих богинь. Четыре дня осталось. Три. Два!
Хенеретет коротали душные ночи, изнывая от жары и сновидений. Палящим днём надевали на головы шлемоподобные маски, наряжались в ритуальные одежды и выходили в центр учебного двора, чтобы начать в тысячный раз выписывать телом рисунок священного танца.
Отдыхали в тени под навесом, тянули тёплое пиво, безучастно жевали лепёшки – и снова в танец, как солдат в поход.
Под музыку и крики за стеной – «Силён Гор! Высок Гор! Он превознесён!» – девушки поднимались, и тогда, посреди двора, в напоённом ожиданием и упованиями воздухе на них снисходило обожение, будто прохладный водяной поток или захватывающий порыв ветра.
«А-ах!» – Божество властно и нежно овладевало танцовщицей, как мужчина, и ни одна не могла устоять перед мощью, поднимающей смертное тело на высоту неба.
Нейт-ти-ти выходила в свой черёд, не отрывая глаз от Меру, и мысленно молила его подать знак к началу. Один жест – один удар систра – одно движение нетерпеливой ноги – и она впадала в масляный, душистый воздух танца, несущий ввысь и позволяющий порхать, подобно стрекозе, и грациозно замирать. Сознание исчезало, тело наполнялось небывалой силой и сладкой истомой; Нейт-ти-ти переставала быть собой – она летела.
«Я Нейт – я госпожа Двух Стрел, наложенных на тетиву. Смертный, ты осмелился меня отвергнуть? Ты оскорбил богиню! Две Стрелы поразят тебя насмерть. Я сотру твою тень с земли!
Трепещешь? Нет?..
Я – перед тобой, я твоя. Груди стоят торчком на моём теле. Мой рот слаще винограда. Моё дыхание – мирра душистая… Видишь, я горю. Каких тебе надо наград? Ты всё найдёшь во мне. Ты будешь счастливей, чем царь. Ты мой желанный. Войди же…»
Завтра мистерии. Как страшно! Как упоительно…
Неслыханные скопища людей теснились под белыми стенами Хет-Ка-Пта, наполняли улицы, сметали выставленные на съедение припасы, опорожняли кувшины, едва не выпивали целые колодцы. Торжища кипели, орала взвинченная стража, беспокоились солдаты, согнанные для поддержания порядка.
Утро. Боязно просыпаться. Наступило неизбежное – ни спрятаться, ни отказаться. Пришёл Скорпион, в считанные дни одряхлевший от обиды (отказали в праве нести свиток, отдали Меру должность херихеба), но гордый свой службой храму.
– Девицы, вы – украшение дома, вы бирюза в ожерелье Птаха, вы умиление его Ба. Я вас подбирал, я готовил, я столько старался… Семь лет… Не осрамите меня.