Хенеретет завыли, падая к ногам старого учителя и касаясь его стоп. Он и сам, расчувствовавшись, закрыл лицо ладонями.
Воздух над домом Птаха вздрагивал от накатывающих волн крика – не вразнобой, а единым дыханием громадная толпа звала, и звук был могуч, велик, словно порыв бури, словно голос бога:
– Осирис! Исида! Осирис! Ааааа!!..
Нейт-ти-ти дрожала, как росток под ветром. Трясло всех хенеретет, потому что звали – их, ждали – их, и если не выйти, случится беда. Ни строй щитов, ни склонённые копья солдат, ни палки стражников не оградят от гнева. Людское море хлынет, перехлестнёт стены, снесёт священную рощу.
Но выйти придётся. За вратами – народ Обеих Земель. Люди ждали пятнадцать веков, когда настанет этот день. Они славили и почитали богов, они заслужили право видеть тех, кому поклонялись. Боги и люди должны встретиться, чтоб подтвердить союз защитников и почитателей, чтоб справедливость и порядок продолжались ещё полторы тысячи лет.
Столько времени!.. Нейт-ти-ти даже представить не могла, сколько это дней составит. Божественное, бесконечное число!
«Следующий Праздник Вечности я не увижу. Но я буду танцевать на нынешнем!.. О, Исида, пусть я буду счастлива! Пусть я соединюсь с тем, кого люблю! Ни о чём другом я не прошу тебя, Небесная Корова! Даруй мне одно это, а дальше – будь что будет!»
Врата раскрылись. Под неистовый вопль сотен тысяч глоток священная процессия торжественно выступила из храмовых стен. Блеск, цвет и звон!
Впереди выступал херихеб со свитком, где написан распорядок торжества. Этот жрец сразу всех очаровал.
– Кто он? как его зовут?
– Меру!
Вынесли священную ладью, завешенную вышитым покровом. Радостный рёв встречал её. Ладья величаво плыла в широкой, медленной струе жрецов и храмовых служителей, а по обе стороны процессии шумело человеческое море, двигаясь вслед за шествием.
А навстречу – царевич Джосер в окружении свиты и стражи! Вот он, новый Гор, сокол Обеих Земель! Восторг бушевал кругом, когда будущий царь накладывал печать на свиток херихеба.
– Это счастливый день, – склонился жрец перед Джосером. – День, когда сияет совершенство бога – и велика радость вознести ему хвалу до самых небес!
– Сердце моё приветствует тебя, Меру, – ласково улыбнулся царевич. – Ты будешь вознаграждён по заслугам.
Меру ответил любящим взглядом. Сердце жгла невыразимая тоска. Празднество, коронация Царя Вечности – а что потом? Велики оказанные почести, но лучше бы свиток понёс Скорпион!.. Новый сан означает должность главы храма в Абджу 2, подальше от Хет-Ка-Пта и царского двора, где утвердится везир Имхотеп.
Празднуй свой день, Меру! Ты молод, чужд и умён – и потому удалён от трона. Свиток в руках и обожание толпы – суть бальзам и умащение для ран твоего сердца. Царевич расстаётся с тобой милостиво, осыпая щедротами.
– Чувствую, ты подготовил нам изысканное представление. – Джосер обратил взор на застывших от ужаса и восхищения хенеретет. Танцовщиц с головы до пят окутывали полупрозрачные покрывала, не позволявшие увидеть юные тела и лица. – Твоё старание заслуживает высочайшей похвалы.
– Повелитель, я лишь убедился в достоинствах хенеретет. Их отменно вышколил старый учитель из дома Птаха.
– Я воздам ему за усердие. Он получит алебастровый саркофаг, гроб из акации и право на усыпальницу.
«Тебе, Скорпион! Твои труды не были напрасными. Иди на Запад с миром, славь Ка царевича… и вспоминай выскочку Меру».
Свершился обряд наложенья печати; процессия тронулась дальше – к открытию первого дня, когда представляют рождение и власть Осириса.
Кто будет танцевать Исиду и Нефтиду? Кто из танцоров выйдет в образах Гора, Сетха и Осириса? Всё решит херихеб, ныне он – царь площадки мистерий.
* * *
Дни смешались в сплошной поток ожидания и напряжения. Избранницы Меру выходили и растворялись в священном исступлении, рыдали, горели гневом, по-змеиному скользили в тростниках, томились в пути, с трогательным рвением оберегали труп Осириса от Сетха, в отчаянии собирали тело, рассечённое на части, совершали таинство мумификации.
Их пыл не стихал и после ухода со сцены – иную приходилось отливать, удерживать, читать над нею заклинания, вливать в рот расслабляющие снадобья; иначе богини не отпускали измождённых танцовщиц из своей власти. То же творилось с танцорами-юношами. Не люди представляли на площадке вечную историю любви, смерти и воскресения – сами боги являли людям свои победы и страдания.
И толпы внимали в оцепенении, взрываясь то воплями горя, то оглушительным радостным криком. Сотни тысяч глаз держали сцену в огненном кольце, дышали одним дыханием с нею.
В четвёртый день, когда Ра в образе Атума ушёл на закат, и синяя вечерняя тьма окутала Хет-Ка-Пта, паломники обступили священный водоём, где чернел квадрат плавучей сцены.
Заполыхали факелы; люд гудел, недоумевая – как в такой темени увидеть действо? Скопление народа пятилось, топталось, чтоб не надавить на солдат, ограждавших мостки и проходы к сцене.
Тут случилось чудо! Рабы храма подожгли на помостах корзины со смолистыми дровами, а служители с натугой повернули на осях громадные, в два роста, вогнутые чаши. Зеркальная медь вспыхнула, отразив свет пламени, с шести сторон бросила его потоками на сцену – и та озарилась сиянием, словно днём!
– Силён Гор! Высок Гор! Он предстаёт перед Девятерицей богов и выходит, торжествуя! – пронеслись крики глашатаев над толпой, упоённой великолепием. – Птах создал сие руками Имхотепа для славы и величия царя грядущего!
Исида и Нефтида вошли в сияние, где исчезали тени – в образах самки коршуна и соколицы, а духи города Пе явились из-под настила, воздушно и скорбно танцуя неизбывную печаль, истязая себя, вырывая свои волосы. Богини обходили круг, где возлежала мумия Осириса – недвижимая, цвета смолы, с окаменевшим ликом-маской.
– На ночной охоте, брат мой, муж мой, изрубил тебя Сетх на четырнадцать частей, – пела Исида, сбросив одежды и скользя ладонями над бездыханной мумией. От стона её лились слёзы у всех, от берега пруда до самых последних рядов.
– Я искала тебя, собирала тебя по болотам и рекам. Я слепила мужество твоё, освятила его, прирастила к холодному телу. Я умастила тебя благовонными маслами, сделала нетленным. Я знаю слова силы, милый брат мой, муж мой!..
Это ласки или священнодействие? И то, и другое. Пальцы её двигались по груди Осириса, по бёдрам, уста припадали к его животу.
– Вот, я колдую над тобой, я совершаю заклинания, чтобы вернуть в твои ноздри дыхание жизни. Проснись. Пробудись и возьми меня.
Что это? Мумия пошевелилась! Жуть и холод, жар и трепет! Осирис медленно стал поднимать руки, приглашая сестру и жену в объятия. Она невольно отпрянула, страшась плодов свого колдовства, но влечение сильнее – забыв страх, Исида призывно потянулась к нему.
– Я – перед тобой, я твоя. Груди стоят торчком на моём теле. Мой рот слаще винограда. Моё дыхание – мирра душистая.
Он встал в полный рост – мертвенно-тёмный, смоляной, с чёрными тенями в глазницах. Скованным, тяжким движением он устремился к любимой – и каждый новый шаг был легче прежнего, плавней, невесомей. Осирис оживал, грудь его расширялась, члены тела становились гибкими и мощными.
Нагие и прекрасные, брат с сестрой играли в танце, завораживая всё вокруг. Солдаты нарушили строй; зрители онемели.
– Я горю тобой. Ты мой желанный, – пела, манила Исида, нежными ногами обходя смертное ложе. Осирис стремился за нею, ловкими и хищными движениями загоняя милую к возвышению, где он недавно лежал, подобно камню. Она притворно ускользала, замирала, поднимаясь на носочки, а он настигал – и, наконец, взял её за руки. Казалось, её вздох наслаждения слышен повсюду.
– Оставь мне сына, чтобы он приносил жертвы твоему Ка и отомстил за тебя.
Подхватив Исиду, словно пушинку, Осирис распростёр её на ложе и, как летучий дух, вознёсся следом – муж в облике парящей тени.
Человек не в силах владеть телом с таким совершенством! Каждый видел – он бог. Кто, кроме бога, может пробудить в богине вожделение?
Он словно открывал ключами своих пальцев тайники её пленительного тела. Она скользко изворачивалась, будто пойманная рыба; её пение лишилось слов и стало громче.
Богам не пристало смущаться людей, а людям ныне позволено насытится зрелищем их страсти.
Как от брошенного в воду камня, волны любовного неистовства накатывались на паломников и порождали шум вздохов, влажный плеск поцелуев, шорох снимаемых одежд. Свет шести чаш осиял плавучую сцену; тьма скрывала море предавшихся ласкам.
– Войди же, – едва слышно донеслось из середины свечения, и речь прервалась.
Когда минуло время, медно ударил гонг, и голос возгласил:
– Возрадуйте сердца свои – зачат Гор!
Рабы гасили пламя в корзинах; зеркала опускались, поворачиваясь на осях.
Через проём в настиле танцоры, игравшие духов города Пе, снесли вниз Исиду, запрокинувшую голову в шлеме-маске. Осирис неторопливо сошёл следом по ступеням; к нему подступили служители, держащие льняное облачение.
Расстегнув медные крепления и распустив ремешки, с Исиды сняли маску. Открывшееся лицо Нейт-ти-ти было отстранённым и блаженным, словно она пребывала вне этого мира. Блуждающий взгляд её с трудом остановился на маске Осириса.
Не снимая маски, неизвестный танцовщик, с которым она разделила обожение и ложе, позволил одеть себя и удалился в сопровождении безмолвных служителей.
Лишь на прощанье сверкнул в чёрных прорезях лика топазовый огонь его глаз.
1 с востока свет (